преуспеянии России. Скоро стало известно, что парижский банкир Альфонс Ротшильд отказался от участия в реализации полумиллиардного русского займа. Этот первый протест финансового короля против юдофобской политики русского царя произвел тем большее впечатление, что он совпал с приготовлениями к торжеству русско-французской антанты в обеих странах. В это время и Соединенные Штаты, ввиду крайнего усиления еврейской иммиграции из России, послали туда двух комиссаров, Вебера и Кемпстера, которые посетили Москву в разгар гонений, побывали в центрах «черты оседлости» и затем рассказали в своем отчете о том, что творилось в стране исхода.
Перед этими эксцессами сверху как-то стушевался уличный погром, вспыхнувший 29 сентября 1891 г. в городе Стародубе (Черниговской губернии). Здесь погром, вызванный экономическими причинами, получил религиозную окраску. В Стародубе русские купцы, преимущественно старообрядцы, давно уже точили зубы на своих еврейских конкурентов. Главарь их, купец Гладков, провел через городскую думу обязательное постановление, запрещавшее евреям торговать в воскресные дни и христианские праздники. Вынужденные праздновать вдвое больше дней, чем христиане, еврейские купцы возбудили перед губернатором ходатайство об отмене этого постановления. Просьба была отчасти удовлетворена: в христианские праздники было разрешено евреям открывать лавки от полудня до 6 часов вечера. Тогда купцы-юдофобы подготовили погром. В воскресенье, накануне Иом-Кипура, когда евреи на несколько часов открыли свои лавки, русская городская чернь ворвалась туда и стала уничтожать и грабить находившиеся там товары; затем погромщики проникли в дома евреев, разрушали имущество и наполняли улицы обломками мебели и пухом от разорванных подушек. На подмогу грабителям прибыли крестьяне из окрестных деревень. Вечером пьяная толпа подожгла на базаре много еврейских магазинов и домов. То было в святой вечер Иом-Кипура. Бежавшие из своих домов евреи провели эту ночь на поле, за городом, и издали видели зарево пожара, истреблявшего все их достояние. На другой день погром прекратился, так как дело было уже сделано: евреи были разорены. Судебное следствие выяснило вскоре, что погром был организован Гладковым, о чем местные власти не могли не знать. Гладков бежал из города, но впоследствии вернулся и получил очень легкое наказание от суда за свое преступление.
Правительство было недовольно появлением страшной тени 1881 года, которая придавала еще более зловещую окраску политике легального погрома, тревожившей Западную Европу. В октябре официозному «Гражданину» пришлось напечатать сообщение из Берлина: «Вчера (15 октября) на бирже господствовало угнетенное настроение, и наши ценности были в понижении, вследствие вновь появившихся слухов о готовящихся будто бы мерах против евреев». Газета объясняла, что эти слухи совершенно ложны, ибо «в настоящее время на шее наших правительственных ведомств висят такие неотложные вопросы первостепенной государственной важности (неурожай и голод в большей части России), что им едва ли есть время заниматься такими вопросами, как еврейский, требующий зрелого обсуждения и постепенности в действиях». В действительности правительство продолжало заниматься еврейским вопросом, но к обычным способам его решения оно теперь прибавило новый: поощрение эмиграции. Скоро изумленный мир узнал, что русское правительство ведет переговоры с еврейским филантропом о выводе из России трех миллионов евреев.
§ 20 Эмиграция, подталкиваемая репрессиями (1891-1894)
Оставленная со времени ухода графа Игнатьева мысль о поощрении эмиграции евреев из России вновь привлекла внимание правительства в конце 80-х годов. В Петербурге с удовольствием читали доклады губернаторов «черты оседлости» о постепенном увеличении числа еврейских эмигрантов (с 15 000 ежегодно в середине 80-х годов оно к концу их дошло до 30 000). Но для российских фараонов этот темп исхода все-таки казался слишком медленным: они мечтали о такой эмиграции, которая отняла бы не только естественный прирост, но и заметно уменьшила бы абсолютное число еврейского населения. Эта приятная перспектива улыбнулась им в 1891 году, когда с одной стороны административный террор и московский эдикт выгнали из страны до ста тысяч человек, а с другой барон Мориц Гирш предложил организовать такую эмиграцию, которая в течение 25 лет сократила бы на две трети численность евреев в России. Этот немецко-еврейский филантроп сначала попытался употребить свои капиталы на улучшение хозяйственного положения евреев в самой России. В 1888 г. он ассигновал 50 миллионов франков на устройство в «черте оседлости» профессиональных школ, ремесленных мастерских и земледельческих ферм для евреев. Но в Петербурге, где вовсе не заботились о привлечении евреев к производительному труду, уполномоченным барона Гирша поставили неприемлемое условие: чтобы деньги были переданы не еврейским учреждениям, а правительству для употребления по своему усмотрению. По дурному совету официальных ходатаев была сделана попытка добиться согласия через Победоносцева, которому из фонда Гирша поднесли пожертвование в миллион франков в пользу его излюбленных церковно-приходских школ; дар был принят, но гиршевское предложение все-таки было отклонено. Таким образом, русские евреи лишились возможности готовить своих детей к производительному труду в образцовых школах, а миллион еврейских денег пошел на умножение поповских школ, рассадников православного фанатизма.
Щедрому филантропу стало ясно, что его помощь русским евреям может выразиться в устройстве их не на родине, а вне ее — в организации переселения. Гирш обратил внимание на начавшееся в 1889 г. переселение некоторых групп русско-еврейских эмигрантов в Аргентину, где им после неимоверных бедствий удалось основать пару земледельческих колоний. Барон послал в Аргентину экспедицию под руководством швейцарского профессора-гигиениста Левенталя для исследования страны и приискания пунктов колонизации. Экспедиция вернулась в марте 1891 г., и Гирш решил приступить к закупке намеченных в Аргентине участков. Но раньше нужно было урегулировать дело в России: составлять группы колонистов и планомерно переселять их при поддержке правительства. Для этой цели Гирш послал в Петербург своего уполномоченного, англичанина Арнольда Уайта (White), члена парламента, принадлежавшего к группе антиалионистов, т. е. противников чужестранной иммиграции в Англию, вредящей интересам туземных рабочих. В мае Уайт прибыл в Петербург и был принят Победоносцевым и некоторыми министрами. Это было в разгар московского выселения, когда в Европе и Америке раздавались негодующие крики по адресу русского правительства, а последнее было раздражено и этими протестами, и отказом Ротшильда от участия в займе. Всю свою досаду петербургские сановники излили в беседах с делегатом барона Гирша. Уайт рассказывал, что в этих кругах ему рисовали тип русского еврея как «смесь мошенника и ростовщика»; в беседе с Уайтом Победоносцев злобно заметил: «Еврей — паразит; удалите его из живого организма, внутри которого и на счет которого он живет, и пересадите его на скалу — и он погибнет». Оправдав таким образом перед знатным иностранцем свою систему измора пяти миллионов «паразитов», русские министры охотно изъявили готовность содействовать их удалению из России, но не
