закусила нижнюю губу, чтобы не прыснуть от нелепости его самомнения. У меня будто шоры с глаз упали — да ведь Павел Викторович совсем не герой, он скорее… жалкий карьерист, обыватель в футляре самовлюблённости… Как я могла не замечать?!
Мгновенно вспомнились фразы из нашего с миллиардером разговора, сказанные под морской бриз, мартини и слёзное отчаяние. Внезапно уверенная в себе и в том, что сейчас скажу, я покачала головой:
— Записка не тебе, Паша.
— А кому? — округлились у того глаза.
Я пожала плечами и всё-таки улыбнулась. Наверное, ехидно…
— Мне.
— Тебе?! — ёжик на затылке Красикова превратился в хохолок. — И что там тебе Маринин пишет? Наверное, чтобы ты передала мне его извинения?
— Представь, нет. — Я взглянула на него спокойно, проговаривая в голове изречение Кастанеды про то, что можно легко выкинуть что угодно из жизни, «пальцами щёлк». И добавила: — Артём Сергеевич пишет, чтобы я ушла от тебя, Павел.
Тот нахмурился, ошарашенный, возмущённый и недоуменный, словно ему объявили о том, что на завтра намечен Великий Потоп, а вместо него, Красикова, берут хромого голубя и именно поэтому на ковчеге больше мест нет. Он фыркнул и всплеснул руками.
— Соня, это ещё что за номера?! Уходить?! Ты обалдела с Марининым нашу личную жизнь обсуждать?! И из-за чего, не из-за итальяшки того ведь? Погоди, ты это из-за Фероновой, что ли? Но я же сказал, что это по ра-бо-те! Под её началом самый крутой проект сейчас запускается. И мне в него обязательно надо попасть, не понятно разве?
— Понятно, — сдержанно ответила я, испытывая редкое чувство гадливости.
— Ну вот, слава Богу! — выдохнул Павел. — А я уже думал, что придётся опускаться до объяснений! Но чтоб ты знала: я всё это для нас делаю. Новая должность, новые горизонты и совсем другие деньги, так что для семьи…
— Мне понятно, Красиков, что для тебя нет принципов, — продолжила я, — и что ни я, ни семья для тебя ничего не значат. И ты знаешь, мне даже не обидно! У всех есть свои приоритеты, мои с твоими не совпадают. Но ты, пожалуйста, продолжай, делай карьеру. Путь свободен.
— Э-э, Соня! Ты забыла, с кем разговариваешь? Ты с ума сошла? — воскликнул Паша грозно. Первый шок прошёл, и он опять вошёл в образ сурового начальника.
Боже, а ведь он до сих пор мой начальник… Но я не хочу больше, в компании много других отделов, в конце концов, и я твёрдо ответила:
— Кажется, наоборот.
Пауза была достойна Моэма, всех классиков и моего любимого Гюго. Я почувствовала себя героиней на распутье, которой или врать себе всю жизнь или в петлю. Однако, после того, как хотя бы на мгновение я почувствовала себя настоящей, другой быть не хотелось, иначе я так и не узнаю, какая я. Останусь несчастной и вечно недовольной, как моя мама. Нет, не хочу!
— Я ухожу от тебя, Паша! — почему-то эти слова дались очень легко.
— Соня! — выкрикнул он почти в бешенстве, шагнув на меня.
Мне представилась Дездемона и мадам Бовари, а потом Анна Каренина и несущийся на неё поезд…
— Что тут происходит? — послышалось сонное и обеспокоенное за спиной.
Я обернулась. Увидела всклокоченную после подушки Дахи. Он тёрла лоб и моргала, ужасно смешная в наспех натянутой футболке Маню. Тот тоже появился за её спиной, не менее взъерошенный, словно они оба спали на головах и елозили ими по полу.
— Qu'est-ce que c'est [20]? — пробормотал он.
— Ничего! — буркнул раздражённо Красиков. — Мы сегодня уезжаем. Подбросите нас до Ниццы?
— Мы с Пашей расстаёмся, — добавила я. — Уже расстались.
Даха взглянула на него, на меня слегка очумело, видимо, с трудом соображая спросонья.
— Расстались?
— Да, — ответила я и забрала из рук Красикова корзину с подарочным вином. — И да, мы уезжаем сегодня. Так что простите нас за семейные скандалы и прочие неприятности, остаток вашего отпуска будет гораздо приятнее!
— Отвезите нас в аэропорт. Самолёт в два часа, — заявил приказным тоном мой бывший жених.
Мне стало за него неловко, несмотря на то, что мысленно я поставила в отношениях с ним точку. Да, я пока отложила в туманное будущее проблемы с долгами, работой, проживанием и с некоторым страхом — объяснение с мамой, но я твёрдо решила. И корзина с вином и шоколадками в моих руках сейчас ощущалась, как приданое, как «добро» от миллиардера-философа для шага в эту призрачную новизну. Как обещание, что я со всем справлюсь, даже с разбитым сердцем. У Анны Карениной не было такого разговора и подарка, ей не повезло, хоть её и Толстой написал.
Ничего, я всё выдержу. Любая пережитая боль делает нас сильнее. Наверное.
Даха поняла мой взгляд по-своему и из сонно-расхлябанного состояния мигом перешла в режим боевого бурундука.
— Так, знаешь, Красиков, тебе до аэропорта будет ближе из Монако, — отчеканила она. — Да, Маню?
Француз хоть ничего и не понял, но качественно кивнул.
— При чём тут Монако?! — округлил глаза Паша.
— У тебя там начальники, начальницы, яхты, вопросы по работе, — продолжила Даха. — И селфи для коллег ты ещё из казино не сделал. Обидятся. Так что…
— Вы выгоняете меня, что ли? — вспылил Красиков и передёрнул плечом.
— Высокий коэффициент понимания русского языка обязателен для менеджеров твоего уровня. Так что да, Красиков, ты всё правильно понял, — ответила Даха. — Правда, Маню?
Тот снова кивнул.
Красиков покраснел и рявкнул:
— И прекрасно! София, с тобой мы ещё поговорим! А с тобой, Дарья, и с твоим дрессированным гамадрилом я буду просто счастлив, наконец, расстаться! Вы даже не представляете, как вы меня достали со своим французским пафосом!
Он рванул мимо меня в комнату, со скоростью света сгрёб вещи в чемодан, выбросив, словно взрывом, мои. Натянул на себя первое что попалось, потом остановился. Гордо глянул на себя в зеркало. Причесался, поправил рубашку и последовал с королевским видом из апартаментов, катя за собой наш громадный чемодан.
Хлопнула дверь. Я моргнула, Даха улыбнулась:
— Не благодари. В доме Облонских наступила
