«новом слоге» заключался парадокс. Его приверженцы (за исключением Карамзина, как ни удивительно) выступали за свободу личности, всеобщее образование и представительное правительство, но их вдохновляли иностранные образцы, а это означало дальнейшее усугубление зависимости России от европейских традиций. Шишков же упорно отстаивал право России быть «русской», но эта «русскость» обрекала крестьян на несвободу и безграмотность [Стоюнин 1877, 2: 534; Щебальский 1870: 214].
Поскольку основной движущей силой реформ было государство, а правящая элита находилась под чужеземным влиянием, которому Шишков противился, его борьба за сохранение культурных традиций никак не могла служить поддержкой существующей государственной системы – или даже существовавшей в недавнем прошлом. Несмотря на дорогие его сердцу воспоминания о Екатерине II и его попытки снять с нее и Петра I вину за ущерб, причиненный вестернизацией, Шишков не мог не понимать, что сложившееся положение было логичным результатом исторического развития России в XVIII веке [Лотман, Успенский 1975: 175; Шишков 1818–1834, 2: 462]. Между тем золотой век, о наступлении которого он мечтал, включал в себя элементы, явно порожденные современностью [83]. Он брал за образец старую литературу на церковнославянском языке, но предлагал не возрождать ее в прежнем виде, а сплавить ее с современной светской литературой таких авторов, как Ломоносов и Державин. Это, однако, довольно плохо согласуется с его идеей духовного единения дворян с крестьянами. То, к чему призывал Шишков, было невозможно по своей природе, как невозможно быть одновременно кротким, как голубь, и хитроумным, как змея. Для этого самодержавию и дворянству понадобилось бы соединить изощренность екатерининского Петербурга с духовным смирением старой Московии.
Выдвигавшиеся Шишковым концепции языка, литературы, истории и морали, несмотря на их неточности и противоречивость, отражали идеи, витавшие в воздухе, но окончательно еще не сформулированные. Он придал этим идеям единый смысл, направленный против вестернизации. По мере того как распространялись слухи о грядущих реформах Александра I и Россия вступала в период, ознаменованный Аустерлицем, Тильзитом и Бородином, доктрины Шишкова выглядели все более привлекательно в глазах раздраженного и напуганного дворянства.
Глава 2
Политика правительства и общественное мнение
1801–1811
В первое десятилетие своего правления Александр I вызывал осуждение у многих дворян, которым, как и Шишкову, не нравились проводившиеся и планировавшиеся реформы: ограничение самодержавия, облегчение тягот крепостного права, ужесточение требований к образовательному цензу при поступлении на государственную службу. В периоды 1801–1805 и 1807–1812 годов консервативная оппозиция проявляла недвусмысленную враждебность по отношению к посягательствам на абсолютизм и на свои привилегии. Поддержав войну Третьей коалиции и противодействуя возможности российско-французского союза, после 1805 года движение консерваторов окрасилось в националистические тона. Оно развернулось не только в Санкт-Петербурге и Москве, но с не меньшим размахом и в провинции, объединив представителей разных поколений, сановников и служащих низшего ранга, мелкопоместных дворян и отошедших от дел вельмож.
В начале данной главы будет рассмотрено несколько примеров индивидуального протеста против правительственной политики, а затем ее восприятие обществом в целом. Обзор общественного мнения поневоле носит субъективный характер и основан на общих впечатлениях, поскольку источников, содержащих соответствующую информацию, мало и достоверность ее невозможно проверить. Однако все имеющиеся источники оценивают преобладавшие в обществе настроения примерно одинаково, и именно на основе этих настроений формировалось мнение широкой публики. Несмотря на многочисленные неточности, эти источники, как мне кажется, дают представление об умонастроении образованных людей того времени.
Г. Р. Державин, поэт и борец с коррупцией в государственных структурах, а также первый российский министр юстиции при Александре I, был фигурой, типичной для Екатерининской эпохи, взрастившей многих видных государственных деятелей. Он с подозрением относился к двум тенденциям политического реформирования: к борьбе аристократии за участие в деятельности правительственных органов, ограничивающее власть царя, и к сосредоточению исполнительной власти в руках всемогущих министров и их министерств, учрежденных Александром взамен прежних коллегий. Увлечение правительственных чиновников чужеземными идеями и их новизна отпугивали Державина: он считал, что следует вернуться к привычной – традиционной, как он полагал, – форме управления, при которой добродетельный и всемогущий монарх действовал бы наподобие добросовестного посредника между своими подданными. Он предлагал сохранить все прерогативы царя, но ограничить власть министров, подчинив их Сенату. Державин опасался чрезмерного усиления министерств и самовластия советников Александра, чуя в последних «конституционный французский и польский дух» [Державин 1871: 787]. Он называл Негласный комитет (состоявший из Чарторыйского, Кочубея, Новосильцева и Строганова) «якобинской шайкой» [Державин 1871: 812] и считал, что это «люди, ни государства, ни дел гражданских основательно не знающие» [Державин 1871: 777]. Не устраивало Державина и многое другое: сенатор-поляк С. О. Потоцкий, воспользовавшись недавним расширением полномочий Сената, предложил дать дворянам возможность беспрепятственно увольняться с воинской службы, что Державин расценил как «польский заговор», имеющий целью ослабить обороноспособность России [Державин 1871: 788]. [84] А уж Указ о вольных хлебопашцах возмутил его до глубины души. Этот закон опасен, считал он, так как искушает простодушных, невежественных крестьян химерой «мнимой вольности и свободы». Начнутся споры по поводу величины необходимого выкупа и бесконечные тяжбы, которые будут выигрывать, как правило, помещики, поскольку в судах заседают дворяне; крестьяне же «по своевольству своему и лености» будут всеми силами уклоняться от воинского набора и уплаты налогов, ибо именно так они понимают свободу [Державин 1871: 812–813]. Упрямство Державина и его непререкаемый тон в конце концов восстановили против него и его коллег министров, и сенаторов, и самого Александра. 7 октября 1803 года император сместил его с министерского поста [Шильдер 1897, 2: 115].
В биографиях Державина и Шишкова много общего, поскольку их мировоззрение и образ жизни были типичны для большинства провинциальных дворян. Однако, если Шишков учился в элитном Морском кадетском корпусе, то Державин был слишком беден для этого и вступил в гвардейский полк рядовым. Оба родились в середине XVIII века (Державин был на одиннадцать лет старше Шишкова) в мелкопоместных дворянских семьях со скромным достатком. И хотя оба были наделены недюжинными способностями и пытливым умом, они не получили систематического гуманитарного образования и были в области философии, литературы и политической теории скорее самоучками. В царствование Екатерины II они постепенно поднимались по служебной лестнице. И тот и другой были религиозны и всей душой верили в ценность порядочности и справедливости, однако, в отличие от Александра I и членов Негласного комитета, находившихся под большим влиянием рациональной европейской философии энциклопедистов, остались равнодушны к этим теориям. Их идеал социального устройства был унаследован в нетронутом виде от предков: незыблемая патриархальная иерархия, связывавшая воедино Бога, мудрого царя, верное ему дворянство и довольный жизнью народ. Это мироустройство не
