мебелью, дома с разломанными дверьми и окнами, неистовствующая толпа, с криком и свистом разбегающаяся по всем направлениям, беспрепятственно продолжающая свое дело разрушения, и в дополнение к этой картине — полное равнодушие со стороны местных обывателей нееврейского происхождения к совершающемуся разгрому. Призванные для восстановления порядка войска не имели определенной инструкции и при всяком нападении толпы на новый дом не знали, что делать, а выжидали указаний начальства или полиции. При таком отношении войска к делу бушующая толпа не могла не прийти к заключению, что предпринятое ею разрушение есть дело не противозаконное, а разрешаемое правительством... К вечеру беспорядки усилились благодаря прибытию в город целой массы крестьян из близлежащих деревень с целью поживиться еврейским добром». Только 17 апреля, с прибытием нового отряда войск, порядок в городе был восстановлен.
Весть о легко доставшейся «победе» над евреями в Елисаветграде пробудила потенциальную погромную энергию, дремавшую в потомках гайдамаков. Во второй половине апреля произошли погромы во многих селах Елисаветградского уезда и в некоторых других городах и местечках Херсонской губернии. В деревнях большею частью ограничивались разорением содержимых евреями питейных домов, причем крестьяне верили, что исполняют этим какой-то указ. В городе Ананьеве подстрекал к погрому русский мещанин, говоривший в толпе: евреи убили царя, и высшее правительство приказало их бить, но наше начальство скрывает этот приказ. Подстрекателя арестовали, но толпа отбила его у полиции и затем бросилась громить евреев.
Движение разрасталось, инстинкты разнуздывались. Мать городов русских, древний Киев, где евреи на заре русской истории явились носителями культуры вместе с хазарами, сделался ареной разгула диких орд. Здесь погром тщательно подготовлялся тайною организацией, распространявшею в народе слухи, что евреи убили Александра II, что новый царь повелел бить их, что гражданские власти и войска будут в этом помогать народу. Местные власти и сам генерал-губернатор Дрентельн, реакционер-юдофоб, знали о готовящемся погроме и даже о назначенном для того дне — воскресенье, 6 апреля. Полиция предупреждала евреев, чтобы они в ближайшее воскресенье не выходили из домов и не открывали своих лавок. Евреи недоумевали: в резиденции генерал-губернатора, где сосредоточено многочисленное войско, могущее по одному знаку начальства подавить любой беспорядок, велят прятаться мирным гражданам, на которых готовится нападение, не заботясь о предупреждении самого нападения. Совет полиции был, конечно, исполнен, в роковой день с утра евреев на улицах не было; но многочисленным бандам громил не препятствовали собираться на улицах и приступить к своему делу. Погром начался в густо населенной евреями части города, на Подоле. «В 12 часов дня, — рассказывает очевидец, — воздух вдруг огласился диким криком, свистом, гиканьем, ревом и хохотом. Шла громадная масса мальчишек, мастеровых и рабочих. Дело разрушения еврейских домов началось. Полетели стекла, двери, и вскоре после этого стали выбрасывать на улицу из квартир и магазинов решительно все, что попадалось под руку. Толпа бросилась на синагогу и, несмотря на крепкие запоры, мигом разнесла ее. Свитки Торы рвались в клочки, топтались в грязь и уничтожались. Христианское население оградило себя от разрушительных действий босой команды тем, что на всех окнах выставило иконы, на ставнях и на воротах написало кресты. Во время погрома по улицам Подола двигались войска, разъезжали казаки и расхаживали пешие и конные патрули... Войска барабанили, командовали, оцепляли народ и предлагали разойтись, а толпа все ожесточеннее и яростнее нападала». В то время как одни шайки громили на Подоле, другие свирепствовали на центральных улицах. Везде дикая, пьяная толпа совершала свое дело в присутствии войск и полиции, которые лишь в редких случаях отгоняли громил, а большей частью сопровождали их с места на место, составляя для них как бы почетный конвой. Иногда показывался на улицах сам генерал-губернатор Дрентельн в сопровождении губернатора и полицеймейстера; представители власти «увещевали народ», который при них «сохранял гробовую тишину и пятился назад», а по уходе начальства возвращался к прерванному делу. Там, где не было ни войск, ни полиции, погромщики давали полную волю своим зверским инстинктам. В предместье Киева, Демиевку, шайка громил ворвалась ночью, разрушила прежде всего кабаки, напилась водкою и затем подожгла еврейские дома. Под покровом ночи тут творились ужасы: евреев били иногда до смерти или бросали в огонь, а женщин насиловали.
Только 27 апреля власти решили положить конец бандитизму. Где только появлялась шайка буянов, ее немедленно окружали солдаты и казаки и разгоняли прикладами ружей; кое-где приходилось стрелять в озверевшую толпу, среди которой оказалось несколько раненых и убитых. Эта быстрота усмирения на второй день погрома ясно показала, что при желании власти могли прекратить эксцессы еще в первый день и подавить преступное движение в самом зародыше. Благодаря пассивности властей допущено было разрушение около тысячи еврейских квартир и магазинов, с причинением убытка на несколько миллионов рублей, причем было убито и ранено несколько десятков евреев и изнасиловано два десятка женщин. Все это называлось на официальном языке мягко «беспорядками», и обо всех киевских ужасах «Правительственный вестник» напечатал лишь следующую лаконичную телеграмму: «26 апреля в Киеве начались беспорядки, направленные против евреев. Нескольким евреям нанесены побои, лавки и магазины их разграблены. К утру следующего дня беспорядки с помощью войск приостановлены, а из числа буйствующих задержано до 500 человек».
(В дальнейших официальных сообщениях говорилось уже о 1400 арестованных.)
Пример метрополии заразительно подействовал на всю киевскую сатрапию. Жертвою погромной эпидемии в ближайшие дни сделались около 50 деревень и несколько местечек Киевской губернии и Волыни (Смела и др.). В городах к местному украинскому населению присоединялся пришлый великорусский элемент, «кацапы». Великорусские рабочие и «босяки» часто являлись зачинщиками погрома, а по окончании его бесследно исчезали. Такая банда хулиганов прибыла по железной дороге вБердичев,нов этом большом еврейском центре ее встретила на вокзале еврейская стража, вооруженная дубинами, и не допустила гастролеров высадиться из вагонов, так что им пришлось уехать назад. Этот редкий случай самозащиты был возможен лишь благодаря снисходительности местного полицеймейстера, который за это получил от евреев крупную взятку. Подобные попытки самообороны в других местах либо не допускались полицией, либо приводили к еще худшим последствиям. Так в городе Конотопе (Черниговской губ.) оборона со стороны евреев заставила толпу громил перейти от грабежа к убийствам. В деревнях темные крестьяне исполняли «обязанность погрома», будучи уверены, что сам царь этого требует. В одной деревне Черниговской губернии сельский старшина стал увещевать собравшихся для погрома крестьян разойтись; крестьяне потребовали от старшины письменного удостоверения, что они не будут отвечать перед высшей властью за неисполнение повинности бить евреев, и такое удостоверение им было выдано. В некоторых деревнях священники
