«Соскучилась?»
Закатываю глаза и улыбаюсь.
«Нет конечно. Только из праздного любопытства»
Никаких смайлов, никаких намеков, шучу я или нет.
Теперь ответ не приходит чуточку дольше, и я начинаю ругать себя. Нужно было поддержать игру, написать что-то приятное, а я… как всегда! Ну не знаю я правил!
Телефон издает звук входящего сообщения.
«А я – да»
И пока я, как подстреленная в задницу, радостно прыгаю по кухне, приходит еще одно.
«К 6 постараюсь быть. Навестим отца, ему лучше»
Как Ярик собирается в воскресенье в шесть вечера попасть в палату городской больницы, я не спрашиваю. Для него законы не писаны. Зато, получив какую-никакую определенность, придумываю себе миллион дел по уборке дома, которые откладывала с незапамятных времен. Со стороны я, наверное, похожа на обезумевший робот-пылесос, ну да ладно.
Не вижу и не слышу – чувствую, как подъезжает к воротам знакомый «мерседес» стального цвета. И, как влюбленная в хозяина собачонка, мчусь вниз со второго этажа. Включаю кофемашину, ставлю духовку на разогрев, поправляю платье. Ну, точнее, это легкий летний сарафан, больше похожий на комбинацию. Приглаживаю волосы в зеркальной поверхности холодильника, подбегаю к окну и замираю.
Жаров выходит из машины с суровым и уставшим выражением лица, отчего я мигом сжимаюсь вся. Но любуюсь, как солнце играет бликами в его волосах, делая те светлее, как напрягаются мышцы на руках, когда он хлопает дверью. Бегом прыгаю к столу, делаю вид, что разбираю посудомойку, не ожидаю никого увидеть. И тут же еще на пороге ловлю Жарова взглядом. А он меня. Уголки его губ незамедлительно ползут вверх.
Ярик берет курс на меня. Шесть шагов, и он притягивает запредельно близко. Нагло и бесстыдно. Лапая через тонкий хлопок мою задницу, которая только этого и ждет. Мало, что ли, там следов от его пальцев? Жаров рычит в рот, затягивает процесс, не углубляя поцелуй. Впивается и не отпускает. Секунда, две, десять.
– Мама увидит, – с трудом оторвавшись от него, говорю вслух не то, что хотелось бы. Просто губы отказываются выдавать нечто вроде «я скучала» и «Ярик, поцелуй меня еще».
– Она во дворе, копается в цветах, – говорит спокойно, будто чего-то подобного и ждал. – И мне кажется, она догадывалась о нас еще тогда.
Я оставляю комментарий без ответа, нехотя выбираюсь из цепких объятий, но Ярик так легко не отпускает. С б?льшим успехом я могла бы, наверное, вырваться из медвежьих лап. Жаров держит крепко, а глаза смеются.
– Прекрати.
Я не хочу нарываться, пока не побеседую с мамой, а разговор в скором времени состоится – нет сомнений. Ярик же наклоняется и щекочет дыханием шею, затем кусает небольно за ухом.
– Хорошо, пусть пока это будет наш секрет.
Пока. Наш. Я смакую каждое слово. И отскакиваю от него вместе с тем, как открывается дверь и на пороге появляется мама.
– Ярослав, я буду готова через десять минут, – сообщает она, складывая садовые ножницы и перчатки в отдельный ящик.
– Не спешите, мне самому бы освежиться. Жара невыносимая.
Чуть не завываю, представив Ярика под тропическим душем. В замедленной съемке. Боже, гормоны точно взбесились! И зачем он на меня так смотрит? Почему ухмыляется? Только не говорите, что Жаров умеет мысли читать!
– Будешь кофе и лазанью? – спрашиваю как бы между прочим.
– Да, быстро перекушу и поедем, – отвечает, а после незаметно подмигивает и идет в комнату.
Я накрываю Ярику ужин, еще раз проверяю отражение в зеркале вплоть до белых кружевных трусиков в цвет платья. Вспоминаю про постиранные кроссовки, которые не высохли, и нахожу повод подняться на второй этаж. Там у меня спрятаны босоножки на плоской подошве. Как раз под это платье. Я бы, конечно, предпочла что-нибудь на каблуке, если у нас с Жаровым и правда намечается свидание, но заявиться к дяде Вове в больницу на шпильках будет сущей глупостью.
