впечатывается ему в нос, откуда тут же брызжет кровь, пачкая светлые обои. От неожиданности чмо падает на стеллаж с обувью, создавая шум.
— Ах ты, конченная тварь, — Самир не успевает подобрать это чмо с пола, его перехватывает Халанский.
— Вы чо совсем очумели? Убить его решили? — Халанский не сдерживается, тянет меня за собой.
— Ты разве не слышал? Он ее держал, мою Асият, — диким воплем кричит Самир, — он ее держал, чтобы она не смогла убежать! Мрази конченные! Я вас обоих убью!
— Говорю же, не трахал я ее, это все Мурад, — чмо сплевывает кровь на пол.
Поднимаю мерзкую тварь с пола и спускаю с лестницы.
— Ты что творишь? — кричит Халанский.
Далее все в тумане.
Особенно после того, как нам открывает дверь, тот самый Мурад. Еще и с девушкой.
Разум покидает мое тело. Я не контролирую себя и свои кулаки. Грудь разрывается и жжет внутри от боли за мою девочку, я не оставлю в живых эту скотину.
— Ааа! — девушка горланит, прикрывает свои уши, — Боже, что вы делаете?
— Вы кто такие и что вам нужно? — выплевывая кровь спрашивает ублюдок, пока Самир за шкирку не тащит к нам первого парня с побитой мордой.
— Отвечай своему другу, за что сейчас получаете? — кричит в гневе Самир.
— За Асият… — еле-еле, по буквам произносит первый ублюдок.
— Боже!!! Я вызову полицию, — с криками девушка заходит в квартиру.
А мы с ней. Вываливаемся, только слышу вопль ублюдка и крик Халанского:
— Вы совсем очумели? Самир? Марк? Я вызову ментов! Дальше они сами разберутся! Вы же убьете их!
— Вызывай, только на адрес Стволова, — кулак опять впечатывается в лицо ублюдка. Самир где-то рядом, тянет за руку первого, хочет дотянуться и до этого, но я не даю. Только когда загружаем тела в мою машину, он успевает с ноги заехать ему в яйца:
— Ты не должен размножаться! — последнее, что слышу от Самира, прежде чем завожу двигатель.
Халанский сидит сзади, с этими двумя. Самир впереди.
По дороге к Стволову набираю Майю и прошу выйти на улицу.
— Минут через десять. Постарайся не разбудить Женю, — выдыхаю и жму на газ.
— Каримов, не сходи с ума! Менты скоро будут, сами разберутся, — Халанский трет виски и косо смотрит в зеркало заднего вида, — ты что хочешь сесть за убийство? И ты? — он поочередно смотрит на нас.
Пока едем, Халанский не замолкает. Одно только кричит и приписывает нам статьи, за что и сколько лет дают.
Молчу. Еле сдерживаюсь, чтобы не выплеснуть на него все накипевшее.
А когда подъезжаем к дому Стволову, я свирепею еще больше.
Во двор заходим с разрешения самого Стволова, когда вкратце объясняю суть. Похоже он тоже в курсе, потому молча открывает ворота.
Моя маленькая пчелка стоит в теплой куртке и теплых пушистых домашних тапочках.
— Вы двое, — распечатываю Мурада-ублюдка к заснеженной дороге, второго так же припечатывает Самир, оба плюются кровью, — ползите твари и молите, просите о прощении!
— Марк! — Майя прикрывает рот ладонью.
— Все хорошо. Просто стой на месте, не шевелись, — толкаю ногой ползающих.
— Каримов! — Халанский отвлекает сука постоянно, — менты, слышишь сирену? Прекрати, черт возьми!
— Тихо, — в открывшиеся ворота забегают менты, со стволами.
— Каримов! — слышу голос друга, работающего в органах, — отставить Каримов!
Выставляю руку назад, прошу:
— Подожди!
МАЙЯ
Теплые мягкие руки гладят мое тело, горячее дыхание щекочет кожу. Запах любимого врывается в нос, даря пробуждение.
— Любимая, — Марк целует шею, плечи, не забывает гладить мое такое чувствительное тело, — повернись ко мне.
— Доброе утро, — я обвиваю руки вокруг шеи Марка и отвечаю на желанный и страстный поцелуй.
— Теперь твое утро всегда будет добрым, — Марк отрывается от моих губ, заглядывает в глаза, — моя красивая, моя девочка. Моя любимая, — он шепчет и шепчет нежные слова, забираясь в трусики, гладит возбужденную плоть.
— Спасибо, — шепчу и сама тянусь за поцелуем. Не хочу отрываться от его губ.
— За что моя прелесть? — я издаю стон, когда пальцы Марка раздвигают половые губы, гладят, размазывают влагу.
— За вчерашнее… аххх
— Нравится? — смотрит затуманенным взглядом, знает же что да и прекращает трогать там, пока не киваю и не целую в губы, с дрожью и стоном проталкиваю язык, нахожу его, облизываю. Он снимает с меня трусики и шире разводит мои ноги. Нежно гладит, находит самую чувствительную точку давит, делает круговые движения вокруг клитора, доводя меня до безумия. Оглушенная нашим учащенным дыханием пробую и пробую его вкус.
— Боже, Марк!
— Хочу тебя, — он так сейчас смотрит, виновато.
— Я твоя, возьми меня, Марк! — громко стону, задыхаюсь, когда его палец погружается в меня.
Мир крутится вокруг нас.
Марк накрывает мое тело своим, подчиняет, напирает и погружается в меня, медленно и нежно, не отрываясь от моих глаз. Громко стону, извиваюсь под ним, требуя большего. Хочу глубже, чаще, быстрее.
Ногами обвиваю его спину и притягиваю к себе.
— Поцелуй, — требует, прежде чем сделать резкий толчок и погрузится до основания.
Мелкие искорки наслаждения покрывают все мое тело.
— Боже! — кричу и утопаю в любимых глазах. Каждое движение дарит удовольствие, скользкие влажные толчки наполняют комнату неприличными звуками.
Марк поднимает мои ноги, ставит себе на плечи, учащается. Толчки быстрые, глубокие, до основания. До разрыва сердце. Перед глазами застилает пелена, кажется сердце вот-вот разорвется и я задохнусь.
— Такая красивая… — стонет в губы, — безумно красивая, — шепчет и глубже толкается, — моя!
— Люблю тебя, — шепчу и взрываюсь на маленькие кусочки, распадаюсь на частицы, взлетаю, сильнее впиваясь в его кожу на спине.
Марк громко стонет изливаясь в меня, падает сверху, опускает мои ноги и целует, и целует.
— Прости, тебе наверное больно? — глажу спину, где царапала.
— Нет, моя львица, — смеется, смотрит все еще затуманенным взглядом.
— Ты тяжелый, — он улыбается и скатывается на бок, тянет меня к себе на грудь, целует макушку.
Пока восстанавливаем дыхание о многом успеваем переговорить. В частности, что обоим нечего надеть.
Вчера ночью, после того, как полиция забрала этих… арестовала, он забрал меня к себе. В нашу квартиру, как сам Марк говорит. Мы долго принимали душ вместе, молча. Марк долго и тщательно смывал с себя кровь, со своих разбившихся до костяшек рук, а вещи, все что были на нем — он поместил в мусорный пакет.
Теперь у меня из одежды только трусы, пижама и домашние тапочки. У Марка — ничего. Обувь и ту он выкинул.
Всю ночь мы просто спали, крепко обнимая друг друга и дали обещание, что к этой теме никогда в
