— Я очень долго был одинок, и теперь так хочу любить кого-то, — признался ей во время одной из таких поездок Феликс. — Иметь подругу... с которой я был бы неразлучен.
— Ты еще слишком молод, Феликс, — ответила Отилия.— Тебе не следует думать о любви, прежде чем ты сделаешь блестящую карьеру. Любовь, — серьезно продолжала она, — это слово означает так много, но, видишь ли, ее одной недостаточно. Если бы терпением и добротой Паскалопола обладал молодой человек, как бы я его любила!
— Паскалопол к тому же богат, — без тени иронии сказал Феликс.
— О, не поэтому, — возразила Отилия, — хотя верно, что только такой богатый человек, как он, может быть щедрым и исполнять любой каприз женщины. У меня несчастный характер, мне все быстро приедается, я не терплю, когда мне противоречат.
— Значит, для того, чтобы ты меня любила, я непременно должен стать богатым? — размышлял вслух Феликс.
— Возможно, что так, но и это еще не все. Ты знаешь, что папа очень богат и я его люблю, но он не в силах никого сделать счастливым. Мама умерла от огорчений, которые он ей доставлял.
Паскалопол привез из Бухареста неожиданные новости. Стэникэ узаконил свой брак с Олимпией две недели назад, то есть сразу после отъезда Отилии в имение. Формальности он выполнил уже давно, но торжество все откладывал, пока не заставил Симиона дать Олимпии приданое. Бракосочетание должно было совершиться быстро и в «тесном кругу». Но едва лишь гражданская церемония закончилась (церковный брак отвергли как устаревший предрассудок), Стэникэ и Олимпия явились в полученный в качестве приданого дом и пожелали немедленно вступить во владение им. Так как дом был сдан внаем и арендатор совершенно законно не соглашался выехать раньше дня святого Димитрия, то Стэникэ перешел в наступление, стал угрожать жильцу, выискивал случаи несоблюдения им контракта, посылал ему от имени Аглае официальные требования. Аглае это наконец надоело, она договорилась с нанимателем, уплатила ему неустойку, и тот позволил семейству Рациу воспользоваться своей собственностью. Но у супругов не имелось никакой обстановки. Олимпия и Стэникэ принялись с самым приветливым видом, лебезя перед Аглае, Симионом и Аурикой, беззастенчиво обирать их. Стэникэ объявил о своем желании получить хоть самое незначительное доказательство того, что он является зятем такого великого художника, как Симион, ибо без этого немыслим его домашний очаг. Он вытянул у Симиона несколько картин (которые позднее выбросил на чердак) и потребовал необходимую мебель для подобающего этим сокровищам зала. Аглае дала им что могла. Чета Рациу, уже не боясь сопротивления со стороны Симиона, являлась в дом Туля почти каждый день, нахально напрашиваясь на обед. Ребенка, которому исполнилось всего два месяца, родители совсем забросили. Однажды его положили на кровать без сетки, в комнате, где было открыто окно, и, заперев дверь, позабыли о нем. Ребенка, очевидно, лихорадило, он стал метаться и упал с кровати. От ушибов он скоро умер. Олимпия приняла этот удар с большим хладнокровием, почти как облегчение, Стэникэ же казался безутешным. С всклокоченными волосами пришел он к Аглае, вновь разыграл сцену с больным сердцем, уведомил всех, что жизнь его разбита. Аурел, оказывается, был самым умным ребенком на свете, и с первого дня его жизни нетрудно было предсказать, что его ждало блистательное будущее. Стэникэ поведал о всевозможных свидетельствах раннего развития сына и утверждал, что он уже начинал проявлять признаки разумной речи. Он отказался встать с постели и, сознавшись, что без посторонней помощи не будет в состоянии похоронить покойного, просил пойти ободрить сраженную горем Олимпию. В самом деле, ни он, ни Олимпия не подумали ничего предпринять для устройства похорон ребенка, и все расходы пали на семью Туля. Стэникэ даже выпросил денег на сооружение памятника несравненному младенцу, и Отилия заподозрила, что самого Паскалопола тоже обложили некоторой данью. Во время погребения у Олимпии был равнодушный, скучающий вид, Стэникэ же захлебывался от рыданий, завоевав симпатии женщин, которые обычно толкутся на кладбище. Паскалопол показал Феликсу и Отилии номер газеты «Универсул», где в разделе траурных объявлений можно было прочитать следующий патетический опус:
Навеки растерзанные душевно, полные возмущения против немилосердного неба, Стэникэ и Олимпия Рациу, родители; Симион и Аглае Туля, дед и бабушка; Аурика Туля, тетка, а также семьи родственников: Джурджувяну, Мэркулеску, Сима — с безграничным прискорбием сообщают о вознесении на небо их
единственного сына
Аурела Рациу
(Релишора),
в возрасте двух месяцев
похищенного тяжелой болезнью, которая изнурила его маленькое тельце и лишила папочку и мамочку всякого смысла жизни. Скоро и они придут к тебе, дорогой ангелочек!
