– Капойо! – Илойте заглянул из-за угла. – Тебя кир Алман зовёт.
Аяна поднялась, держась двумя руками за рёбра, и шагнула за ним.
– Э-э, не-не. Погоди, – шарахнулся Илойте. – Не подходи так близко. Давай я впереди пойду.
Он взлетел по лестнице, а Аяна вяло перебирала ногами следом, подтягиваясь за перила. Илойте постучал в комнату Алмана и отскочил.
– Входи!
Кир Эрке ходил по комнате взволнованно, не останавливаясь.
– Это то, о чём ты говорила, капойо? – потряс он бумажкой. – Это оно?
Он шагнул к ней и всунул в руку лист бумаги.
"Кир Атар Мират... Сочту за честь... Эрке Гелиэр"...
Он вырвал у Аяны из рук лист бумаги, не дав дочитать.
– Как... как ты это сделала?! – с каким-то суеверным восторгом и плохо скрываемым ужасом уставился он на неё. – Что тебе пришлось сделать для этого? Нет. Не отвечай. Это то, о чём ты говорила?
Аяна кивнула.
– Я понял, что ты не так проста, как кажешься, когда услышал, кого ты разыскиваешь. Но пристроить мою Гели в род Атар...
Он покраснел, и Аяна повернулась вопросительно к Илойте. Тот смотрел на неё примерно так же, как смотрели торговцы на синеволосую деву ондео.
– Иди, сообщи ей. Нет! Илойте, выйди! И спустись вниз! Знаю я тебя!
Илойте покорно вздохнул, закрывая дверь.
– Я не трону тебя и не... капойо, как?
– Ну... – Аяна растерялась. – Они... Похоже, влюбились друг в друга? – почти вопросительно сказала она.
– И кир Атар Орман дал согласие на это? Просто из-за того, что племянник... влюбился? – брови Алмана полезли наверх, а краснота доползла до самой макушки. – Ты угрожала им раскрыть какие-то их грязные тайны?
Аяна распахнула глаза, качая головой.
– Нет, кир Эрке! Что вы такое говорите? Я пришла к Мирату, и он сказал...
Мират сказал, что его отец и дядя отказали. Аяна стояла, грызя губу, отгоняя от себя догадки. Это её не касается. Та история закончена.
Боль с размаху пнула её под дых, одновременно наваливаясь на плечи.
– Я пойду к Гели, – сказала она, разворачиваясь, мало что замечая перед собой, но потом замерла, оглянулась на Алмана. – Это... Эта бумажка... её же теперь нельзя?..
Алман помотал головой. Он продолжал шагать по комнате, выражение его лица постоянно менялось.
– Нет... это официально. Это и есть его предложение. В таких делах... Это не отменяется.
Аяна тихонько закрыла за собой дверь и направилась в женскую половину. Она шла, сжимая под корсажем двумя руками то место, которое надсадно ныло.
– Аяна... – Гелиэр поднялась было со стула в столовой, но сползла обратно. – Только не говори...
– Он прислал предложение, – сказала Аяна, глядя в сторону. – Твой отец в каком-то непонятном восторге.
– Но... что у тебя с лицом? Когда ты вошла, я думала...
– Нет. У тебя теперь будет всё хорошо. Ты можешь радоваться, Гели.
– Аяна, я должна рассказать Риде. Устрой, пожалуйста, – Гелиэр вытирала слёзы рукавами. – Пожалуйста!..
Пальцы моментально превратились в застывшие негнущиеся ветки бирсы после ледяного дождя. Аяна стояла, и прозрачный, похрустывающий панцирь покрывал её тело. Ей придётся ехать с Гели в этот безумный дом, где безумный Конда, который был её, но теперь стал чужим, ломает мебель и бьёт стёкла.
– Аяна... Да что с тобой? Я думала, ты будешь рада, как я! Ты ведь так боролась за меня! – воскликнула Гелиэр.
Аяна стояла, глядя на мокрые, сияющие голубые глаза Гелиэр в обрамлении густых чёрных ресниц, на её смуглую золотистую кожу, расцветающую счастливым румянцем, на хрупкие ключицы в вырезе лилового домашнего платья, и ей стало просто невыносимо, невыразимо одиноко, как последнему листу на ветви яблони, который каким-то чудом задержался на ветке и теперь никак не оторвётся, колеблемый стылым зимним ветром, промёрзший, дырявый, полусгнивший.
– Я очень, очень рада. Невыразимо рада. Я пойду к себе, – сказала она устало. – Пожалуйста.
