Спустя три дня Ази-баба снова пришел к хану. Менгли-Гирей
велел передать Алихану, что он жалует его братством, но войско на Москву послать не может.
— А теперь скажи мне, Ази-баба, как ты к моему Юрту шел?
— Водой, великий хан. По Волге, потом волоком до Дона.
— А через Москву теперь не пройдешь ли?
— Лошадей нет, прещедрый...
— Лошадей я тебе дам. Зайди к московскому царю — пусть он за меня Нурсалтан посватает.
— Это будет достойный брзк! ~ радостно воскликнул Ази-баба.— Но как дети? Возьмешь ли ты их?
— Я бы взял, но им здесь опаснее будет жить, чем в Казани,. У меня тоже свои алиханы есть.
— Без детей, я думаю, она в Крым не пойдет.
— Ты скажи. Может, и пойдет.
Все три дня до встречи с Ази-бабой хан свой брачный шаг обдумывал. И понял: шаг этот верный. «Даже если Нурсалтан за меня не пойдет,— думал хан,— все равно польза от сватовства будет. Московиту Ивану этот брак нужнее, чем мне, и он уговорит Нурсалтан. А если она станет моей женой — сына ее Магмет-Аминя на казанский трон посадить можно, с русским князем дружбу заиметь можно, вот тогда хан Ахмат мне будет не страшен».
Не прошло и двух недель — на дворе у Менгли-Гирея человек от Нурсалтан. Молодой совсем парень, а с ним здоровенный русский воин с десятком джигитов. Посмотрел на них хан через решетку с Соколиной башни, велел хорошо накормить, пусть отдыхают, сразу к себе не позвал — пусть поймут, что к властителю Крыма попасть не так легко. Целую неделю Тугейку и Ивана Руна возили по ханству — мощь и богатство хана показывали. Потом привели к Менгли-Гирею. После взаимных приветствий начался разговор:
— Недавно на подворье у великого князя Ивана твой человек был,— начал говорить Иван Рун.— И сказывал он, что ты хочешь в жены взять царицу Нурсалтан. Правда ли это?
— Правда.
— Великий князь царицу сватал, и она согласие свое на то дала. Детей своих она оставит у великого князя на воспитании и готова ехать в твою столицу, когда ты пожелаешь.
Разговор этот был летом, а осенью, по первым заморозкам из Москвы вышел поезд. Впереди шли две сотни крымских всадников, за ними — телеги с приданым царицы. Сама она ехала в мягком, на ременных подвесах, возке. Сзади скакали русские всадники. Они провожали Нурсалтан до Рязани.
А зимой пришла Ивану Васильевичу с оказией ласковая грамотка от Нурсалтан. И начиналась она так:
«Лал ты мой бесценный, брат мой единственный...» Далее Нурсалтан писала, что тут ей хорошо, хан ее слушает и любит, а во дворце зовут ее великая царица Крымская, а первых жен так не зовут. Если бы с ней были ее любимые Аминь и Латиф, то лучшего бы и желать не надо. И еще писала валидэ, что хан жалуется на то, что хороших и верных друзей у него мало, а может, и нет совсем.
А подписана грамотка так:
«Остаюсь верная твоя сестра Ази».
Царевичи Аминь и Латиф остались на попечении великого князя. Первым и верным слугой у них, как и раньше, стал Туга сын Изимов.
Для Ивана Васильевича все складывалось так, как он задумал. В Крыму теперь у него сильная рука будет, а из царевичей хороших ханов для Казани воспитать можно. Верных Москве.
Глава пятнадцатая
КАК ЖИТЬ ВАТАГЕ ДАЛЬШЕ?
Мужчины! Я могу законно Принять участье в вашем сходе...
!
Лопе де Вега, «Овечий источник».
СНОВА В ХАТЫРШЕ-САРАЕ
Первая победа окрылила Сокола. Правда, схватка была пустяшной, так как большая часть вооруженных слуг оказалась вне Скути. Но радовало Сокола поведение ватаги. Люди слушались атамана во всем. Сказал Сокол винные погреба не трогать — не тронули. А искушение попробовать винца было ой как велико!
Как ни торопились ватажники вовремя убраться из Скути, однако виселицу успели сжечь. Позорные столбы вырвали из земли, приволокли к виселице и тоже бросили в огонь.
На площади собрались все рабы, размещенные в Скути, и много слуг. Люди смотрели на огонь со страхом и радостью. У каждого в глазах немой вопрос: а что будет завтра? На кого падет гнев хозяев, когда ватажники уйдут в лес?
Василько хорошо понимал думы невольников. Он подошел к ним и крикнул:
— Кому мила свобода, айда с нами в лес. Места всем хватит! Берите у хозяина все, что вашим потом и кровью нажито. А кому с нами не по пути — его воля. Пошли!
