Как комендант солдайского консульства ди Негро повинен обеспечить нашу безопасность, а он занят делами прямо противными, и оттого в наших краях завелись разбойники, которые недавно хозяйство наше Скути разграбили, имущество унесли, да и людей наших увели немало.
Молим простить нас за письмо, все прочее расскажет вам посланный с сим Деметрио ди Гуаско. Более ничего. Будьте здоровы во Христе.
Подписали Антонио, Андреоло, Теодоро, Деметрио ди Гуаско».
— Бери это письмо, сынок, и поезжай. Я думаю, ты одолеешь грудную дорогу и приедешь раньше гонца. На это у тебя хватит и силы, и уменья. Но это не самое трудное. Письмо сие без подарка не стоит дырявого аспра, и поэтому ты повезешь консулу подарок, достойный его и нас. Вот, держи кошелек, здесь три тысячи сонмов. Это почти что годичное жалованье ди Кабелы, которое он получает от светлейшего Совета. Если ты сумеешь сунуть ему этот кошелек, я буду плевать на все приказы ди Негро целый год и не пущу его не только в Скути, но и в Карагай, хотя тот и находится у него под носом. Но мы не знаем, каков ди Кабела, и ты будь осторожен, сынок. Учти, что по Уставу за предложение взятки консулу тебе могут вкатить сотню-другую палок. Будь умен и не промахнись.
* * *
Кончета сбросила с себя тяжелое атласное одеяло и легко прыгнула на ковер. На носках подошла к окну, открыла набранную из разноцветных стекол створку.
Скоро год, как Кончета живет в этом уютном домике рядом с крепостью. Ей все нравится в Кафе, и если бы Антониото по-преж-
нему любил ее, все было бы хорошо. Но Кончета замечает, как день ото дня остывает к ней сердце консула. Правда, она не очень печалится этим. Ее окружают поклонники, пусть не знатные, не вельможные, но зато стройные и красивые, не то что толстяк Антониото...
Чуть слышно постучали в дверь, вошла служанка.
— Госпожа,—зашептала она,— у порога гость, тот, что из Та- сили... молодой.
— Впусти его, Никия. Скажи, чтобы порождал, пока я оденусь. — Кончета довольно улыбнулась: он очень хорош, этот Деметрио из Тасили, черноволосый, черноглазый, пылкий...
К Деметрио Кончета вышла сияющая, радостная и нарядная. Нежно поцеловала, спросила, заглядывая в глаза:
— Любишь меня, скажи, любишь, Деметрио?
— Конечно. — Деметрио сказал это холодно. Видно было — совсем другим заняты его мысли. — Кончета, ты должна помочь мне. Большое и важное дело ждет меня здесь.
— Помочь? Но что может сделать слабая женщина? Я могу тебя горячо обнять, могу спеть, станцевать. Что же еще?
— Я слыхал, что синьор ди Кабела твой друг.
— Да, мы с ним земляки.
— Так помоги мне передать ему письмо!
— Ты смешной, мой мальчик. И это ты называешь большим делом?
— Да, Кончета. Видишь ли, с письмом нужно передать еще и это,— и Деметрио бросил на стол мешочек из сиреневого бархата— Здесь три тысячи сонмов. Передать нужно сегодня же. Если можно — сейчас. Иначе будет поздно.
Глава семнадцатая
С ВЕЛИКОЙ ЦЕЛЬЮ
В тамошнее море впадают русские реки, по берегам коих живет русский народ
Юрий Крижанич.
А|>»с. Крупняков
Кремле, в княжеских хоромах, печи пышут жаром. А рядом, в палатах, где скребут бумагу гусиными перьями дьяки, писцы и разные мелкие людишки,— собачий холод. Приказной дьяк в книжице, называемой «тепломер», записал: «30 января, пяток. День до обеда холоден и ведрен, а после обеда было буранно. В ночи был мороз непомерно лют».
Молодой боярин Никита Васильевич Беклемишев ныне позван к великому князю. С самого утра ждет он государя, но идут часы, а о Никите словно забыли. Беклемишев вспоминает минувший разговор -- боярин просился воевать, а великий князь не отпустил. Он посмотрел тогда на Беклемишева ласково и произнес: «Молод ты, боярин, ловок и силен. Умен и грамотен к тому же. Дело тебе дам такое — все твои доблести враз сгодятся».
Радуется Никита. Может, как раз про обещанное дело и пойдет разговор. Догадывается боярин — наверное, опять поездка в чужие края. Три года тому, Никита Беклемишев с боярами творил посольство в Рим. Отбирали для посоль-
209
К МОРЮ РУССКОМУ
ства людей не только знатных, но и статных, молодых и лицом пригожих. Никита кроме этих достоинств, имел еще и другие немаловажные. Прожив немало до сего среди греков и фрягов, неплохо научился говорить по-итальянски, а греческой речью владел и совсем бойко.
