— Ах, как их много!
— Ради бога, не вздумайте карабкаться на все стога,— пошутил Паскалопол.
Отилия, не слушая его, продолжала:
— Что там блестит вдалеке, вон там, где фруктовые деревья?
Это пруд.
— Пруд? Ты слышишь, Феликс? Пруд! Поедем туда! Паскалопол с видом мученика сел с молодыми людьми в бричку, и они поехали. Обработанные поля кончились, и перед ними предстало неожиданное зрелище. Освобожденная от тесных объятий растительности земля была черная и рассыпчатая, ноги лошадей тонули в ней, как в жидкой саже. Плотная невысокая стена ив замыкала горизонт, плоское пространство перед ней казалось трясиной, среди которой с трудом можно было различить поблескивавшую темную поверхность пруда. Редкие кустики бурьяна, похожие на вонзившиеся в воздух когти, напоминали травы на византийских иконах, и такое же, как на иконах, садилось огромное пылающее медное солнце, зрелище было жуткое и величественное. Вблизи пруда земля становилась более топкой, и кое-где ее разрывали небольшие овраги. Черную стоячую воду как будто поддерживали со дна ивы, а на берегу — щетка срезанного тростника. Повсюду над поверхностью воды торчали стебли камыша и даже стволы деревьев; по-видимому, пруд разлился и ныне занимал гораздо большее пространство, чем раньше. Все это было похоже на какое-то доисторическое становище, от которого не уцелело ничего, кроме столбов. Густая, как слюна, пена плавала по зеленоватой зеркальной глади, и воздух был насыщен резким запахом ряски. Оттуда, где росли ивы, шли по брюхо в воде буйволицы и коровы, за ними присматривал голый мальчик с вздутым животом. Издали послышалось протяжное мычанье, которому, точно флейты, отрывисто вторили лягушки в большой луже. Это была неподвижная болотная вода — такую иногда видишь в тяжелом сновидении, когда погружаешься в глубокую тину и вырваться можешь, только взлетев над ней. Вдоль берега брел человек с косой на плече. Долговязый, изможденный, хмурый, с бледным, точно восковым, заросшим щетиной лицом, он казался олицетворением самой смерти. Отилии захотелось узнать, какова вода в пруду, и, к ужасу Паскалопола, она решила снять чулки.
В эту минуту, вздымая тучу пыли, к ним приблизился верховой.
— Что случилось, Чучен?
— Приехали господа из страхового общества и дожидаются вас!
— Ах, как некстати! — с досадой сказал Паскалопол. Немного подумав, помещик оставил Феликса и Отилию на попечение верхового и, сев на его лошадь, рысью поехал в усадьбу.
Отилия не собиралась отказываться от своей затеи и, стащив с ног чулки, вошла в воду.
— Мне нравится Паскалопол, — сказала она как будто про себя, — он такой милый, светский человек, а вот на сеновал не захотел взобраться.
Приподняв платье до колен, Отилия пошла по той стороне пруда, где вода была чище, и так настойчиво звала Феликса, что ради нее он тоже разулся и вошел в воду. Человек, стоявший рядом с бричкой, улыбаясь, указывал им безопасные места.
— Если вода спокойна, в сильную жару люди приходят сюда купаться.
Взглянув на Отилию, Феликс испугался, не осенила ли ее идея раздеться и выкупаться. Но время бежало быстро, близились сумерки, пора было возвращаться, покинув доносившийся из пруда хор водяных флейт.
Во время ужина все чувствовали себя несколько неловко, так как за столом присутствовали три незнакомых человека, приехавшие по поводу страхования зернохранилищ от пожара и наводнения. Нетрудно было заметить, что помещик предпочел бы спокойно беседовать с Отилией. Приезжие вели разговор только о делах. После ужина Паскалопол, взглядом попросив извинения, ушел вместе с этими тремя людьми в контору, где они горячо заспорили.
— Феликс, пойдем к стогам, — сказала Отилия, беря юношу под руку.
И не дожидаясь его ответа, помахала, проходя мимо конторы, Паскалополу и повела Феликса к двери. Они прошли через фруктовый сад, темный и мрачный, точно кладбище. Но поле было залито лунным светом, и когда они миновали сараи, скирды предстали перед ними подобно огромным могильным курганам. Отилия нетерпеливо бросилась вперед, и Феликс услышал шорох сухого сена и зов: «Сюда, сюда!» Над скирдой в нимбе лунного света появилась голова девушки. Феликс и Отилия легли на спину, подложив под голову руки, и устремили взгляд в небо. Тишину нарушал лишь собачий лай, то приближавшийся, то замиравший вдали, да разноголосое стрекотанье кузнечиков. Сначала слух не улавливал ничего, кроме еле слышного скрипа, потом начинал различать бесчисленные вариации трескотни, узнавать сигналы и ответы, паузы, разнообразные тоны. Один звук возникал будто у самого уха, другой глухо отвечал из глубины земли. Когда привыкаешь к монотонному, как тиканье часов, стрекотанью, перестаешь замечать его, но если очень внимательно прислушаться, оно кажется оглушительным. Словно повинуясь каким-то магическим законам, звездная россыпь на небе непрерывно изменялась, как изменяются тонкие узоры мыльной пены. В этом непрекращающемся таинственном кипении одни звезды мерцали ярче, другие гасли. Молодые люди не видели земли, они точно плыли на корабле по воздуху. Душа Феликса преисполнилась какого-то неизъяснимого спокойствия, словно он уже отделился от земли. И в это воздушное путешествие он взял с собой и Отилию. Девушка, лежа рядом, тоже молча созерцала небо, и Феликс подумал, что она уснула. Но Отилия внезапно коснулась его руки и сказала:
— Что, если мы вдруг упадем в небо? Нам ведь ничто не помешает.
