— Подвезти? — спросил он с усмешкой. Облегчение нахлынуло на меня, и я едва удержалась на ногах.
В конце концов, мы сделали это.
Глава 35
Судья правды прикоснулся ко мне своими жесткими руками и осмотрел своими слезящимися глазами.
Я старалась не дрожать.
Мария расчистила пространство в комнате, половина изменившихся толпилась там, другая половина ела. Но Мария хотела снять меня на камеру, чтобы объяснить, кем мы были, и что могли делать. Была середина ночи, но наша история, возможно, будет в эфире несколько дней.
Я связала свои мысли со съемочной группой, чтобы успокоить их. Демонстрации волновали людей. Судья правды сидел напротив меня и искренне верил, что он сможет прочесть мои настоящие мысли, держа меня за руку и задавая вопросы. Камеры были обращены на нас, и гул разговоров над нашими головами поднимался сзади и транслировался на экран. Я связала мысли с интерфейсом, чтобы убедиться, что он улавливает мои мысленные ответы.
«Тебя зовут Кира Мур?»— спросил судья правды.
«Да».
Он нахмурил лоб, вероятно ожидая эмоций. Конечно, он не получит от меня ничего, пока я не влезу в его разум и не захочу, чтобы он узнал мои мысли.
«Тебе шестнадцать?»
«Да».
«Ты живешь на Мэнор Роуд в Гарни, штат Иллинойс?»
«На данный момент я живу в комнате в «Трибун Тауэр», — это вызвало смех всех присутствующих.
«Ты родилась в 2090 году?»— этот вопрос был с подвохом. Если бы я родилась в 2090, мне должно было быть двадцать лет, а не шестнадцать. Я могла бы контролировать, какие вопросы он задает, и это выглядело бы, как настоящие мысли. Но это не поможет.
«Нет».
«Ты веришь, что можешь контролировать мысли других людей?»
«Да»,— это явно шокировало его. От меня не исходило никаких мыслей или эмоций, которые могли бы выдать, что я вру.
«Тебе поставили диагноз отклонения?»— хорошо, это меня раздражало.
«Нет. Хотя у меня могли быть отклонения, раз я являюсь джекером», — больше смеха.
Его очки съехали на нос. «Ты контролируешь сейчас мои мысли?»
«Нет», — это было правдой. Я уже объяснила, что могу сказать все что угодно, и он поверит в это. Но это произойдет только, если я проникну в его мысли. Чтобы он не решил, это будет его собственный выбор.
«Ты можешь контролировать мои мысли?»
«Да», — он остановился, вероятно, требуя доказать. Я не хотела, но если бы он попросил, я бы сделала это.
Вместо этого он спросил. «Как долго ты контролируешь мысли?»
«Около шести месяцев».
Я представляла, как Раф просыпается утром и видит меня в новостной ленте. Я была рада, что уже все ему рассказала, и он не услышит в новостях, что я лгала ему. Если бы я поверила Рафу с самого начала, возможно, я была бы сейчас с ним, держась за руки и глядя в эти насыщенно карие глаза, а не на старого мужчину и съемочную группу. Все было почти также плохо, как звучало.
Судья правды в конечном итоге был удовлетворен. Или, по крайней мере, не желал признать, что он не мог отличить мои настоящие мысли.
Люди Марии также опросили изменившихся, и их лица засветились на экране. Нам некуда было идти, поэтому мы остановились в «Триб-Тауэр» и ждали, когда родители изменившихся увидят новости и явятся сюда. Здесь было не так много кроватей, поэтому мы спали на полу. Изменившиеся свалились как щенки.
На следующее утро несколько старших джекеров пришли к Марии со своими историями. Они подверглись допросу судьи правды, и это заставило меня смеяться. Они должны были скрываться у всех на виду, ведь джекерам удалось избежать лагеря. Через некоторое время я перестала смотреть повторы новостей, видео со мной, рассказывающей все о больнице. Снова и снова мелькало мое лицо.
На обед Мария заказала пиццу. Тринадцатилетние изменившиеся могли съесть невероятное количество пищи, хотя двенадцатилетний Ксандер съел больше, чем трое из них вместе взятые. Я жевала кусок с пеперони с дополнительным сыром, когда на экране появились снимки лагеря. Я прекратила жевать. Я знала, что Мария отправила оператора в лагерь, но не знала, что уже есть фотографии.
«Главные новости» мелькало красным под фотографией лагеря, и репортаж Марии крутили в нижней части экрана. Открытые грузовики, заваленные телами заключенных. Фотография были размытыми, словно были сделаны с большого расстояния, и Мария говорила о новом виде человека-джекера, который мог контролировать мысли.
Заключенные не двигались. Мои глаза кольнуло. Я сказала себе, что им пришлось пустить газ для транспортировки или заключенные джекеры вырубили бы охранников. И федералы не убьют их, пока они необходимы для экспериментов Кестреля. Да и он, вероятно, еще спит в своей квартире под действием газа.
Фотографии заставили мой желудок сжаться. Я положила пиццу обратно. После мелькания нескольких фотографий, они начали повторяться. Внимание изменившихся было приковано к экрану. Мне не нужно было влезать в их разумы, чтобы узнать, что эти фотографии воскрешали их воспоминания.
Я подошла к столу Марии, где она была занята отправкой сообщений с ее телефона.
— У тебя есть фотографии, — мой голос похож на шепот.
Мария повернулась ко мне. — Мой фотограф успел передать всего несколько фотографии, прежде чем они остановили его, — горечь в ее голосе проделала дыру в моем желудке.
— Мария, мне так жаль… Что они сделали с ним?
— Он в порядке, — быстро сказала она. — Он проснулся в Альбукерке. Пока я не показала ему фотографии, он не знал, почему оказался там. Он ничего не помнил.
Мария была на удивление спокойной, учитывая мой прогноз. Я сглотнула. — Как вы думаете, они придут за нами? — изменившиеся собрались на ковре, в восторге от новостей и нескольких журналистов.
— Нет. Они не могут стереть мысли всех в Северной Америке, Кира. История слишком громкая, чтобы федералы притворялись, что этого не произошло.
— Но фотограф.., — я махнула в сторону целой серии фотографий на экране.
— Он получит другую камеру и вернется туда. Они собираются освободить заключенных, Кира. Ты сделала невероятное, придя ко мне, — я надеялась, что она была права. Надеялась, что федералы не могли просто заставить нас исчезнуть. Ее телефон снова завибрировал, и она отвернулась, чтобы мысленно ответить. Это была, вероятно, ее журналистская часть жизни, но из-за фотографий мне было трудно дышать. В хаосе от спасения изменившихся из больницы я оттолкнула мысли о лагере в сторону. Но я не забыла.
