Несколько позднее работ Ковалевского и Дживелегова вышла книга проф. И. М. Кулишера, в которой рассматриваются вопросы экономической жизни Западной Европы в средние века и новое время.[551] При той большой роли, которую Венеция долгое время играла в хозяйственной жизни Европы, мы вправе ожидать от автора довольно объемистого труда по истории западно — европейского хозяйства и соответствующего этой роли места в его книге для истории хозяйства Венецианской республики. И. М. Кулишер и в самом деле несколько раз по разным поводам касается вопросов венецианского хозяйства и высказывает ряд интересных и верных мыслей, как, например, мысль о том, что четвертый крестовый поход дал в распоряжение республики св. Марка большие средства, способствовавшие тому, что ее купцы могли потом широко развернуть торговлю и поставить кредитные операции.[552] Однако приходится заметить, что рядом с этим в рассматриваемой нами книге есть и неточности, и значительные фактические погрешности, а некоторым вопросам не уделено надлежащего внимания.
К группе последних мы относим, например, недостаточное освещение венецианской торговли в раннее время, до начала крестовых походов: в главе, посвященной промыслам и обмену в этот период, Венеция даже не упоминается, хотя в X и XI вв. республика св. Марка играла уже большую роль в торговле восточного Средиземноморья, и на грани, отделяющей эти столетия, Венеция положила начало своей колониальной экспансии, а потом глубоко проникла в пределы Византийской империи и приобрела большое значение в самом Константинополе, город же этот по признанию самого автора, в IX–XI вв. был центром международной торговли.[553] Недостаток внимания к вопросам ранней венецианской торговли привел автора к ошибочному мнению, которое он развил в одном своем сочинении по истории хозяйства средневековой Европы, а именно, что будто бы торговля хлебом возникла в Европе не ранее XIII в.[554], с чем согласиться, конечно, невозможно. Не отведено надлежащего места в книге проф. Кулишера также и венецианским цеховым организациям в главах, трактующих о цеховом строе и происхождении цехов в Западной Европе.
Образование Венецианской колониальной империи, завершившееся в основном в первой половине XIII в., является фактом большой важности и не только политической, но также и экономической, — вопрос этот в книге, занимающейся вопросами истории хозяйства, должен был бы найти надлежащее освещение; между тем И. М. Кулишер говорит в своей книге об этом вопросе лишь в очень немногих словах, на основе которых нет ни малейшей возможности составить себе даже приблизительного представления о том, чем была первая колониальная империя Европы.[555]
Из этого видно, что вопросы колониального венецианского хозяйства не находили надлежащего освещения даже в таких специальных и серьезных трудах, как труды Кулишера, тем в меньшей степени можно рассчитывать на правильное их освещение в сочинениях второразрядных, не рассчитанных на самостоятельное разрешение исторических проблем, как, например, небольшая книга М. Соболева по истории «всемирной» торговли, служившая учебником для коммерческих училищ.[556]
Нельзя признать вполне удачным в части, касающейся Венеции, и сочинение Е. В. Тарле, составленное им еще в начале его большой ученой карьеры. В его истории средневековой Италии[557] высказан целый ряд спорных или неверных утверждений, отчасти отражающих неудовлетворительное состояние изучения ряда венецианских проблем в тогдашней буржуазной исторической литературе, так как по вполне понятной причине Е. В. Тарле писал свою книгу, рассчитанную на широкую публику, не на основе самостоятельной работы по источникам.
