минут пять, не меньше. Девушки с касс и немногочисленные покупатели заглядывались на нас, а мне даже не было неловко от того, что Лука такой громкий. Я ловила себя на том, что тоже пытаюсь жестикулировать и говорить совсем не приглушённо. В этой неприличной раскованности, оказывается, был определённый кайф. Очень даже ощутимый.
Лука повторял, я ухохатывалась, а он возмущался лукаво:
— Ну что за язык ваш русский! Не выговоришь никак! Это же надо так обозвать бедную рыбу — тчутчча, — я бы тоже сдох от такого имени ещё до того, как мне вспороли живот и забрали все рыбьи яйца!
— Икру…
— Нет, это не «иггру», это издевательство над животными — джучча иггру! О Мадонна!
«Испанец? Француз?», — шептались студенты, проходящие мимо. Свернула голову старушка, а я и не подумала краснеть! Потому что Лука распространял вокруг себя ауру обаяния и естественности и заражал ею. В итоге поход в магазин превратился в весёлый цирк, и я забыла, что волнуюсь. Луке было интересно то и это, и мы набрали полные сумки неизвестных ему «деликатесов» а ля рюс.
— Очень экономико тут у вас, — радовался Лука, когда увидел цифру в счёте. — Такую тучу продуктов за такие деньги в Италии я бы никогда не купил!
— Ты бы не радовался, получая наши зарплаты, — ответила я.
Но потом мы вернулись домой, и я снова напряглась. Он ушёл в душ, чтобы привести себя в порядок, а я чесанула волосы пару раз перед зеркалом в коридоре и, вспомнив, что Лука голоден, поторопилась на кухню. Суетливо убрала с рабочего стола лишнее, расправила клетчатую, белую с красным скатерть, метнула взгляд на Эйфелеву башню в рамочке на светлой стене, — у Вики хороший вкус и кухня сделана в стиле французского кафе. Только, Боже, у меня совсем не французское меню! Что готовить? Что он ест?!
В панике я достала из холодильника подготовленный к вечеру кусок домашней курицы, посолила, поперчила, бросила на сковороду и сверху установила тарелку, а на неё наполненный до краёв металлический ковшик вместо пресса — адское сооружение для цыплёнка Табака, так ещё моя мама делала… Лоснящиеся боками помидоры, свежие огурчики и оранжевые болгарские перцы от бабушки Тони и пучки зелени оставила в мойке. Даже салат вызывал кучу вопросов: со сметаной, с маслом? Боже, он ведь повар, а у меня отродясь не бывало ресторанов… Зато в висках тикало, словно готовилась ко взрыву бомба с часовым механизмом.
Лука говорит, что я совершенство, а вдруг я совсем не совершенна?
Я вспомнила о кофе, засуетилась ещё пуще. Поставила джезве на огонь, боясь, что Лука будет таким же, как Паша. Или скажет то же самое…
Услышала, как открылась дверь в ванную, задрожала от волнения мелкой дрожью. Кофе вспенилось, мысли выбило душной волной. Я вдохнула полной грудью, услышала шаги и почувствовала его запах рядом. Голова закружилась, я взяла белую фарфоровую чашечку, она тоже дрогнула.
И вдруг Лука поймал меня за руку, аккуратно повернул к себе. Свежий после душа, красивый невозможно, с капельками воды на сильной загорелой шее.
— Что с тобой, Софи? Ты снова боишься? — заглянул Лука мне в глаза. — Сюда тоже могут явиться бандиты?
— Нет, бандиты нет… — пробормотала я, чувствуя огонь в животе и холод в ногах.
— А кого же ты боишься, мия кара? — ласково спросил он.
Я затаила дыхание.
— Тебя…
«Господи, как глупо! Зачем я говорю это?!»
— Меня? Как жалко! Почему? — расстроился Лука.
Его пальцы скользнули по моей спине и задержались на талии. Нежно, очень нежно. До мурашек. Я опустила глаза, замирая, и вскинула их снова. Слов не находилось.
— Я не обижу тебя, моё сердце, — бархатистым, с лёгкой хрипотцой тембром проговорил Лука.
— Там курица сгорит… — неуместно ляпнула я, пытаясь высвободиться.
Он взглянул за моё плечо и, потянувшись, выключил горелку.
— Уже нет.
— А кофе? — сглотнула я, облизывая от волнения губы. — Я сварила тебе кофе…
— Грация, мия кара [41], — ответил он, даже не посмотрев на чашку. Убрал прядь мне за ухо, трепетно провёл ладонью по моим волосам. — Хочешь, потанцуем?
— Потанцуем?
«А если я задохнусь от волнения прямо сейчас?»
— Бачату или зук? Или я приготовлю тебе ужин? Только не бойся меня, ангел, пожалуйста.
— Я не знаю, что такое зук… — сказала я тихо.
Впрочем, я уже была согласна, я начала растворяться в сиянии его глаз и тёплом обаянии. Лука достал из кармана телефон и, пробежав пальцами по экрану, положил на стол. Послышались аккуратные фортепианные аккорды смутно знакомой мелодии.
— Это легко. Положи мне руки на плечи.
В его голосе появилось что-то чарующее — то, чему невозможно сопротивляться, и я подчинилась. Робко дотронулась ладонями до его сильных предплечий.
— А теперь расслабься… Мы только танцуем. Я задаю движение, а ты продолжай его — так, как тебе захочется, — шепнул Лука мне на ухо горячими губами.
И продвинулся обеими ладонями чуть выше талии, совсем осторожно касаясь меня.
— А если я неправильно?
— Неправильно быть не может, — мягко улыбнулся Лука. — Давай попробуем?
— Да…
«Просто танцевать, это просто», — проговорила про себя я, хватаясь за соломинку в тянущей топи неуверенности.
— А потом покушаем? — спросила я.
— Да. Главное — расслабься.
Казалось, на таких ватных ногах и с полурастворившимся телом танцевать на крошечной кухне будет невозможно, но под трель пианино из смартфона Лука чуть двинулся на меня, придав направление мне большими пальцами рук, и я поддалась — иначе было невозможно — как волна потекла немного назад, до упора в его крепких уверенных пальцах. Со следующим аккордом Лука вернул меня обратно, склонился лицом к лицу, губами к губам, но не поцеловал, а шагнул и подался назад, увлекая меня за собой, превращая в новую волну. А потом с лёгкими покачиваниями начал играть со мной, наклоняя из стороны в сторону. И я забыла, что боюсь: мне понравилось. И затем я больше изогнулась назад, почувствовав опору в его большой тёплой ладони между лопатками и под шеей.