Уже обутая, я как раз прикрываю за собой дверь в спальню, когда Ярик выходит из моей-нашей ванной в одних спортивных штанах. Те сидят на его бедрах низко, обнажая косые мышцы, от которых так тяжело отвезти взгляд. Нет, в этот идеальный живот точно впаяны магниты! Я, будто завороженная, с приоткрытым ртом наблюдаю, как по четко очерченным рельефам тела, словно по горкам, стекают капли. Облизываю враз ставшие сухими губы. Ни единой мысли в голове, потому что там сейчас бьет в тарелки та самая глупая музыкальная мартышка.
И пока я тут отчаянно борюсь с собой, Ярик приближается, вытирает влажные волосы. Я даже не смею поднять глаза, смотрю в одну точку на его груди. Знаю, что уже ни лифчик, ни платье не скроет моего возбуждения. Дышу прерывисто и тяжело. Жаров не оставляет и шага между нами, окутывает запахом геля для душа и сочного парфюма с фруктовыми нотами.
– Нравится то, что видишь? – спрашивает, повесив полотенце на плечо.
Я робко гляжу на него, а между ног сокращаются мышцы. Беспросветная мгла застилает и без того темные глаза, и теперь мне кажется, что они – отражение моих. Именно такое у меня чувство – словно что-то темное и порочное завлекает в сети, обнимает небыстро, но без остатка.
– Выглядишь напуганной. Будто не ты вчера стонала подо мной и не ты говорила, что на ощупь я как сам Бог.
Это провокация. Чего? Я не могла нести такую чушь!
Правда, вспышки обрывочных воспоминаний твердят об обратном. Кусаю губу.
– Я была пьяна.
Еще шаг, и он прижимает меня к стене, не прилагая усилий. Его пальцы гладят голую кожу в вырезе платья, опускаются по животу вниз, задевая соски, и накрывают там. Я запрокидываю голову, сдерживаюсь, чтобы не издать лишних звуков, дрожу от тех знаков бесконечности, что Ярик рисует на белье.
– Было темно, птичка. – Он коротко, почти целомудренно целует в губы, пока вытворяет все те непотребства у меня между ног. – Я тоже хочу рассмотреть все дольше и внимательнее.
Ярик давит там, где надо, и я впиваюсь в его руку, задерживая в нужном месте. Боги, как же приятно… Как…
Не проходит и минуты, как я улетаю.
– Ты дико красивая, когда кончаешь, – слышу, когда чувства одно за другим возвращаются ко мне. – Готов не слезать с тебя двадцать четыре на семь, чтобы любоваться этим видом снова и снова.
– Мы едем? – доносится снизу голос мамы, от которого мигом прихожу в себя.
– Спускаюсь, – будто ничего и не произошло, совершенно ровным, спокойным тоном выдает Жаров и поправляет штаны.
Я всегда считала, что значимость секса в жизни любого человека переоценивают. Не понимала всей этой охоты ради перепиха, не понимала бесконечных разговоров об интиме, популярности нашумевших эротических фильмов. Думала, если с любимым человеком, должно быть что-то особенное, но черт! Даже не подозревала насколько.
Кажется, будто отравили, и этот яд распространился в крови, а теперь медленно превращает меня в нимфоманку. Потому что я думаю о сексе с Жаровым, пока он ест, пока ведет машину и по просьбе мамы договаривается, чтобы она смогла остаться у Владимира Игоревиче на ночь в палате. Благодаря Ярику его уже перевели в отдельную, а завтра обещали назначить лекарственные препараты для профилактики повторного инсульта и подробно обсудить дальнейший план лечения. Дядь Вове в любом случае придется пробыть в больнице несколько дней, но для перевода Ярик подыскал какую-то крутую частную клинику. Там занимаются быстрым восстановлением, потому как его отец настаивает, что надолго не бросит дела.
– Вы там справитесь без нас? – спрашивает отчим.
Хочется засмеяться в ответ, но я просто киваю. А сама наблюдаю за мамой, которая не отпускает руку дядь Вовы. Сейчас она кажется такой хрупкой и романтичной. Наверное, именно это и сразило крутого бизнесмена с железной хваткой.
– Нам не по десять лет, – бурчит Ярик и, попрощавшись, выходит. – До завтра.
Я желаю отчиму скорейшего выздоровления и целую маму в щеку, которая перед уходом шепчет мне быть осторожнее.
