Судя по следам крови, тигра он задел серьезно — значит, тот может находиться где-нибудь недалеко» в сотне метров отсюда... Брать сейчас тигра бесполезно — к себе не подпустит — придется отложить на завтра-послезавтра.
Подхватив пса на руки, кряхтя и ругаясь, дед взгромоздился на лошадь, привез скулящего, подергивающегося, будто от сильного холода, кобелька домой, промыл ему рану травяным настоем, перетянул тряпкой и уложил у порога, на чистой дерюжке.
— Дедунь, он не умрет? — внезапно охрипшим от сочувствия к чужой боли голосом спросила Кланя.
— Через три дня бегать, как молодой, будет.
Действительно, подтверждая пословицу, через два дня кобелек уже носился по берегу речки, оскользался лапами на ровном, будто стекло, припае и звонко лаял — словно бы с ним никакая беда и не стряслась.
Дед, увидев это, лишь восхищенно покрутил головой.
Всем бригадам он велел брать с собой оружие — тигр далеко не ушел, затаился где-то рядом, а раз он не ушел, то будет мстить.
Зверь красивый, но ежели тронешь — непредсказуемый, — сказал дед за ужином казакам; ели картошку, тушенную в печи с английской говядиной — на столе стояло три тяжелых черных чугуна, — в тайге с ним лучше не встречаться. Лучше тридцать раз с медведем встретиться, чем один раз с тигрой...
У нас в Забайкалье такой пакости нету, — заметил урядник Сазонов, закряхтел побито и, схватившись за поясницу — намял здорово, добавил: — Медведи есть, а тигров нет, они до нас не доходят.
— Думаю, что доходят, просто ты, мил человек, с ними не сталкивался. Они даже до самого Якутска доходят. Силищи тигра бывает необыкновенной, — в голосе старика появились восхищенные нотки, — просто невероятно, откуда у кошки, хотя и большой, берется такая сила... У меня однажды была история. Возвращался я с охоты, вышел на берег реки, решил малость отдохнуть. Пора была хоть и зимняя, но еще теплая, снег был такой, м-м-м, — старик помял пальцами воздух, — ну, знаете... словно нежная детская ладошка, очень приятный снег. Нашел я, значит, поваленное деревце, сел, достал кусок копченой кабанятины, хлеб, жую. Вдруг чую — в спину мне кто-то дышит. У меня аж мороз вдоль хребта пробежал, нырнул в задницу и затих. Хочу повернусь голову и не могу, словно мне в шею вогнали железный шкворень. Кусок кабанятины, что был во рту, дожевал с большим трудом, проглотил и наконец нашел в себе силы повернуться. Повернулся, значит, смотрю, а в трех шагах от меня стоит...
— Медведь, — ахнул юный, с тяжелыми натруженными руками байкальского рудокопа казачок Емеля Сотников, глаза у него распахнулись широко, сделались круглыми, наивными, нестерпимо синими: так и заструился из них синий свет.
— Нет, — качнул головою дед. — Тигра стоит, настоящая мама, здоро-овая кошка, пудов на двадцать.
— Это сколько же в килограммах будет? Э? — Емеля озабоченно зашевелил губами, переводя вес в новую меру. — У-у-у!
— Емельян! — предупредил урядник.
— Я таких кошек ранее никогда не видел, — лицо у деда жалобно сморщилось, он пошмыгал носом, — зверина такая, что любому коню хребет одной лапой запросто перешибет. Ну что делать в этой ситуевине? Для начала главное — не делать резких движений, поэтому я осторожно поднялся и говорю тигре: «Ты хорошая мама, умная, ты все понимаешь... Я тебе ничего дурного не собирался делать и не сделаю, отпусти меня, ради бога. С миром отпусти. Извиняй, ежели вторгся в твои владения. Сделал я это, мама, без всякого злого умысла. Отпусти меня, пожалуйста...» Тигра смотрит на меня, значит, круглыми глазами и, чувствую, все понимает. Абсолютно все. До последнего словечка. Но только я сделал шаг в сторону от нее, как смотрю — тигра тоже сделала этот шаг, за мной следом. Э-э, думаю, так просто он меня не отпустит. Стрелять нету возможности — ружье лежит на снегу, не успею дотянуться, тигра меня срежет в прыжке. Снова стал ее уговаривать: «Отпусти, меня, мама, с миром. Я ничего худого делать тебе не собирался. Отпусти, пожалуйста! И извини, ради бога, за вторжение в твои владения...» Говорю я ей это, значит, говорю, а голос у меня, слышу, уже дрожит от напряжения. Тигра меня слушает очень внимательно и все понимает. Вот какая это умная гада...
Дед замолчал. За окном в реке раздался сильный всплеск. Скорее всего обломился кусок ледового припая. Речка эта всегда замерзала с трудом — уходила под лед, лишь когда прихватывали сильные, за тридцать градусов, морозы,
— Ну и что дальше? — не выдержал Емельян.
