— Триста!
— Триста десять!
— Триста пятьдесят!
Блестя глазами и искренне улыбаясь, аукционер скакал по арене, подначивал покупателей, вынуждая поднимать цену все выше и выше. Он меня бесил, и окружающие бесили тоже, все, даже Арве. Злая, напряженная, я смотрела на то, как дорожает мисс Козловски и думала, как же мне ее вытащить отсюда. Мысль о том, что я сама, вообще-то, нуждаюсь в том, чтобы меня вытащили, ушла на задний план сознания.
— Пятьсот.
Я взглянула на того, кто назвал последнюю цифру. Он был серьезен, худ, неприметно одет и сидел в окружении верзил-телохранителей. хорошенько запомнила его лицо, а также лица его сопровождающих.
— Пятьсот! Пятьсот — какая замечательная сумма! Кто даст больше? Кто даст больше за земных феечек? — попытался дожать до еще большей суммы аукционер, но публика притихла. Подождав немного (авось, кто еще ввяжется в торги), он воскликнул — И-и-и-и партия фей достается господину в третьем секторе!
«Фейскую партию» увели. Когда на арену вывели других девушек, куда красивее предыдущих, некоторые из присутствующих засвистели, словно это был конкурс красоты. Аукционер загадочно промолвил:
— Ранее вы видели земных фей… а сейчас перед вами земные богини!
Я совсем потеряла интерес к аукциону, размышляя о том, что могу сделать. Беда в том, что я ничего не могу сделать. Я сама завишу от Локена… А тут еще и тот мужчина, который купил Джуди, встал и пошел к выходу. Я провожала его глазами, пока он не пропал из виду.
Сейчас он пройдет к организатору, заплатит и заберет «фей». Заберет мою подругу.
И как я ее потом найду? И даже если найду, то в каком состоянии она будет? Что она к тому времени успеет пережить? Я похолодела, вспомнив, сколько жизни и огня в Джуди Козловски. Нет, невозможно допустить того, чтобы девчонка «потухла». Я себя не прощу, если не вытащу ее.
— Все в порядке, Кэя? — спросил Арве, глядя на меня глазами с нереально суженными глазами.
— Глупейший вопрос.
Наемник, лениво потянувшись, заметил как бы невзначай:
— Если только попробуешь отойти от меня, подать голос или поиграть в спасительницу земных фей, я вырублю тебя, свяжу и верну Кнотте за вознаграждение. И мне даже не будет совестно. Потому что я не умею жалеть. Особенно — глупых девчонок.
«Да неужели? Не умеешь жалеть? Так что же ты тогда со мной возишься, Арве-Риган?» Ничуть не испугавшись угрозы, я снова стала смотреть на арену.
Рабов покупали одни только «аристократы» с Тайли и ближних планет, а все прочие участвовали в аукционе только как массовка: свистели, смеялись, шутили, комментировали «лоты». Вспомнив о том, как тщательно нас проверяла охрана, я задумалась: а какого цвина они вообще сюда пришли, раз никого не покупают?
Ответ на свой вопрос я получила, когда аукцион подошел к завершающей стадии. На арену стали выводить по одному рабу. Первым вышел мужчина очень крупный, здоровый, с мощными руками. При его появлении все вокруг, за исключением, пожалуй, только нас с Локеном и «аристократов», забарабанили ладонями по коленям.
Громила на арене поклонился — спасибо, оценил, что так тепло меня приветствуете. Аукционер рассмеялся:
— Да, да, этот человек в представлении не нуждается. Грызло — наша знаменитость, и не в первый раз попадает на аукцион. Он угодил сюда за то, что нечаянно пришиб разносчика в баре. Бывает, не так ли?
Я зависла.
Нечаянно. Пришиб. Разносчика.
Нечаянно. Убил…
Пожалуй, слишком легко я отнеслась к словам Локена о том, что Пива — убийца. Я отметила этот факт, но не осознала. А вот сейчас осознала. Меня, возможно, сплошь одни убийцы и окружают, включая Арве.
Он заметил, что какое на меня впечатление произвел Грызло, и пояснил:
— Последними на аукционе продают не рабов, а жизнь тех, кто преступил закон.
— У вас разве есть законы? — скептически изогнув бровь, спросила я.