Укажем несколько примеров. После похода Пьетро Орсеоло к берегам Далмации, которое автор относит к 997 г., Венеция будто бы посылала в далматинские города своих подеста[558], — утверждение ошибочное, основанное на позднейшей (XVIII в.) приписке к хронике Дандоло. В XI в. по причине внутренних несогласий Венеция будто бы не смогла принять участие в борьбе с сардинскими маврами[559]; но возникает вполне законный вопрос, а для чего вообще ей нужно было бороться с ними, чем они ей мешали? Венеция никогда не вела борьбы из-за идеологических соображений, ее политическое мышление всегда было реальным, и мы видим, что в том же XI в. внутренние раздоры не помешали ей вести борьбу с теми же маврами, засевшими в Бари, или с норманами, пытавшимися обосноваться на обоих берегах Адриатики. Неверно, что «дипломаты, делившие Византию, понятия не имели даже о целой массе городов, поселков и провинций Восточной империи»[560], хотя эго сведение и основывается на показании Никиты Хониата. Поселков дипломаты, конечно, могли и не знать, хотя договор не подтверждает этого, но что касается городов и провинций, венецианцам стоило только развернуть договор с Алексеем III, заключенный лишь пять-шесть лет перед датой раздела, чтобы получить исчерпывающее представление и о городах, и о провинциях Восточной империи, а в комиссии по разделу было 12 венецианцев и наверное можно утверждать, что не все они были глупцами и невеждами. В абрисе контуров Венецианской колониальной империи допускается обычная ошибка, заключающаяся в преувеличении действительных территориальных приобретений Венеции и ничего, конечно, не говорится о ее организации.[561] Все это повторяем в значительной мере потому, что таково было положение этого вопроса в наиболее распространенных работах по истории Италии и Венеции в начале текущего столетия.
С точки зрения интересующих нас проблем заслуживает также внимания и литографированный курс по истории крестовых походов Д. Н. Егорова, читанный им на женских курсах в Москве в 1914–1915 гг.[562] В работе профессора Егорова изложения конкретных фактов крестоносного движения почти нет. О четвертом крестовом походе, например, есть только краткие упоминания. Роль Венеции в движении, по этой причине, не могла быть освещена с надлежащей полнотой и там, где об этом предмете заходит речь, высказываются мнения, с которыми невозможно согласиться, — укажем для примера на изложение событий венецианского похода в Сирию в двадцатых годах XII в.[563]
Мы полностью разделяем взгляд проф. Егорова на крестоносное движение, как движение колонизационное.[564] Считаем, однако, неприемлемым его тезис об отсутствии на Средиземном море деятельности европейских купцов вплоть до крестовых походов. Автор вообще преувеличивает значение крестовых походов в истории хозяйственного и культурного развития Западной Европы и совершенно напрасно называет время, непосредственно за ним следовавшее, «новым» временем.[565]
Упрекая одного из историков крестовых походов, именно Вилькена, в излишней заботливости о мелочах, Д. Н. Егоров своею собственной работой доказал необходимость самого внимательного к ним отношения. Это предохраняет от поспешных и неоправданных выводов. Наконец к числу медиевистов в очень условном смысле этого слова мы отнесем Н. Рожкова, писавшего историю нашего отечества, как известно, «в сравнительно-историческом освещении». Второй и третий томы его «Русской истории» имеют подзаголовки: Феодализм и падение феодализма.[566]
Своеобразный подход к трактовке проблем русской истории дал автору возможность остановиться и на истории Венеции как во втором, так и в третьем томах его работы. Некоторое отношение к нашей теме имеет, впрочем, лишь второй том, так как в третьем рассматривается «падение феодализма в Венеции», что автор относит к XIV в.[567] и что лежит, следовательно, за пределами хронологических рамок нашей работы.
Во втором томе названной работы Н. Рожков касается истории Венеции от начала до 40–х годов XIV в. Это беглый очерк истории Венеции за 9 столетий ее первоначального существования. Автор следует Шаубе в трактовке экономических и отчасти политических проблем, Хэззлиту — в вопросах социальной истории и Кречмайру — в вопросах политической организации Венеции.
Не касаясь пресловутого «муниципального феодализма» Н. Рожкова, который он открывает и у хеттов, и у ассирийцев, и у древних греков, мы должны сказать, что качество его очерка прямо определяется качеством избранных им авторитетов, вследствие чего особенно неудачны те части его экскурса, которые опираются на Хэззлита. Так, мы узнаем из замечаний нашего автора, что землевладельцев в Венеции первоначально не было, что они появляются там в начале XI в.; что только в XII и XIII вв. «резко обособились»… «городские ремесленники в городе, феодально зависимые люди и особенно крестьяне или вилланы в деревне»; что уже в XIII в. цеховая ремесленная промышленность уступает в Венеции место рассеянной мануфактуре, тому, что вслед за Бюхером Рожков называет «домашней промышленностью».[568] Все это совершенно не соответствует действительности и представляет собою более или менее произвольные измышления авторитетов Н. Рожкова.