Феликс понял, о чем говорила Отилия. Они лежали на спине, и у них было такое ощущение, точно они наклонились над вогнутым небесным сводом.
— Тогда Паскалопол, — развивала свою мысль девушка, — не нашел бы даже наших следов.
— Об этом я не пожалел бы, — ответил Феликс,— хотя признаю, что он вполне порядочный человек.
— Он тебе так неприятен? Но почему же? Бедный Паскалопол, он такой скромный!
— Ты думаешь? Мне кажется, он чем-то недоволен. Я уже раскаиваюсь, что приехал.
— По-твоему, он чем-то недоволен? Вряд ли. Впрочем, я у него выведаю. Во всяком случае, поверь, это не из-за твоего приезда, потому что он тебя уважает, и кроме того...
Феликс понял: «...и кроме того, ты для него не опасен».
— Отилия, — собравшись с духом, заговорил он, — я рад, что приехал — и сюда и к вам, но в то же время жалею об этом!
— Почему? — просто спросила Отилия, не оборачиваясь к нему и не отрывая глаз от неба.
— Потому... Потому что я привык к тебе и теперь начинаю бояться, что опять останусь один.
— Ты боишься, что я убегу с Паскалополом? Это возможно. Паскалопол заслуживает такой награды, но я не хочу покидать папу, поэтому и тебя не оставлю.
— Значит, если бы не дядя Костаке, ты убежала бы с ним? Разве такая девушка, как ты, может любить человека гораздо старше ее?
— Я понимаю, что ты хочешь сказать... По правде говоря, я никогда не задумывалась над этим всерьез. Но разве возможно, чтобы юноша моего возраста полюбил такую девушку, как я? Я капризна, хочу всегда быть свободной.
У Феликса чуть не вырвалось: «Я люблю тебя!» — но он не посмел произнести этого и сказал только:
— Я хотел бы когда-нибудь с тобой о многом поговорить, если ты согласишься меня выслушать.
— Я выслушаю тебя, — все так же просто ответила Отилия, не выпуская его руки из своей.
Донесся яростный собачий лай, он все приближался, потом мужской голос закричал во тьме:
— Где вы, молодые господа?
Феликс и Отилия отозвались и, спустившись вниз, почти бегом побежали к дому. Держась за руки, они появились перед террасой. Паскалопол сидел за столиком, лицо его было грустно.
— Я ждал вас к кофе, — сказал он, — пожалуйте! Здесь, в имении, мне, конечно, очень трудно всегда составлять вам приятную компанию.
Отилия присела на край стула Паскалопола и поправила ему воротник.
— Зачем вы так говорите! Мы немножко погуляли, чтобы не мешать вашей деловой беседе. Не надо о нас беспокоиться.
Паскалопол взял руки Отилии и поцеловал.
Действительно, Паскалопол целыми днями был погружен в дела поместья, и гости оказались предоставлены сами себе. Недели через две помещик даже вынужден был уехать на день-другой в Бухарест. Отилия с помощью слуг, расположение которых ей удалось завоевать, придумывала всевозможные забавы, а Феликс беспрекословно ее слушался. К толстому суку старого орехового дерева подвесили качели, на которых Отилия качалась, стоя во весь рост, ее волосы и юбка развевались на ветру. Она не успокоилась, пока не выкупалась в пруду, отогнав Феликса подальше. Побывала во всех сараях и спала на сене. Но любимым ее развлечением стала верховая езда. Работавший на конюшне батрак дал им двух костлявых тяжеловозов какой-то породы, похожей на нормандскую, но более стройных. Они были так смирны, что на них можно было ездить без седла. Достаточно было просто похлопать их ладонью по спине, чтобы они медленно Двинулись вперед. Феликс и Отилия, сначала под присмотром батрака, довольно хорошо овладели этим спортом и скоро уже одни разъезжали по имению. Однако у Отилии появилась новая прихоть: она садилась на лошадь к Феликсу. Сильный конь безропотно нес двойную ношу, а люди крестились при виде диковинной картины: на лошади ехал юноша, а перед ним, у самой гривы, сидела по-мужски девушка, ноги которой высовывались из-под платья. Отилия находила, что это самый шикарный вид спорта.