— Конечно. И эти законы очень жесткие. Нарушил — отвечать будешь своей шкурой.
Я задумалась. Кое-что в словах наемника меня царапнуло.
— Ты сказал — продают жизнь преступника. Что это значит?
— Преступники на аукционе — все потенциальные смертники. Эта часть вообще-то так и называется: «Аукцион смертников». Спасти их можно, только выкупив их жизнь. Только, выкупая эту самую жизнь, стоит иметь в виду, что после ты будешь за нее ответствен.
Уже озвучили первую цену за Грызло — четыреста п. е. Торгов практически не было: кто-то из мужчин в амфитеатре сразу увеличил цену в четыреста десять, и аукционер, понимающе улыбаясь, объявил Грызло спасенным.
— Этого Грызло выкупили сразу, — задумчиво проговорила я. — Он что, так уважаем среди местных?
— У него свирепый вид, но он не злобен. А еще он на неплохом счету у Хозяина. Его просто боятся не спасти.
Следующим на арену вывели длинноволосого лохматого орионца с бородой, известного здесь как «Блохастый». Блохастый, щербато улыбаясь, уверенно смотрел на своих приятелей на ступенях амфитеатра, пока аукционер зачитывал, за что он угодил на торги: Блохастый сбыл на Тайли поддельное оружие.
Аукционер назвал цену — двести п. е.
Ни один человек не изъявил желания купить Блохастого, и улыбка на его лице не померкла, но стала злобной. Аукционер, прежде старавшийся распродать весь товар по наиболее высокой возможной цене, стал подозрительно инертен, словно торги ему вдруг наскучили.
— Что случится, если его не купят? — спросила я у Локена.
— Если никто не покупает, значит, никто не желает за него поручиться. Это приговор.
— Смерть? — шепнула я.
— Смерть.
Блохастый все так уже улыбался. Его руки были зафиксированы за спиной, но в остальном он был свободен и вполне мог устроить на арене переполох. Только вот почему-то не устраивал: то ли ему безразлична собственная судьба, то ли он осознает, что любое резкое движение спровоцирует охрану и та «приласкает» его зарядом из мазера. Хотя… если он все равно умрет, чего ему осторожничать?
Аукционер о чем-то шепнул своему помощнику. Помощник что-то ввел в планшет.
— Что ж, господа, попросим нашего друга Блохастого удалиться на время.
Улыбающегося Блохастого повели к выходу. Он не сопротивлялся вообще.
— Почему он так спокоен?
— Потому что шанс у него все еще есть, — туманно ответил Локен.
— Как это — есть? Ты же сам сказал про смерть!
— Увидишь, — отмахнулся от меня наемник и подался вперед.
На арену вывели подростка лет восемнадцати. Это был орионец: длинный, тощий, нескладный. Черты его лица были крупными, само лицо — узким. Белесые волосы торчали ежиком, брови тоже были белесыми и даже издалека хорошо различались на раскрасневшемся лице. Орионцы часто бывают впечатляюще красивы, как, например, тот же Арве Локен, но этот мальчишка впечатляюще некрасив, и в нем совсем не заметно породы предков — гордых орионцев, считающихся когда-то самой сильной расой людей. Однако держался этот парнишка так, словно был, по меньшей мере, орионским царевичем.
— Скирта, — кратко объявил аукционер, и мальчишка надменно взглянул на присутствующих. — Славный мальчик, очень славный, с ловкими руками. Чес-сное слово, я бы Скирту на аукцион не отправлял — велика ли оплошность, своровать один несчастный кинжал! — но закон есть закон. Мы у своих не воруем.
— Не обделался еще со страху, малец? — спросил кто-то.
— Щас ты обделаешься, — процедил мальчишка, вызвав громовой хохот.
А вот Арве не рассмеялся. Он все так же сидел в расслабленной позе, рукой меня придерживая за спину, и со стороны казалось, он ничуть не взволнован. Только глаза выдавали, что он заинтересован в мальчишке.
Скирта скользил взглядом по ступеням-сиденьям и, наконец, нашел того, кого искал. Локен кивнул ему, подбадривая.
Аукционер назвал начальную цену — двести п. е.
Арве собрался было впервые за все время подать голос, но его опередили.
— Двести — это мало, — громко заявила Пива. — Мальчишка стоит все пятьсот.