– Но... Рида...
– Я устрою.
Наверху не было никого из катьонте. Перила холодили ладонь, редкие серые прожилки над безучастно повторяющимися, как биения чужого сердца, балясинами, пробегали назад и наверх под кончиками пальцев, зримые, но неощутимые.
– Илойте... Проводи к киру.
Илойте косился, как испуганная лошадь.
– Заходи!
Аяна вошла, поглядывая на Илойте.
– Кир Эрке, Гелиэр желает нанести визит в дом Пай Пулата.
Слова падали, как галька на булыжник, под которым она хотела спрятаться, укрыться, как тёмная мокрица, убегающая из-под уютной гниющей доски под порогом сарая.
– Хорошо. Я скажу Гели, когда придёт ответ.
Она спустилась в комнату, легла, не раздеваясь, на кровать и провалилась в сон.
8. Вдова и кабачок
– Аяна!
В дверь тихонько стучали. Она подняла тяжёлую голову с жёсткой подушки, пахнувшей сеном, и вытерла рот.
– Аяна!
– Заходи, Саорин.
– Уже почти восемь. Ты поедешь домой?
– Да. Спасибо, что разбудила.
– Ты спала весь день. С тобой всё хорошо?
– Не знаю, – честно ответила Аяна, глядя на свои ладони. – Надеюсь, что да.
– Ну ладно. Там остались овощи с курятиной, тебе завернуть с собой?
Аяна поколебалась. Ей не хотелось есть, но Иллира опять будет ругаться.
– Да... Давай.
– Я в горшок отложу. Вернёшь его завтра.
– Спасибо. А почему осталось? Парням не понравилось?
– Так они в таверну собрались. Там, небось, и нажрутся... во всех смыслах.
Точно. Воскресенье. Таверна "Морской Баран". Анвера приглашали туда посидеть со всеми.
Аяна резко села. Что там говорил Харвилл? Он говорил, что в трактирах узнаёт сплетни, потому что трезвому ничего не рассказывают, и трезвые молчат, и ещё, как он сказал, "что у трезвого на уме, то у пьяного на языке". Ей необязательно идти к Конде, чтобы разузнать хоть что-то о "Фидиндо". Камьеры знают всё, она в этом уже убедилась, и застарелые бугры на ухе Като были дополнительным тому подтверждением. Возможно, не только Конда остался на берегу? Может быть, ещё кто-то остался в Ордалле? Тогда хоть что-то прояснится о том, куда пропала Лойка.
– Да, я что-то слышала об этом, – кивнула Аяна. – У них что, у всех выходной в этот день?
– Да. Специально выходной берут, – вздохнула Саорин. – Потом мучаются в понедельник.
Ну, пить, положим, там необязательно. Ригрета как-то раз рассказывала, что однажды оказалась в компании подвыпивших кирио, из которых сразу двое жаждали завладеть её вниманием, а она, сохраняя бдительность, щедро делилась содержимым своего бокала со стоящим рядом крупным растением в горшке. Она показала, как изящно подносила бокал к губам, делая вид, что отпивает. Аяна тогда будто воочию видела, как багряное вино смачивает красные губки Ригреты, а кирио смеются, красуясь перед ней в обставленной дорогой, производящей впечатление мебелью гостиной, хотя Ригрета рассказывала это, сидя посреди тёмного, захватанного, пахнущего кислятиной трактира с мутным стаканом дурного ачте в руке.
Она поморщилась. Вот и лето прошло. Лето, на которое у неё было столько надежд. Ещё шесть недель, и Кадиар с труппой будет уже у кира Суро Лутана, в его гостеприимном доме. Интересно, что нового у Харвилла? Скучает ли кир Лутан по обворожительной Ригрете? Он такие взгляды бросал на неё, провожая!
– Да-а... – протянула она. – Небось, всю ночь сидят?
– Да. Как стемнеет, так и заваливаются. После половины десятого. Потом провожают друг друга остаток ночи.
Аяна прикинула. Половина десятого. Она как раз успеет вернуться домой и перестирать вещи.
– Понятно. Да, теперь я понимаю, почему они по понедельникам всегда такие хмурые.
– Понедельник для них – тяжёлый день. Ну что, едешь домой?
– Да. Кир Анвер поедет.
– Я хотела попросить тебя и кира Анвера быть осмотрительнее. А почему он кир? Он знатный?
– Вроде бы нет. Просто так его имя производит больше впечатления.
