– Да с чего ты решила?
– На персидском ковре сидят! Ой, Олеша, смотри, как китаец ест: не ложкой, а двумя стерженьками. Надо же! – не переставала вскрикивать Феодосья.
– Нехристь потому что. Будда китайская, – ухмылялся Олексей. – Да им ложки не из чего и резать. Липа в Китае не растет, береза тоже. Один бамбук. Вот и наловчились бамбуковой лучиной есть.
– А жидкое как же? – не глядя из тактичности на китайца, подцепляющего что-то похожее на мотки белых бечевок (если б от бечевок мог валить пар), шепотом вопросила у Олексея Феодосья. – Крошево, щи, кисель? Его ж на лучину не насадишь?
– Откуда мне знать? В Азии не был.
– Аз тоже нигде не была. А так хочется другие земли повидать!
Не дойдя до конца суконного ряда, двоица свернула наугад вправо и оказалась на скучном пушном ряду, где лежали горы подушек, перин и одеял из всякого пера и пуха. Особо нахваливались торговцами изделия из лебяжьего и пуха диких гусей как зело подходящие для неженья тел высокородных жен и дочерей. На одной из лавок даже была вывешена на стену картинка, на которой красовалась кровать под зеленым пологом с несметным числом перин и подушек в алых наперниках, на которых возлежала в расшитом сарафане и кокошнике весьма добрая телом девица. Зато на восчаном ряду, окунувшем Феодосью в теплый медово-цветочный дух, она увидала отлитые из воска прелепые фигурки. Имели оне ту же цель, что и огромный пряник, – завлечь покупателей. На одном прилавке лежали в миске литые из воска янтарные яблоки, желтые груши и связка рыжих ягод, про которые купец твердо заявил, что сие виноград.
– Разве виноград не синий? – скромно поинтересовалась у продавца Феодосья.
– Где же ты, отец родной, видел синие свечи? – язвительно вопросил в ответ торговец.
Портные, сапожники, ложкари, горшечники мало интересовали Феодосью, как, впрочем, и Олексея. Посему пробежали их линии рысью. В образном ряду в лавках сидели с иконами и всякой другой церковной утварью все сплошь монахи да дьяконы, потому Феодосья обогнула его десятой стороной из боязни встретить знакомцев из своей обители. Хоть и отпустили ее на торжище с благословения, а показывать братьям Олексея лишний раз не хотелось, еще сбрехнет какую глуму или шутку! Поворотила она прочь и от соляного ряда, опасаясь попасться на глаза землякам.
Дровяной, сенной, кадушный, смоляной, посудный – ни конца ни края! Перед кузнечным рядом Феодосью задержал Олексей, которого заинтересовали плиты и слитки металла, лежавшие перед лавками и на прилавках.
– Чугун, – определял он. – Железо. Бронза. Медь. И листами, и чешуей. Гляди, отцвет какой. Вот так на моих хоромах каменных кровля сиять будет!
– У тебя уж и хоромы есть? – сделав большими очеса, сказала Феодосья.
– Не есть, так будут. Царевым стрельцам позволяется в нашей слободе свободно владеть хоромами. Кто попроще в звании, тому изба достается, а кто быстро достигает чинов, жалуется за службу грановитыми палатами! А ежели перейду в сокольничьи, вовсе на царевой службе окажусь!
Ох, Олексей, далее ночного караула в своем чете еще и не хаживал, а пожалуйста – «на царевой службе».
– Правда, хоромы положены только семейным, но это дело такое: сегодня холостой, а завтра уж жених.
– Так скоро жениться, так послезавтра разженей можно стать, – заметила Феодосья. – Супруга надо прежде узнать.
– Уже узнал, – глядя со значением на Феодосью, ответил Олексей.
– Тогда ладно, тогда женись, – делая вид, что не разбирает намеков, ответствовала Феодосья.
Нежданно издалека стала долетать до гуляющих разнобойно звучащая музыка, как будто каждый играл свое. По мере приближения слышны стали звуки дудки, барабана, гуслей.
– Али комедийная хоромина? – принялась гадать Феодосья. – Али феатр?
Голос ее упал:
– Али просто скоморошина?
– Домерный ряд, – прояснил Олексей. – Бубны всякие.
– А-а, домры, – поникнув, пробормотала Феодосья.
– Обойдем, – махнул рукой стрелец. – На что нам эти свистопляски?
В винные ряды не захотела сворачивать уже Феодосья, хотя Олексей ретиво вещал, что в них не менее двух сотен лавок и такие есть вина, что везли их на ладьях аж с самого края земли, с оконечности, за которой уже ничего нет, кроме окияна.
– Как ты думаешь, а окиян сей в чем налит?
– Ни в чем. Без края.
– А ты думал про бескрайность?
– Ну… Думал. Олей! Наконец-то! Саадашный чет!
Феодосья, не помня себя, прошла с Олексеем саадашные линии, послушно восторгаясь секирами, пищалями, стрелами и копьями. Но мысли ее были далеко и волновались вместе с мировым окияном.
«В чем же он находится? Как на него твердь небесная упирается? На воду не обопрешься. Али на столбах? Значит, часть звезд под водой окажется? Нет, жгите меня, топите, но не может быть, чтоб окияном земля оканчивалась. За ним снова земля должна быть. Она составляет твердую чашу, в которой налит окиян. Иначе бы он весь низринулся вниз и… И что тогда? Ох, голова прямо гудит от этих розмыслов. Куда бы он утек? Не верю аз, прости Господи мою душу грешную, что вся наша земля плавает на воде, как плот на Сухоне. Должна быть какая-нибудь книга про это…»
– Месяц, да ты не слушаешь, что аз глаголю-распинаюсь!
– А? Нет, аз вся во внимании.
– Зри, настоящая пушка. Ядра какие тяжелые. Раньше каменные были, а теперь современные, из чугуна. Не поднять!
– А зачем оне тяжелые? Сделали бы полегче.
– Чем ядро тяжелее, тем дальше летит. Перо разве далеко закинешь? А камень – пожалуйста.
– Значит, если вещь легкая, она далеко не улетит? А как тогда сделать, чтоб ядро еще дальше чугунного улетело?
– Изготовить из еще более тяжелого металла. Из свинца, к примеру. Но это дорого. Поэтому пушки и через тысячу лет будут палить только чугунными ядрами.
В голове Феодосьи плеснулась, как рыба в воде, серебристая мысль. Плеснула – и ушла во глубину вод. Не успела Феодосья ее разглядеть, и ухватить, и облечь в слова. Мысль эта была об выстреле и связи веса ядра с далью полета.
«А если не ядро из свинца делать, а сильнее бросать, то бишь выталкивать из пушки? Как нужно толкнуть, чтоб достигло оно небесной сферы? А может, пушку длиннее сделать? Можно ли изладить пушку с версту? А чтоб не падала, подпереть дуло деревянными столбами или каменными сводами, как мост?»
– Месяц, как аз тебе с этим мечом? Бают, булатный, с востока.
– Ты великолепен! – сказала Феодосья и с досадой принялась ловить свои мысли, но оне разбежались прочь, оборачиваясь и насмехаясь.
Долго не могла увести Феодосья Олексея из саадашного ряда, ибо торговали там как один военные люди, участники и самовидцы кровавых ратей, в которых довелось им с сим самым оружием повергнуть врага. Ну как тут оторвешься!
