Аукционер стал расхваливать женщин, назвал цену. Как и раньше, в игру вступили те же участники, и я подумала мельком, какого тогда цвина сюда пришли остальные? Заметив, как я смотрю на девочку, Локен сказал:
— Нельзя жалеть, помнишь? Отключись.
— А я не могу, как ты, взять и отключиться. Я росла в обществе, где жизнь каждого — ценность, и где дети — сокровища, а не бонусы при продаже матери.
Наемник покачал головой и рассмеялся.
— Что ты скалишься? — нахмурилась я.
— Да мне просто смешно.
— Что здесь смешного?
— Хотя бы то, что ты сказала. В каком, говоришь, обществе ты росла? Где жизнь каждого — ценность? Где дети — сокровища? Ну-ну.
— Только не начинай снова свои антицентаврианские проповеди.
— Это не антицентаврианская проповедь, Кэя, — отчеканил грубо орионец, и эта грубость в его голосе меня удивила. Чего он злится? Злиться должна… — Посмотри на тех женщин повнимательнее. Чем ты так разительно от них отличаешься?
Я с возмущением и удивлением посмотрела на Локена. Как это — чем я от них отличаюсь? Да всем, практически, отличаюсь! Только вот почему-то сразу вслед за этой мыльсю пришла и другая, смутная и неприятная, и я так ничем и не возразила наемнику.
— Что же ты медлишь с ответом? — поддел он. — Сказать нечего? У тебя точно так, как и у них, был хозяин. Ты себе не принадлежала — ты принадлежала Роду. Тебе никто выбора не давал, и жизнь твоя была предопределена.
— Так было раньше, — согласилась я. — Когда я была Унсури. Сейчас все иначе. У меня есть выбор.
— Да, Кэя, у тебя есть выбор — доверять мне или нет. Во всем остальном ты все та же рабыня, и судьба твоя зависит только от меня.
Я отвернулась от наемника, понимая, что не смогу отрицать его слова. Он прав: я тоже всю жизнь в рабстве провела, как и эти женщины на арене. А как только освободилась от оков Рода, так сразу попала в лапы работорговцев. У меня, по сути, вообще еще не было собственной жизни. И не будет, пока я не научусь видеть жизнь такой, какой она является на самом деле, а не представляется в моем сознании.
Эту партию продали. Девочка все так же боялась, цеплялась за маму, когда их уводили, и мне по-прежнему было ее жаль, но больше я не позволяла эмоциям брать над собой волю. Локен снова прав: жалость разъедает и, если я ничем не могу помочь той девочке, то лучше отключить ее, жалость.
Следующие две партии женщин также были распроданы быстро. Аукционер объявил, что рад тому, что всех трудовых рабов раскупили, и выразил надежду, что следующих рабов, «эксклюзивный товар», тоже раскупят всех.
— Сейчас будут выставлять похищенных с других планет, — объяснил Арве. — И мужчин, и женщин, и детей. Эти стоят намного дороже трудовых. Но среди продающихся не будет настоящего эксклюзива: эксклюзив достается особенным покупателям. Тебя, к примеру, на такой аукцион бы не отправили. На тебя бы обязательно нашелся особенный покупатель и отвалил бы не пятьдесят п. е., а пятьсот и даже больше.
— Почему?
— Во-первых, ты центаврианка. Это уже делает тебя гораздо дороже прочих. Во-вторых, ты красива. В-третьих, ты фертильна.
— С чего ты взял, что я фертильна? Старшие расы не отличаются плодовитостью.
— Ты фертильна, — с непоколебимой уверенностью сказал Локен.
— Как же ты это выяснил без специального оборудования? На глаз? — съязвила я.
— На глаз, — кивнул он, и пощекотал мою спину. — И на ощупь.
— О-о-очень интересно! Не знала, что фертильность на ощупь проверяется!
— В том числе проверяется и так. Что бы ни говорили лирианцы, мы, люди, существа примитивные. Если мы готовы к размножению, то наше тело подает сигналы. Голос, запахи, жесты — все имеет значение, все считывается подсознательно. Ты меня глазами зовешь, завлекаешь. А я иду на зов. — Арве прижался ко мне и легонько прикусил губами мочку моего уха, другой рукой при этом удерживая меня за спину.
