плохо и хорошо. Такие вот эмоции.
Сбрасываю звонок, целую дочку в лоб и улыбаюсь. Макс и правда поддается на уговоры. Максим Одинцов меня слушает. Ух ты.
— Срежем через дворы? — уточняет Семён. Показывает навигатор и рассказывает, какие улицы стоят мертво.
— Давай, дочка совсем уже измучилась. Весь день со мной таскается.
Утром Вита оставалась в квартире с няней, пока я ходила на учебу, но занятия отменили, и я освободилась пораньше. Иногда мне кажется, что я многовато на себя взваливаю. Разрываюсь! Хочется и то, и это, и пятое, и десятое! Когда жила в селе, думалось, что ничего и не надо, никакой конкуренции вокруг, все инертно плывут по течению. Город же дарит безумное количество возможностей, но и силы выжимает до капельки. Мне все нравится, у меня все-все получается. И хочется действовать!
Потом вижу дочку, ее бездонные черные глаза, и останавливаю себя. Когда Вита смотрит на меня, она улыбается. Занимаясь чем-то другим, я думаю о том, что лишаю ее этих улыбок. Лишаю нас обеих. Как же трудно поймать баланс! Иногда Порой ощущение, что теперь вся моя жизнь сводится к его поиску.
Семён мирно смотрит на дорогу, в машине играет детская песенка, которая нравится дочке. Я же набираю номер Эли и сообщаю радостную новость:
— Максим не против. Будем вас ждать.
— Ура! Ура! Аня, спасибо!
— Надеюсь, Тимур ест рыбу? Именно ее я планирую готовить.
— Съест. Никуда не денется.
Эля продолжает сыпать восторгами и предложениями, какие закуски привезти на ужин, а я, заметив движение слева, перевожу взгляд на тротуар. Мы как раз обгоняем тучную женщину в пальто с вычурным мехом, из-под полы торчит желтая юбка в пол, на голове цветастый платок. Мелькает мысль: цыганка? С тех пор как вышла за Макса, всюду их вижу. А может, так работает наш мозг — замечает знакомое и важное?
Время от времени я читаю что-то про цыган, смотрю документальные фильмы. Хочу понять мужа. Хотя бы чуть-чуть больше разобраться в его сложном мире, расположившемся на стыке двух культур. Действующий муж, фиктивный или и вовсе бывший — неважно. Максим отец Виты, и это навсегда. Наша дочь вырастет и будет задавать вопросы. Я должна быть готовой к этому.
э Машинально провожаю женщину глазами. Именно в тот момент, когда мы равняемся, ее левая нога жутко летит вверх. Поскользнувшись, бедняжка падает всем весом на бок, а у меня внутри все сжимается как от боли — живо представляю себе удар о лед. Это невозможно, но я как будто слышу звук падения. Глухой, тяжелый. Оборачиваюсь быстро, все еще слушая болтовню Эли, и вижу, что цыганка лежит. Не двигается.
— Сёма, видел? Давай остановимся.
— Не встает она?
— Нет. Кошмар какой. — И торопливо произношу в трубку: — Эля, прости, отвлекают. До вечера. Жду вас!
Я убираю мобильник в сумку. Семён тем временем уже разворачивается и тормозит в самой ближайшей точке.
— Сейчас, зайчик мой, проверим, как там тетя. И домой. — Целую дочку в лоб.
Семён выпрыгивает из машины и подбегает к пострадавшей. Она кое-как присела, прижимает к себе руку, качает ее, как ребеночка. Семён технично ее осматривает, но и без диагноза понятно, что несчастной невыносимо больно.
Я сразу звоню в скорую, но оператор сообщает, что мы находимся в десяти минутах от травмпункта и быстрее довезти женщину самим, нежели ждать доктора. Гололед, вызовов много — могут и два часа ехать.
— Два часа?! — переспрашиваю.
На улице, как стемнело, стало совсем холодно.
Знаком показываю Сёме, чтобы вел несчастную к машине. Она причитает, плачет! Стонет. Ее боль очевидна, и у меня внутри аж все сжимается.
— Надо сказать Максиму, чтобы проверил, кто посыпает дорожки в этом районе. Семён, запомни улицу, пожалуйста, — болтаю от нервов. Потом обращаюсь к женщине: — Мы вас отвезем в больницу, вам там укол сделают и помогут.
В ответ — отрицание. Пострадавшая сопротивляется, качает головой. Вяло пытается оттолкнуть Семёна, хотя он ее держит. Идти явно не может, плачет. Жалко так, что сердце щемит. Сколько ей лет, непонятно, она как мама — вроде бы и не старая, но словно никогда лицо кремом не мазала: кожа жесткая, морщины редкие, но глубокие. Я спрашиваю, кому позвонить, есть ли у нее с собой документы. Женщина, кажется, в шоке, снова отказывается или не может сказать. Беспрерывно руку баюкает, плачет.
— Давай вызовем скорую сюда, — предлагает Семён. — Не силком же ее переть?
— И что? Ждать с ней?
Он разводит руками. Бросить тоже не по-человечески. Половина седьмого, на улице темно, температура падает. Я же потом издергаюсь.
Цыганка кое-как достает телефон, кнопочный, старый. Тычет, тычет в него, но экран не реагирует.
— Батарея села?
Она его трясет — как-то отчаянно, горестно. Сама чуть не реву. Жалко.
Напрягаю мозг изо всех сил и выдаю несколько слов на цыганском:
— Бабушка, все будет хорошо. Мы поможем. Помощь вам. Мы добрые.
Она вдруг меняется в лице, вскидывает подбородок и вглядывается в мои глаза — цепко, жадно. Чуть ли не агрессивно.
— Садитесь, отвезем вас в больницу, — продолжаю я ровно уже по-русски. — По пути позвоним вашим близким.
Она качает головой, но наконец слушается.
В машине Семён дает ей пару таблеток кетанола, фиксирует руку, после чего жмет на газ.
— Поскользнулись, да? — спрашиваю я учтиво.
Цыганка говорит что-то на своем языке, быстро-быстро. Вылитая Ба-Ружа, когда на эмоциях. Ее бы сюда.
— Не понимаю, простите, — качаю головой. — Я только несколько слов знаю, меня бабушка мужа научила. Могу позвонить золовке, если вы плохо говорите по-русски.
Женщина оборачивается, ее взгляд немного светлеет. Не думаю, что боль утихла, но хотя бы первый шок позади. Она смотрит на меня, на Виту и произносит обличительно:
— У тебя дочь цыганочка.
— Я знаю, — подтверждаю строго.
Хмурюсь и двигаюсь к Вите ближе, показывая, что если собеседница об этом что-то думает, то мнение свое пусть попридержит.
Она молчит секунду, две. По-прежнему смотрит на меня, на Виту. Малыха приветливо улыбается. Я же затаилась — других цыган, кроме Одинцовых, не знаю. У Максима целая куча родни, но в наш дом они не вхожи. И вероятно, не просто так.
— Хорошая. Вырастет, будет статной красавицей! С ума сводить будет, деньгами большими ворочать. Ух, президентша вырастет! — рассыпается в восхищении женщина.
— Спасибо, — выдыхаю с облегчением. — С таким отцом, как у нее, вряд ли возможны иные варианты. Но муж запрещает мне гадать. Своим, говорит, нельзя. Поэтому не продолжайте.
— А ты своя?
Показываю кольцо на пальце. Впрочем, становится немного не по
