— Пока не скажешь, что случилось, — не отстану, — начал Бориска свой обычный шантаж.
— Это взрослые дела, Бориска.
— Но ведь мы — одна семья!
— Какая же мы семья?
— Не семья — так будем семья. Я, конечно, не понимаю, почему должен попеременно жить то у отца, то у тебя… Но… раз между вами ещё не всё пока гладко, то уж как-нибудь потерплю. Верю, что всё наладится. Может быть, он на самом деле меня тебе подсунул, потому что боится, что я тебя, как тараканиху, начну выживать из дома, и хочет сдружить нас покрепче? Ты пробовала папе сказать, что уже мы сблизились и теперь можем начинать жить все вместе?
— Да просто папа твой до сих пор с этой Светланой! Пожалел её, видишь ли! — не сдержавшись, вскричала я.
Бориска вздохнул, сел за стол и начал втолковывать:
— Мама, давай так. Я тебя предупреждал с самого начала, что просто не будет. С тараканихой он полтора года. А ты давно к нему вернулась — пара месяцев? Ради меня ты могла бы…
— Ради тебя? Да, Бориска? А когда я хоть что-то сделаю… для себя?
Бориска осуждающе уставился на меня:
— Одиннадцать лет! Что ты делала эти одиннадцать лет? Наверняка жила для себя? Смотрела не вниз на ребёнка, а "вверх на архитектуру"? Или как ты там говорила?.. Ладно. Я уже сказал, что простил, сам себе удивился… Кто старое помянет — тому глаз вон… Но у папы, наверное, не так с этим всё просто?.. Ты не могла бы подождать и ещё попытаться… ну ради меня? После всех этих лет?
— Бориска… а если он любит Светлану?
— Да ни хрена он её не любит. А ты сама-то… любишь его?
— Не хочу говорить на эту тему — во всяком случае, сейчас.
— Ну и не надо, — неожиданно уступил Бориска. — А он… хоть раз признался тебе в любви? Имею в виду — сейчас, а не тогда, давным-давно?
Я, боясь расплакаться, только кивнула. Бориска радостно вскинул руки:
— Йес! Говорю тебе — всё у вас ещё наладится!
Оптимизм не покидал Бориску несколько следующих дней; но к концу недели он начал высказывать подозрения:
— Может, и правда отец просто скинул меня на тебя — а сам пытается возобновить с тараканихой? Что-то не вижу я, чтобы вы, ребята, как-то особенно тепло общались. Скажи честно: он меня тебе на следующие одиннадцать лет в наказание перекинул?
— Наказание из тебя так себе, — честно сказала я.
— Вадимику мама говорит, что он — её сбывшаяся мечта. А не "наказание так себе", — заметил Бориска.
— Ну я-то о таком сыне, как ты, даже мечтать не смела, — честно сказала я. Бориска казался довольным — но недолго; через несколько дней он подошёл ко мне с тревожным:
— Мама… я тут был у папы…
— Ходил ещё какие-то вещи взять? Что же меня не предупредил?
— Да нет, я… тайком, проследить решил. Ну мало ли — пошакалить насчёт тараканихи этой, раз ты так волнуешься. И… ты не поверишь! В общем…
Обычно бойкий мальчик почему-то смолк, нервно покусывая указательный палец. Я встревожилась:
— Что там? Опять Светлану видел у него, да?
— Да при чём тут! Всё куда страннее, — Бориска понизил голос. — Я видел какую-то тётку. Выглядела так, будто тоже шакалила кого-то! Папы дома не было… может, выслеживала его? Думаю, надо сказать папе.
— Сказать что именно? — с деланым спокойствием уточнила я. Неужели Виолетта… стережёт там сына, повидаться с которым бывший муж ей так и не дал?
Бориска подтвердил мои подозрения, тихо закончив:
— Надо папе сказать, что у дома ошивалась баба… очень похожая на тебя.
Час от часу не легче… На выходных от Аскольда пришло короткое сообщение в Вотсаппе:
"Тест отрицательный. Я не отец. Сразу сотри".