Я вздрогнула. Наемник чуть потянул зубами за мочку уха, и я впала в краткосрочное приятное оцепенение. И хотелось бы оттолкнуть его, сказать, что он несет полную чушь, что не имеет права так меня трогать, прикусывать… но я промолчала.
Сколько угодно можно искать в нем недостатки, но это ничего не изменит. Даже когда он не играет со мной в эти игры, не подшучивает, я реагирую на его присутствие, на его голос. Я зависаю, подобно дефективному устройству, глядя на его губы. Я вздрагиваю, когда он меня касается, и не потому, что мне это неприятно. А потому что приятно. Потому что хочется, чтобы он меня коснулся.
— О, Звезды, какое событие! — проговорила я насмешливо. — Сам Арве Локен пал жертвой моих глаз!
— А ты удивлена? — неожиданно серьезно спросил он.
Я хотела спросить, что он имеет в виду, но так и не спросила. Меня отвлек аукционер:
— Поглядите, какие замечательные девушки-землянки к нам пожаловали. Обязательно уделите им внимание, господа присутствующие! Землянки — редкие гостьи у нас на Тайли! Особенно такие хорошенькие!
Я посмотрела на арену и среди рабынь в новой партии увидела Джуди.
Глава 8
Она стояла первой в ряду. Как и все прочие «лоты», одета Джуди была в нечто вроде туники или хламиды, и была боса. Светлые волосы и глаза были единственными деталями внешности, роднящими ее с орионцами. Обычно такая оживленная, веселая, Джуди стояла, чуть покачиваясь, и безо всякого выражения смотрела вперед. Руки ее были зафиксированы за спиной, но ее это не заботило. Ее ничего не заботило — она была мысленно не здесь. Или спала. С открытыми пустыми глазами.
Не отрывая от Джуди взгляда, я спросила Локена:
— Какой у тебя баланс?
Наемник проследил направление моего взгляда и все правильно понял. Он все еще обнимал меня и сидел так близко, как никакие приличия не допускают. Но в этом уже не было интимности — теперь это была хватка, а не объятие.
— Твоя подруга?
— Да. Так какой у тебя баланс?
Локен ответил, но не так, как мне хотелось. Слова его прозвучали сухо:
— Забудь. Я и единицы не потрачу на нее.
Я кивнула. Конечно же, тратить деньги на мою подругу он не будет, он и меня-то выручает, сильно рискуя. Арве спасает меня в порядке исключения, и я должна это хорошенько усвоить.
Аукционер стал расхваливать достоинства и умения Джуди, а так как из очевидных достоинств у нее только милая мордашка, то ставку он на нее и сделал: «Видали море, господа? Если нет, не беда: у этой девушки глаза цвета моря. Имейте в виду — есть опасность утонуть!».
Предыдущих женщин-рабынь продавали для труда, а партию с Джуди, кажется, продают для постельных утех. Закончив презентовать Джуди, аукционер перешел к следующей девушке, и стал расхваливать ее в том же ключе: «Погляди-и-ите, какая краса-а-а-авица!».
Потенциальные покупатели на такие дешевые завлекалочки реагировали предсказуемо: сальные взгляды, ухмылки, шуточки… Пива, сидящая в самом низу, свистнула, когда аукционер пощупал плечи еще одной пухлой девушки-рабыни и назвал ее «сладкой и сдобной».
— Ничего такая булочка! — крикнул кто-то.
Торги пошли в три раза живее, чем раньше. Девушки продавались и по отдельности — за семьдесят п. е., и в партии — за двести пятьдесят п. е. Сначала двое-трое орионцев потрепанного вида попытались выкупить ту самую «булочку», но в торги быстро вступили «аристократы», и торг пошел в целом за партию. Цены поползли вверх очень быстро; началось самое веселье.
Обнадеженный аукционер весь раскраснелся от удовольствия, чуя хорошую выручку, и стал вдохновленно расхваливать партию рабынь.
— … Разве это девушки? Это земные феи, чаровницы! Заметьте, какие все беленькие и холеные!
Он подходил то к одной, то к другой девушке, вынуждая их поворачиваться то одним боком, то другим, задирал на них одежду, но так, чтобы не открыть самого интересного. Девушки позволяли все, и их явная отрешенность никого не смущала. Они сейчас демонстрировали покорность: то качество, которое так нравится мужчинам в женщинах.
