Я улыбнулась натянуто, и спросила об отце. У Нигая я тоже спрашивала, и он ответил, что Хакан действительно нарушил закон и отбывает наказание не просто так. Освободить его Нигай отказался.
— Хакан еще там, — отмахнулась Нери от расспросов, имея в виду что «там» — это трудовая колония. — Глава Рода и не думает его вытаскивать.
— Худший Глава Рода. Печется только о собственной заднице.
— Да брось! Хакан не тот, ради кого стоит шевелиться. Он тебя всю жизнь терроризировал. Я этого гада терпеть не могу, и буду рада, если он там, в колонии, сгниет.
— Нет, Нери, — твердо сказала я. — Гнить в колонии он не заслуживает.
— А я думаю, заслуживает. Он хоть раз сделал для тебя что-то хорошее?
— Всю жизнь делал.
Нери потрясенно на меня взглянула.
— Шутишь?
— Когда я была младше, ненавидела его за упреки, придирки, оскорбления. Считала, что я для него лишь никчемная обуза, жалкий довесок, вторая кровь к тому же. Но он не побоялся отстоять меня перед Главой Рода. Теперь я понимаю, что он пытался воспитать меня сильной, хотел, чтобы я избавилась от всех недостатков и чтобы моя жизнь была лучше, чем его.
— И потому превратил твои детство и юность в кошмар, — фыркнула сестра.
— Да… Но это только доказывает то, что я была ему небезразлична. Какой-никакой, а он мой отец. Когда он вернется, скажи, что у меня все хорошо.
Произнеся эти слова, я ощутила горечь на губах, горечь во рту… Так и должно быть, ведь ложь горчит на языке и мутным осадком остается в душе.
Нери присмотрелась ко мне и спросила:
— А у тебя точно все хорошо? У меня такое чувство, что ты недоговариваешь Ты сейчас здесь, со мной, но я не чувствую близости. Мы больше не из одного Рода, но мы по-прежнему сестры и подруги. Будь откровенна.
— Скажем так, — произнесла я после небольшой паузы, — я иду к тому, чтобы у меня все было хорошо.
— Только не говори об этом таким неуверенным тоном, Котенок. У тебя все будет хорошо. Хо-ро-шо, — по слогам, не забыв добавить как можно больше уверенности, произнесла она. — Значит, снова планета Гебума, снова база, снова джунгли и всякая живность. Не об этом ли ты мечтала, биологиня моя доморощенная?
— Насчет доморощенной ты угадала! Я все никак не могу разобраться со своей учебой.
— С дипломом разберешься потом как-нибудь, а пока что набирайся ума на практике. Тем более практика у тебя будет отменная.
— Это точно. А теперь, Нери, рассказывай, что у тебя в жизни происходит.
— В моей жизни происходит только прекрасное, великолепное и замечательное — и запланированное. Из Рода не ухожу. В рабство не попадаю. Военные меня не преследуют… О, Звезды. Я только сейчас осознала, что твоя жизнь куда интереснее моей.
— Перестань, — закатила я глаза. — Ты просто не понимаешь, о чем говоришь.
— Я понимаю, что наш Котенок — уже не котенок. Мне грустно, что больше некого поучать. И что такое ты сделала с волосами? — задала она вопрос, который, наверное, мучил ее больше всего. — Они лежат идеально!
Смеясь, я рассказала ей, в каком салоне мне сделали такую укладку, и остаток вечера мы говорили о чем угодно, только не о Нигае, не о работе, не о будущем. Нам было важно почувствовать настоящее, посмеяться, пошутить, просто побыть вместе и напитаться энергией друг друга перед расставанием.
На следующее утро, в отеле, за завтраком, Нигай подметил:
— У тебя грустные глаза. Я думал, встреча с сестрой сделает тебя счастливее.
Обычно на такие вопросы я не отвечала ему, но в этот раз ответила.
— Я тоже так думала.
— Ты их переросла, — продолжил Нигай. — Им никогда не хватит смелости жить своим умом, делать, что они хотят, а не Глава Рода. Ты во всем их переросла, Кэя, и они это чувствуют. Чувствуют — и завидуют.
— Какой глубокий психоанализ, — проговорила я саркастически, но слова мужчины напомнили, как упрямо вчера Нери налегала в разговорах на то, что все, что я имею — заслуга капитана.
