газики и колики, крик стоит на весь дом, — хохочет Халанский, с наслаждением рассказывая о маленькой дочери. Что такое газики? ХЗ, — куда едем?
— В село наверно, Самир дома. Начнем с него. Хотя не знаю, ему тогда было четырнадцать лет.
Самир открывает сразу же, как только слышит наш стук. Думал он спит, ан нет! Крепко пожимает нам руки и приглашает внутрь.
— Я разговаривал с Аси… с Майей, она у ваших родителей?
— Да, с ней все будет в порядке, не переживай.
— Чай, кофе? Что вам предложить?
— Ты же знаешь, мы не за этим приехали, — я расстегиваю пальто и присаживаюсь за стол на кухне, приглашая Халанского за собой.
— Я чертовски рад, что вы приехали сюда. Знал, что вы не станете сидеть, молча. А Майя, как я не просил не давала мне ваш номер телефона. Хочу с вами. Искать, помочь, рыть, хоть чем-то быть полезным.
— Маленький еще, — поддерживает Халанский. Не хочется втягивать во все это малого.
— Не маленький! Я пойду с вами! — Самир кипятится, встает с места, демонстрируя нам свои накаченные мышцы, — пожалуйста, — смягчает голос, — я хочу его найти, он должен умереть!
— Так так, что за настрой? — тормозит Халанский.
— Если будешь вспыхивать, не пойдешь с нами, — подмигиваю парню, — понимаю, молодой, кровь кипит и все дела, но всему свое время.
— Она моя сестра! Моя! Он ублюдок, из-за которого мы ее потеряли, — слезы застрявшие в глазах Самира срываются, — я знаю, мужчины не плачут! Я когда-то смеялся над Асият, над Майей, когда она плакала, твердил, что я в жизни не заплачу…
— Кто сказал, что мужчины не плачут? — я встаю, похлопываю парню плечо, — пойдеш с нами. А начнем мы с вашего села, где вся свора собирается?
— Так те, кто был три года назад… их давно тут нету! Я прошлой ночью не спал, думал, все гадал, кто бы мог быть тем ублюдком?
— И? — кровь стучит по висками, сердце заходится в бешенстве, только подумаю, что мы близки к ублюдку, так безжалостно обесчестевшему мою девочку.
— Наши здешние, местные, хоть и разъехались кто куда, но они все приезжают периодически навещать своих родных. Кстати, все сейчас здесь, дома, на каникулы приехали. А были и городские, которые приезжали к своим бабушкам на летние каникулы. Я как только не крутил в голове эту информацию, — пожимает плечами, — как только не сопоставлял факты, не пришел к какому-нибудь выводу.
— Где у вас сборы? — знаю, что до сих пор в деревнях есть свои сборы. Молодежь несмотря на плохую погоду собирается, чтобы делиться или похватстастя своими успехами, — туда и идем.
— А еще я пытал маму, — со злостью голосе говорит малой, опуская глаза, — она догадывается, кто это сделал, но молчит — типа заботится обо мне! А обо мне не надо заботится! Я сам! — парень срывается на крик, — о ней нужно было заботиться, о ее ребенке… а не… все! Пошли, я провожу! Если ничего не узнаем, поедем в клинику, я дожму мать! Этот ублюдок не должен ходить по земле и тем более размножаться!
Не могу не согласится с Самиром, парень молодой, но отнюдь не глупый. Уважаю!
То есть? Как так?
Объясните мне, дураку, как так?
Получается, их мать знает кто и молчит?
И, сукаааа, молчит?
Кого защищает, Самира или того ублюдка? Объясните мне? Что за пиздец происходит?
Халанский крепко сжимает мой локоть, до костей чувствую его захват, смотрит суровым взглядом и выводит из дома.
Телефон вибрирует в кармане.
— Алле, мам, — сразу же отвечаю на звонок мамы.
— Это я, Майя. У меня зарядка села, поэтому…
— Соскучилась? — выдавливаю из себя улыбку, знаю она почувствует мое настроение по голосу.
— Соскучилась. Ты скоро приедешь? — спрашивает взволнованным голосом.
— Еще не скоро, ложись спать. Пусть мама проводит тебя в мою спальню, — вроде бы прошу. Но от злости голос звучит строго, знаю же.
— Я хочу домой. К Жене.
— Нет, — прикрываю глаза, немного отстаю от быстро шагающего Самира и Халанского. Догоню, — мне будет спокойней, если ты останешься у меня дома.
— У тебя прекрасные родители, правда. Но я хочу к Жене, они со Златой у Петра Михайловича дома.
— Если только сам Стволов за тобой приедет.
— Хорошо.
— Майя…
— Ааа…
— Я тебя люблю… и…
— Что?
— Я тебя заберу, как только закончу.
— Хорошо. Буду ждать.
— Напиши мне, как только доберешься к Жене.
— Хорошо. Хоть и не знаю где ты, но будь осторожен.
Отключаюсь и взлетаю, настроения ноль, но чувство, что меня ждет любимая придает уверенности в содеянном. Я ускоряю шаг и догоняю парней, живо обсуждающих что-то.
Домик, точнее хата, в которой все собираются, отапливается печкой и дровами. Запах костра, дыма сигарет и дешевого пойла впивается в ноздри, щекочет, вызывая чихание.
— Пиздец!
— Здорово парни! — Самир здоровается с каждым за руку и представляет нас.
— Мы бы хотели побеседовать, с каждым отдельно, — начинает Халанский, — кому не меньше двадцати лет.
Около двух ночи мы выходим из хаты, полностью пропитанные запахом дыма костра и сигарет. Похуй.
Можно и дерьмом пропахнуть, главное узнать информацию. Все парни, с кем нам довелось побеседовать — оказались чисты. Ни в ком нет сомнения. Каждый говорит с уважением о Асият и ее семье.
— Мы вместе учились, с первого класса, — твердили парни, — она нам как сестра. А в чём собственно дело?
А в чём собственно дело, никто из ее деревни не узнает. Да и в принципе никто!
Вот адреса проживания тех, кто давно не приезжает в гости в деревню, узнать не составляет труда.
Похуй, что время давно за полночь.
Точнее уже два часа ночи.
Самир, упертый молодой человек, напросился с нами. Понимая чувства парня, злость и гнев, не мог оставить дома стены грызть. Уверен, пошел бы за нами, пусть даже пешком.
Звонок в дверь квартиры, все трое стоим, ждем.
Еще раз звоню, терпение на исходе. Тут живет парень, который тем летом отдыхал в деревне и так же, как и все другие съебался учится в город.
Самир в нетерпении начинает нервно стучать, без остановки, пока дверь не открывает сонный парень.
— Кто вы такие? — спрашивает страшное опухшее лицо, то ли обкуренное, то ли пробуханное, хуй пойми.
— Тебе какая, на хуй, разница? — спрашиваю и толкаю назад в квартиру, — помнишь лето три года назад, в деревне? — смотрит своими выпученными глазищами, учащенно дышит и часто моргает, — Асият помнишь?
— Клянусь, это не я, — кричит и нервно дрожит парень, заходиться в истерике, — я ее не трахал, только держал, спросите у нее сами!
Мой кулак