Печальное торжество погребения будет иметь место и т. д., и т. п. Всех, кто его знал и ценил, умоляют присутствовать.
Отилия чуть улыбнулась, потом серьезно сказала:
— Этот Стэникэ всегда внушал мне отвращение. Я считаю, что он способен на все, и боюсь его. Не следовало бы принимать его слишком часто, вы ведь знаете, как слабохарактерен папа.
— Я совершенно согласен с вами, домнишоара Отилия, и сделал все возможное, чтобы хоть немного открыть Костаке глаза. Кукоана Аглае и Стэникэ — это опасная компания, — говорил Паскалопол, окутывая себя клубами табачного дыма. Феликсу было не совсем ясно, какую опасность представляет собой Стэникэ для Отилии. Однако последующие события подтвердили справедливость подозрений Отилии и Паскалопола.
Шли дни, помещик временами подолгу отсутствовал, а возвращаясь, старался доказать Отилии, что он способен на любое озорство. Отилия относилась к нему с нежным вниманием, от которого сжималось сердце Феликса, а сам Паскалопол, словно легкомысленный юноша, во всем угождал девушке. Феликс оценил мягкость характера помещика, которым попеременно овладевали то любовь, то отцовское чувство; иногда Паскалопол от всей души ненавидел Феликса за то, что он тоже здесь, иногда с нежностью, точно взрослого сына, брал его под руку. Покоренный этим благородством и скромностью, юноша часто притворялся, что ему хочется побродить по полям, и исчезал, предоставляя Паскалополу на свободе радоваться дружбе с Отилией, которая, как с каждым днем все больше убеждался Феликс, не перейдет границы невинной салонной игры. Несмотря на это, в один прекрасный день Феликс невольно стал причиной весьма неприятной сцены. Отилия снова захотела покататься верхом и упросила Феликса посадить ее перед собой на лошадь. Девушка гордо и весело восседала на лошади, но когда они ехали мимо усадьбы, им повстречался Паскалопол, еще не видевший этого новоявленного способа верховой езды.
— А, вы совершаете утреннюю прогулку верхом,— сказал он, немного побледнев.
Феликс хотел было поздороваться, но удержался, вовремя сообразив, что вся эта сцена довольно нелепа. Паскалопол с необычайно занятым видом пошел к конюшням.
— Мне кажется, Паскалопол недоволен, — заметил Феликс.
— Мне тоже, — должна была признать Отилия и, тотчас же спрыгнув на землю, бросилась за помещиком, а Феликс поехал к конюшне. Вскоре он увидел, как Отилия и Паскалопол направляются под руку к дому. Помещика как будто обезоружила ласковость Отилии, и было смешно смотреть на его слегка огорченное лицо.
— Мне хотелось бы уехать отсюда, — сказал в тот же день девушке Феликс.
— Я тоже думаю, что пора уезжать, — согласилась Отилия.
На другой день они вернулись в Бухарест.
VII
Когда поздней осенью Феликс, теперь уже студент медицинского факультета, случайно зашел к Аглае, Аурика попыталась оказать на него влияние.
— Я не в силах понять, — вкрадчиво сказала она,— как вы, приличный юноша из хорошей семьи, можете показываться на улице с такой распущенной особой, как Оти-лия.
— Отилия — очень скромная девушка, — запротестовал Феликс.
— Вам далеко не все известно, — не уступала Аурика. — Она на глазах у всех неприлично себя ведет с молодыми людьми. Если бы об этом знал Паскалопол, который так влюблен в нее!
— Отилия учится в консерватории, и, конечно, у нее там есть друзья, с которыми она болтает. Что тут такого?
На лице Аурики выразилось сочувствие:
— Как околдовывают вас, мужчин, некоторые сумасбродки! — И она вздохнула. — Я никогда не обладала этим даром! Возможно, моя жизнь сложилась бы по-другому!
В эту минуту неожиданно явился Стэникэ, усердно посещавший Аглае, с которой у него, очевидно, установилось полное взаимопонимание. Он стал еще румянее и позабыл о всяких болезнях.
— Знаете, какую новость я сейчас услышал от конторщика Паскалопола? — громко возвестил он. — Паскалопол обручается с Отилией!