Глава 16. Тот, кто щедр, — мёртв
Я понимала, что свои обиды нужно сейчас отставить в сторону и объединиться с Есиным для борьбы; речь шла о будущем Бориски, о его душевном благополучии. О стабильности речи уже не шло: стало очевидным, что рано или поздно придётся рассказать ему правду о биологических родителях, дабы он был готов к суду, документы к которому ретиво собирали его новообретенные бабка с дедкой, граждане Белиза (я название-то страны впервые услышала). Их сын лежал при смерти с тяжёлой стадией онкологического заболевания; неудивительно, что они так вцепились в идею внука, о котором вдруг узнали от сына и его жены, — её, кстати говоря, теперь звали не Виолетта, а Хеорхина. Она-то и есть мой доппельгангер — злостный полудвойник, как в мистических фильмах.
Что хоть за имена у неё? Прямо палисадник какой-то. Виолетта — это ведь фиалка… а Хеорхина — георгин, тоже такой цветок.
С другой стороны… обязана ли я бороться вместе с предателем Есиным? За чужого ребёнка? Влезать во всё это? В историю чужой семьи: их измен, обманных беременностей, криминальных разборок, изменённых имён, подброшенных и скрытых детей? Чего ради? Мало мне своих хлопот? Я, откровенно говоря, уже устала от всего этого. Исчерпалась. Недаром говорят: тот, кто щедр, — мёртв. Нельзя слишком слепо и расточительно раздаривать себя посторонним людям… тем более если они этого не ценят. Светя другим, сгоришь сам…
Я даже не удивилась, когда на фоне всего произошедшего ко мне действительно заявилась Светлана — как Есин и предупреждал. Пришла на работу.
— Вы ведёте себя непорядочно! Мы были вместе полтора года, — без долгих вступительных слов начала она.
— Светлана!.. Я Аскольда не держу, не раз говорила это ему. Он знает, что нет никаких препятствий к тому, чтобы вы с ним были вместе. Я ему не жена.
— Он говорит, что любит вас… И, возможно, ему в самом деле так кажется — эффект новизны! — с горькой иронией продолжала Светлана. — Лаура, если бы вы не встряли — я уверена: в самом скором времени он бы созрел и сделал мне предложение! В ваше отсутствие мы даже переспали! Зачем вы влезаете?
— Он свободен для вас, — повторила я. — Не знаю, что ещё вам сказать.
— Он руководствуется интересами сына. А вы умны — сразу зашли с самой главной для него стороны! Втёрлись в доверие к мальчику…
— Сколько всего я с этим мальчиком хлебнула и продолжаю хлебать — вы себе и вообразить не в состоянии! — вырвалось у меня.
Когда Светлана ушла, так ничего и не добившись — чего хотела-то? — я устало опустилась на стул в своём кабинете. Доколе это будет продолжаться? Любовница Есина, бывшая жена Есина, подброшенный Есину чужой непростой ребёнок, суд, разбирательства… и венчает всё это Есинская неверность и неясные перспективы. Оно мне надо на четвёртом десятке лет? Началась, называется, бурная личная жизнь! Дождалась! Домечталась!
Апокалипсис между тем грянул — но не весь сразу, а поэтапно. Медлить было уже нельзя: суд стартовал через десять дней. Поэтому Есин пригласил сына на серьёзный разговор и, насколько мне известно, как можно более мягко поведал ему о Виолетте — умолчав, правда, об отсутствии родства между ними, чтобы не ранить подростка. А возможно, чтобы не обрушивать на Бориску всё сразу; именно об отцовстве Есин, увидев реакцию сына на известие о Виолетте, рассказать пока не смог.
По щадящей версии, предложенной Есиным, "мама просто хочет общаться, очень сожалеет о случившемся и просит шанс восстановить отношения". От этого легче не стало: Бориска утащил меня в старый Есинский дом в Роял Вудс, где яростно потребовал правды. Теперь он уже никому не верил — а также, я видела, злился на себя: что сам себя обманул. Как я и ожидала, весть об отсутствии родства между нами он пережил очень тяжело; я и представить не могла, что же будет, если он узнает, что и отец у него — совершенно чужой человек.
Поэтому прислушалась к Есину — и была полна решимости скрывать это от Бориски; во всяком случае, до тех пор, пока он не отойдёт от шока, не осмыслит происходящее, и пока мы не поможем ему и не подготовим к тому, что нам всем вместе ещё предстоит пережить. Я так и не поняла, сказал ли сын отцу, что всё это время считал матерью меня.
— То есть это всё прихоти семейки торговцев бананами? Которым схудоумилось вдруг со мной познакомиться! — кричал мальчик, бегая по этажу. — Я должен, как цирковая собачка, плясать под их дудку, поехать к ней в Белиз?!
