тишь и благодать.
— Qu'est-ce que c'est [21]? — повторил Маню.
— Комедия закончилась, — ответила я ему на французском.
— Это я понял. Но зачем тебе уезжать, Софи? — с флегматичным добродушием сказал Дахин муж. — Я немного русский уже понимаю, выучил…
— Правда, зачем тебе уезжать? — с сожалением спросила подруга. — Как раз самый отдых начнётся без твоего Павлика!
Я обняла их обоих, взъерошенных и милых, и сказала:
— Я надеюсь, что вы чудесно отдохнёте, любимые мои, а мне пора. Это просто чувство. С вами замечательно, но я хочу домой.
— А домой куда? — поморщила носик Даха. — В Москву или в Новочеркасск? Только, погоди… в Новочеркасске ведь коллекторы, кредиторы…
— Не вечно же мне прятаться, — пожала плечами я. — Я в Россию хочу. Когда-то пора становиться взрослой девочкой и решать что-то самой..
— А ты решишь? — осторожно спросила подруга.
— Как сказал Кастанеда, нет ситуаций не по силам. Или это не он сказал, — улыбнулась я. — Но один пьяный миллиардер точно!
— А миллиардер тебе помочь не обещал? — волновалась Даха. — Может, у него перекредитоваться, а?
— Нет, — хмыкнула я и показала корзину с угощениями. — Вот подарок за то, что я денег не прошу. Это делает меня уникальной. Как же с такой особенностью можно распрощаться?
— Ох, Соня…
— А Лука? — склонил голову Маню.
И с этим именем я снова погрустнела:
— А что Лука? Луки нет и не было. Только иллюзия… моя иллюзия…
* * *
Я не стала говорить друзьям, что моё сердце расколото пополам. В первый раз по-настоящему из-за Луки. Но все как-то переживают свой первый раз. А значит, и я переживу. Я же из рода гомо сапиенс, и у всех нас прописано в ДНК стремление выживать. Даже тогда, когда дышать не хочется.
Даха и Манюэль веселили меня, как могли, предлагали обменять билет обратно и звонить, приезжать к ним в любой момент. По дороге через Фрежюс они останавливались на каждом углу, скупая сыры, шоколад, сувениры и запихивая их в Дахин чемодан.
Мне пришлось согласиться взять его, Паша ведь мой забрал. Я пообещала вернуть, когда подруга приедет в Россию, а Даха только зацеловала меня в щёки своими французскими поцелуйчиками «бизу-бизу», по-русски чуть не сломав рёбра в объятиях и сказала, что ей для меня ничего не жалко. И мы поехали.
Я с сожалением смотрела на повсеместные олеандры, эвкалипты, пальмы, вдыхала солёный запах моря. Средиземного, очень лазурного, очень солёного, очень красивого, как на картинках. И с дрожью в сердце оборачивалась на каждого кудрявого черноволосого парня, особенно на мотоцикле. Но нет, ни один из них не был Лукой Дельмаре, прекрасным подлецом, променявшим меня на мотоцикл. Лука наверняка уже и думать обо мне забыл. И это было обидно. До слёз.
Поэтому несмотря на все старания друзей, я хотела только одного — скорее уехать, сбежать. В России таких типажей не встретишь, у нас не густо с итальянцами. Там мне проще будет забыть. И некогда будет страдать…
Но в аэропорт друзьям меня доставить не получилось. На выезде из Фрежюса дорога оказалась заблокирована народом в жёлтых жилетах. Полицейские на мотоциклах показывали водителям, чтоб разворачивались.
Один из них заглянул в раскрытое окно возле Маню и сказал:
— Мсье, трасса по направлению Ницца-Монако перекрыта. Если вам нужно туда именно сегодня, рекомендую сесть на поезд.
— Соня! Это знак! — расширила глаза Даха. — Тебе не надо уезжать!
Глава 23
Уязвлённая гордость стопроцентного итальянца саднила сильнее разбитой губы. Лука страдал. Его отвергли! Хуже того: его отвергли прилюдно! Впервые в жизни не он охладел первым, чтобы отправиться на поиски новых приключений, а хрупкая, снежная девушка! К тому же уплыла неизвестно с кем, неизвестно куда!
Вот когда Лука понял корсиканца Наполеона, заключённого на острове Елена после поражения в России! Чёртовы морозы, это они делают девушек такими неприступными! Чёртова непонятная русская душа, всё она виновата!
Ревность жалила сердце итальянца и требовала что-то делать, причём сейчас же! Скорее! Немедленно! Поэтому он громко поскандалил с Хеленой, пожелав чтобы её мерзкая пиццерия сгорела вместе с паршивой пиццей, которой она травит туристов. Вмазал Винченцо, когда тот вступился за Хелену, в пылу заявив тому, что пусть не тушит пиццерию Хелены, она всё равно сгорит от её взглядов и поганых слов!
Хелена влепила Луке пощёчину и прокляла в лучшем стиле итальянских площадных драм. Потом Лука заехал Микеле в глаз и столкнул друга в бассейн, когда тот обозвал его Бокаччину мороженой рыбой и сказал, что страдать не из-за чего. Послал красноречиво Рауля и Бьянку, заявивших, что русским девицам нужны только деньги, а русские в целом вообще ничего не понимают в “bella vita”, то есть во вкусе и радостях жизни. В общем, рассорился со всеми и, чтобы не быть запертым, как Наполеон, разве что не на каменном острове, а на вечеринке с кучей неодетых женщин, Лука бросился на стоянку и уехал с первыми попутчиками до промежуточного Сен-Мартена.
Но видимо, это был тот день, когда Бог решил отвернуться от него, потому что всё было Ему не во славу! Кретин за рулём с пьяных глаз перепутал поворот, и они свернули не к морю по трассе, а к горам. Ночь сгустилась чернотой и тучами, и через час пути без возможности развернуться их застал дикий дождь и град. Ледышка размером с куриное яйцо пробила лобовое стекло, Пежо с французскими кретинами съехал к обочине, чудом не перевернувшись.
Наверное, это был знак, что пора остановиться. Но Лука остановиться не мог! Неодолимая сила тянула его туда, где могла быть Боккачина, чтобы заставить её выслушать его, взглянуть в глаза! Наедине, без сопровождения в виде французов — правильно он их не переваривал, как и все нормальные итальянцы; без миллиардеров; без проклятой, подзуживающей подружки, посмевшей обозвать его фашистом, и без индюка с подбитым глазом!
То, что павлина бросили в Сен-Тропе, радовало и тоже было знаком! Ему дали от ворот! Но выводило из себя, что у самого Луки нет яхты и миллиардов. Иначе он