«Нигай тебя освободил. Нигай даст тебе статус. Нигай, Нигай, Нигай…»
Она легко верит в то, что с ним у меня будет блестящая жизнь. Но она никогда не поверит, что я могу чего-то добиться без помощи высокородного. И я знаю в глубине души — если не получу фамилию Нигай, она не захочет общаться со мной.
Да, мы сестры. Но уже не подруги.
Если бы какое-то время назад кто-то сказал мне, что я по доброй воле вернусь на Гебуму, чтобы работать на Нигая, я бы рассмеялась этому человеку в лицо. Но вот я на Гебуме…
Странно было возвращаться. Когда мы летели из космопорта к военной базе, я смотрела из окон на джунгли, и вспоминала, какие приключения пережила там, в нижнем ярусе леса. Мы с Риганом чуть не умерли, причем по очереди, успели «познакомиться» с инсектоидами, полазить по деревьям, сцепиться и поцеловаться, поспать в компании Улыбашки… Улыбашка. Если бы можно было заставить себя не думать о нем, я бы так и сделала, но я не правильная центаврианка, и не могу держать чувства под контролем. Этот тхайн пробудил мои способности и спас, но я спасти его не смогла…
Угрызения совести были мучительны, и воспоминания об Улыбашке не оставляли меня в покое, когда Нигай заново знакомил меня с военной базой и питомником. Проходя мимо вольер с псами, я подсознательно ждала, что в одной из них послышится знакомое предупреждающее рычание, и выйдет ко мне здоровенный, песочного окраса тхайн с мордой, на которой словно нарисована улыбка…
Но Улыбашка теперь существовал только в моей памяти, а реальные, живые тхайны сидели в глубине вольер, не осмеливаясь высунуть нос. Они хорошо усвоили, что неповиновение и плохое поведение ведут к боли, поэтому появление Нигая расценили как предупреждение — сиди тихо и не подавай голоса.
— Сердишься? — спросил капитан, когда мы вышли из питомника.
— Если животные опасны и не поддаются дрессуре, то логично оставить их в покое, а не пичкать имплантами, — зло сказала я.
— Коты-хауми тоже сначала не поддавались дрессуре, — пожал плечами мужчина. — Зато сейчас они самые популярные животные-компаньоны в ЦФ. Я хочу популяризировать тхайнов как защитников территории, зданий, военных объектов. Хотя, возможно, из них получатся и компаньоны. Это умные животные, выносливые, сильные, отлично берут след.
— Только вот непослушные, — вставила я ядовито. — Дикие.
— Кто знает, может, ты это исправишь, — проговорил Нигай загадочно. — Одна сука недавно ощенилась. Я хочу, чтобы ты занялась ее щенками.
— В каком смысле «занялась?»
— Воспитай их. Приручи.
— У меня нет в этом никакого опыта.
— Но ты можешь контролировать животных и без импланта, это существенно облегчает дело. Все мои попытки приручения провалились, и специалисты, которых я приглашал, успеха тоже не достигли. Даже рожденные в неволе, тхайны сохраняют тягу к дикой природе и рано или поздно становятся агрессивными. У них сложная психика. Я дам тебе полную свободу действий. Каждому, кто работает здесь, ты можешь приказывать. Соответствующие инструкции я уже дал.
— Даже тебе могу приказывать?
— Меня будет достаточно попросить, — сказал Нигай вкрадчиво, и, протянув руку, коснулся моего лица.
— Меня ты тоже как собачку приручаешь: хорошо содержишь и кормишь. Только, в отличие от тхайнов, лаской обхаживаешь. И все это, чтобы надеть на меня ошейник и выжать максимум пользы.
— Ошибаешься, — возразил он, и ласкающим движением провел по моей щеке. — Тебя я приручаю, как кошечку. Надеюсь, не нужно объяснять, чем кошечки отличаются от собачек?
Я качнула головой, и он убрал руку.
— Ты забываешь главное: я не кошечка, не собачка, а человек.
— Я ничего не забываю. Идем, покажу тебе кое-что еще.
Мы прошли мимо модулей, в которых располагались вирт- и релакс-установки. В мое прошлое посещение базы было многолюдно: здесь проходили практику курсанты, и гостили работники станции «Найрив».
— Ты все еще разрешаешь ученым со станции прилетать сюда? — спросила я.