Наутро подошли к Черному камню. Сокол со-
>считал людей—ватага увеличилась почти в три раза. Никто не пришел пустым — каждый что-нибудь складывал на поляну: кто мешок муки, кто окорок, а кто подводил лошадь или приносил оружие. А братья Митька и Микешка приволокли огромный закопченный чугунный котел.
Весь день только и было разговоров о походе в Скути. Вспоминали, как жгли виселицу, как выпускали из подвалов невольников, как атаман говорил с молодым хозяином — фрягом.
— Напрасно ты его отпустил,— сказал Ивашка Соколу,— вот помяни мое слово — устроит нам пакость какую-нибудь. Придушить бы, как щенка, и все тут!
— Пленного убить — доблесть невелика. Мы, чай, не татаре — лежачего не бьем. Пусть расскажет, что простому народу мы защитники. Может, братья-лиходеи образумятся.
— Жди, как же. Больше лютовать начнут!
— А мы тоди ще раз пугнем! — воскликнул Грицько.— Пугнем, батько?
— Теперь силу свою почуяли. Подожди, Грицько, придет час — не только до фрягов, а и до басурманов доберемся.
...А через день случилось вот что: Митька и Микешка, определенные атаманом к уходу за табуном, пасли в лесу коней. Теперь ватага разбогатела, имела около трех десятков верховых лошадей под седлами. Одна молодая кобылица особенно полюбилась братьям— она была красива, резва и непослушна. Убежала резвушка в тот день, отбилась от табуна, и пустился Микешка на ее поиски. Любимицу нашел только к ночи. На обратном пути, перебираясь через дорогу, услышал стон. Подошел, видит — человек в беспамятстве. По растертым в кровь рукам понял, что перед ним невольник. Осторожно перенес его вглубь леса, обмыл лицо прохладной водой, напоил. Всю ночь хлопотал Микешка около больного. К утру услышал от него первые слова: «Хлебца бы». Понял, что это русский человек. Взвалил его на лошадь, привязал кушаком и вскорости добрался с ним до ватаги.
Здесь невольник заговорил. Рассказ его был обычен: на родную деревеньку наскочили татары, все пожгли и пограбили, людей всех до одного захватили в неволю. В пути он занемог и упал, нехристи решили, видно, что не жилец он более, и бросили у дороги...
Узнали ватажники, что был он в руках у Мубарека, и теперь тот Мубарек погнал на продажу в Кафу более сотни пленников. А в подвалах в Хатырше осталось невольников еще больше.
Василько ясно представил себе несчастных, томящихся в тесных норах Хатырши. Сам немало перетерпел в том страшном месте. Взглянул на Ивашку и сказал:
— Вот — сижу и думаю...
— Ия думаю,— перебил Ивашка.— О том же самом.
— Не побывать ли нам в Хатырше, а?
— Сам это же хотел тебе сказать, да не успел. А хорошо бы с косоглазыми посчитаться!
— Это дело десятое. Земляков наших выручить надо — вот о чем забота. Сумеем ли?
— Сумеем, атаман! И ватага поддержит тебя.
Ивашка не ошибся. Когда атаман предложил ватажникам сходить на Хатыршу, ни один не отказался. Каждый хотел помочь невольникам вырваться из рук татар. Самых ловких посадили на лошадей, оружие им выбрали получше. На рассвете подошли к Хатырше совсем близко, расположились на склоне горы в густом дубняке. Василько, поднявшись на стременах, ухватился за нижний сук дерева, влез на дуб, раздвинул ветви. Отсюда Хатырша была видна хорошо. Около дворца суетились слуги, на улицах селения играли маленькие татарчата. У подвалов, расположенных н виде подковы, ходили сторожевые.
От всадников отделился Грицько-черкасин. Василько махнул ему рукой и быстро спустился вниз.
— Все пешие остаются здесь. Ты, Кирилл, за старшего. Взберись на дуб и следи. Как только мы начнем сечу, выбегайте к нам на помощь. Все ли ясно?
— Сделаем все как следует, атаман.
Грицько рванул поводья и пустил коня во всю прыть. Татары, не ожидавшие нападения днем, оставили ворота селения не запертыми. Да они и не понадобились всаднику — его конь легко перескочил глинобитный забор и, как стрела, помчался по улице. Про- < їжая мимо стайки ребятишек, Грицько пригнулся и, на ходу ух- плтив за рубашку самого рослого татарчонка, вскинул его на седло. Мальчишка завизжал на все селение. Размахивая руками и голо- | и, забегали по улице татарки. Не прошло и десяти минут, как три всадника ринулись в погоню. Скоро вся Хатырша зашумела, как улей. Всадники, не успев оседлать лошадей, один за другим выскакивали на дорогу. Грицько мчался на восток, а в полуверсте за ним