Вот открылась тяжелая дверь, дьяк Курицын высунул большую лысую голову, махнул Беклемишеву рукой. Боярин молча двинулся за дьяком. Прошли приемные покои великого князя, минули зал, где он собирал Совет, а дьяк все шел да шел, мягко ступая по каменным плитам. Наконец открылась йизкая дверь, и дьяк перстом указал Никите: «Иди туда». Боярин вошел, а Курицын остался, захлопнув дверь. Комната, в которой очутился Беклемишев, вся заполнена большими переплетенными в желтую кожу книгами. Они расставлены по полкам вдоль всех четырех стен. Комната была пуста. Никита побоялся сесть — ждал стоя, оглядывался. Задумавшись, не заметил, как вошел в комнату государь всея Руси Иван Васильевич. Боярин встрепенулся, когда князь почти вплотную подошел к нему, отвесил земной поклон и сказал:
— Рад видеть тебя, государь. Спасибо, что не забыл слугу свово.
Иван Васильевич не произнес в ответ ни слова, только слегка улыбнулся и кивнул головой. Вошел дьяк Курицын. Пока он развертывал карту, князь стоял, скрестив руки на груди, и ждал. На голове его простая, из темной кожи шапка, похожая на монашескую, с острым верхом, только весь низ ее усыпан драгоценными каменьями. Глаза острые, умные, брови густые, черные. Нос с горбинкой, словно у ястреба.
Одет Иван Васильевич по-домашнему и смахивает сейчас более на богатого купца, нежели на государя. На нем белый атласный кафтан с низко вырезанным воротом, из-под которого синеет отделанная жемчугом рубаха, широкие рукава кафтана плотно схвачены у запястья и оторочены легким мехом. Коричневый кушак затянут туго.
На ногах желтые сафьяновые сапоги, тоже шитые сверху жемчугом, отороченные соболем.
Карта у великого князя особенная. Каждый кусочек пергамента натянут на квадратную рамку, которые составляются рядом. На пергаменте голландской сажей нарисованы реки, города, соседние да заморские страны.
Великий князь подошел к карте, подозвал к себе Никиту.
— Смотри, боярин, вот море. Называется Поньтское, а ранее именовалось морем Русским. Почему сие? — и, не ожидая ответа, продолжил:—А потому, что берег моря сего естеством содеянная граница государства русского. Испокон веков люди русские тянулись к морю сему, и придет время, когда Русь встанет на же-
ланном морском рубеже. Может, даст бог, и мы доживем' до того дня — сие от нас зависит.
— А как же, государь, Литва, Орда да царь крымский? Они стоят на пути к морю сему.
— Стоят, боярин, стоят. И не только стоят, но рать шлют в земли наши, зорят княжества русские — лежит еще на Руси иго татарское. Пора починать заботушку о том, чтобы выпрямиться нам, иго злое стряхнуть. Затем и позвал тебя. Почетное дело посольское думаю поручить тебе. Год сие дело обдумывал, год тебя для него берег. Сегодня же починай сборы — поедешь в крымскую землю. Великая у тебя будет цель, боярин, и достигнуть ее нелегко. Нам зело потребно слабые связи крымские укрепить, на верных людей опереться. Поедешь вместе с торговыми людьми тихо, негласно. Прибудешь в Кафинскую крепость, отыщи там трех купцов — Никиту Чурилова в Суроже, а в Кафе Гаврилу Петрова и Семена Хозникова. У них узнай о делах татарских и фряжских. Посети евреина кафинского Хозю Кокоса. Его найти можно в Карасубазаре, а вернее всего в Кафе. В обоих градах он дома имеет. С ним в особой переписке состою, о том гебе дьяк поведает.
Узнавши все и купцов навестивши, съезди, боярин, к Мангуп- скому князю Исайке. О сем княжестве мы знаем мало. Ведомо нам только одно — посередь Крыма, острову подобно, стоит немалое княжество православное. Разгляди его как следует и присмотрись к дочери князя. Сына моего женить надобно.
Про Исайку-князя узнай получше. Проведал я, что его княжество захудалое и богатство не велико, и не статно вроде бы великому князю с ним родниться, но своя рука в той земле больно нам надобна, и опять же говорят, будто княжна красавица писаная. Потом рассудил я—девка византийская, императорских кровей. Ты, боярин, молод, в этих делах толк знаешь — посмотри хорошенько. Подарки князю выдам особые. После сего приступай к самому тяжкому: иди во дворец хана Менгли-Гирея и становись послом явно и смело. Был у меня недавно человек от хана, Гази- баба прозванием, и говорил, что Менгли с ордынским ханом Ахматом не дружно живут. Будто бы Менгли властью над ним Ахмата тяготится и не прочь с нами дружбу заключить. Вот об этом и поговори.