Лицо дедово потемнело, по нему пробежала легкая судорога, старик словно пытался определить, точно ли это грохнулся ледовый припай? Вдруг тигр? Но тогда бы собаки подняли лай... Да и не пойдет тигр сейчас к дому, не дурак.
— А, дедуня? — снова заканючил Емельян.
Старик просел в плечах, тревога на его лице исчезла.
— В общем, чувствую я, кранты вот-вот должны мне прийти — тигра меня по-доброму не отпустит. Не хочет отпускать. В глазах у нее появилось что-то такое, — дед повертел пальцами в воздухе, — что не оставляло мне ни одного шанса на спасение, и что это было — словами не передам. Но сдаваться все равно нельзя. Я продолжаю уговаривать тигру, а сам делаю еще шаг в сторону. Она — за мной да при этом облизнулась так смачно, так голодно, что у меня не только лоб, даже уши стали мокрыми.
— Хы-ы-ы, — вновь не выдержал Емельян, — вот шкура!
— Емеля! — привычно прикрикнул урядник, с досадою крутнул головой.
— А жить-то хочется, — тем временем вздохнул старик, — ох как хочется жить! И что делать, чтобы остаться в живых — не знаю. Потом до меня дошло — выдернул я из-за пояса одну рукавичку, кинул ей. Тигра остановилась, понюхала рукавицу, начала рвать зубами. Я отошел чуть — аккуратно так продвинулся, мелкими шажонками, думал — получится, но тигра это засекла и сделала за мной длинный, метров на пять, прыжок. У меня внутри все так и ухнуло, а ноги, те к земле просто приросли — двинуться не могу. Сейчас ведь врежет лапой по черепушке, и пустая голова моя покатится по земле, словно смятая консервная банка. Кое-как я совладал с собою, вновь начал уговаривать тигру. «Милая, — говорю, — прости меня, неразумного...» Она стоит, слушает. Вроде бы что-то доброе в ней появилось, но отпускать меня она не собиралась. Я кинул ей вторую рукавичку и стал пятиться к воде, — вспомнил, что здесь неглубоко. Воду тигра не любит и вряд ли за мной устремится. Но до воды еще надо было дойти. Словом, отдал я тигре и пояс, и шапку, затем из-за пазухи вытащил утирку, в которую был завернут хлеб, бросил ей кусок кабанятины, что у меня оставался, здоровый шмат, следом еще что-то — ушел... Как залез сапогами в воду — так полегче себя почувствовал, надежда у меня обозначилась. Вода сапоги залила — хо-лодно, в голенища затекла... У меня ноги простуженные, чуть что — сразу стрельба по всему телу начинается...
— А тигра? — не удержался от вопроса любопытный Емельян.
— Что тигра? Она тоже пробовала сунуться в холодную воду, да тут же назад. Лапами только подергала и с такой, тоской и такой, извиняйте, нежностью посмотрела на меня, я чуть с головой в воду не ушел. Но тем не менее, как ни приваживала меня взглядом тигра, как ни колдовала, я задом, задом от нее — так, пятясь, и ушел, не посмел повернуться к ней спиной. Воды в том месте действительно немного было — по пояс, но и того с лихвой хватило.
Вечером, уже в темноте, возвратился прапорщик Вырлан, привез несколько перетянутых веревками ящиков. Казаки опасливо, с предосторожностями сняли их с лошадей.
Динамит новой марки, усиленный, изготовлен в Швеции, — предупредил Вырлан.
Хоть и изготовлен был динамит в Швеции, а маркировка на ящиках стояла японская — иероглифы в несколько столбиков.
Японцы сейчас все товары перепаковывают и маркируют иероглифами, — пояснил прапорщик, — даже австралийские гранаты и бананы из Сиама. Но динамит действительно шведский и, замечу, качественный, обращаться с ним надо аккуратно, на «вы». Понятно, славяне?
Казаки промолчали: в большинстве своем они были азиатами, гуранами.
Старик выследил тигра на третий день, нашел две его лежки в камнях, почерневшие потеки крови, тропку, которую тот пробил к дедову дому. За домом тигр наблюдал издали, несколько раз провожал казаков на золотоносные выработки, но не нападал.
Старик понял: зверь пока слаб, чтобы нападать, но когда оклемается — сделает это обязательно. Несколько раз старику чудилось, что он вот-вот наступит этой кошке на хвост, и тогда он, задержав дыхание, снимал винтовку с предохранителя, делался сторожким, как сама «тигра» — готов был стрелять на каждый шорох, — но опасения оказывались напрасными.
И вот дед обнаружил зверя.
Он увидел тигра сидящим между камнями метрах в пятидесяти. Зверь был красив — гибкий, сочного окраса, с яркими, яростно полыхнувшими при виде человека глазами. Хвост тигра несколько раз приподнялся я, словно сам по себе, хлестнул по камням. Только крошка полетела брызгами в разные стороны.
