для эмигрантов старшего возраста, которые после дневных трудов охотно изучали язык страны, нужный и рабочему на фабрике, и «педлеру» на улице при объяснениях с неевреями. Между собою же они говорили на родном языке, пополняя его техническими английскими терминами и ходячими выражениями, от чего получился особый англизированный диалект идиша. На этом языке издавались газеты еврейских кварталов Нью-Йорка и других больших городов. К концу 90-х годов существовало около 15 таких газет, еженедельных и ежедневных. Наиболее распространенными были «Идише Газетен», «Идишес Тогблат», «Идише Цайтунг», а из социалистической прессы «Арбетер-Цайтунг» (1890-1902) и «Форвертс» (с 1897 г. до настоящего времени), а также ежемесячный журнал «Цукунфт» (1892-1897 гг., возобновлен в 1902 г. и выходит до сих пор).
Образование большого еврейского пролетариата в Америке создало почву для социалистической пропаганды. Подавленная революционная энергия прибывшей из России молодежи прорывалась здесь сначала в форме анархизма. Зажигательные речи германского анархиста Моста, совершавшего агитационные поездки по Америке, увлекали тех, которых российский деспотизм лишил возможности жить и работать на родине. Было много революционного идеализма среди еврейских анархистов, но также много либертинизма, который вчерашнему «ничего нельзя» противопоставлял сегодняшнее «все можно». Анархисты призывали к террору против капиталистов и представителей власти, устраивали антирелигиозные демонстрации в форме публичных увеселений в пост Иом-Кипур и вообще стремились сразу пересоздать человеческое общество. Каждую стачку рабочих они старались превратить в народное восстание, которое открыло бы путь «мировой революции». В своих журналах («Варгайт», «Фрайе Гезелшафт» и «Фрайе Арбетерштимме», 1889-1900) «пионеры» анархизма из учеников Моста копировали идеи его знаменитого нью-йоркского журнала «Фрайгайт». Между ними и еврейскими социал-демократами происходила отчаянная борьба в собраниях и в партийной литературе. Лишь в 90-х годах социал-демократия окрепла и приобрела влияние на еврейской улице; ее партийные органы «Арбетер-Цайтунг» и «Форвертс» были и в литературном отношении лучше других изданий на идише. Здесь сотрудничали многие выдающиеся деятели социалистического движения в Америке: Абрагам Каган, Луис Миллер (Бандес), Абр. Лесин (Вальд), приехавшие из Лондона Филипп Кранц и М. Винчевский (выше, § 26) и другие, среди которых было немало бывших анархистов.
Развилась и художественная литература на народном языке. Поэтом нью-йоркского гетто стал Морис Розенфельд (1862— 1925). Бедный эмигрант из Сувалкской губернии, заброшенный переселенческой волной сначала в Лондон, а потом в Нью-Йорк, Розенфельд попал в одну из тех больших портняжных мастерских, где хозяева, пользуясь нуждой «зеленых» рабочих, заставляли их работать за гроши, по «sweating system». В подмастерье портного открылся поэтический талант, и он начал слагать свои стихи в те долгие часы работы, когда усталая рука с иглою или утюгом судорожно бегала по кускам материи, среди вздохов таких же измученных белых рабов, погоняемых окриками грубого хозяина. Жертва национального и социального рабства, Розенфельд изображал в ярких стихах оба эти элемента еврейского горя, но его оригинальность и сила сказались больше в изображении социального момента. Странник, бежавший из полицейского государства в свободную республику и вдруг попавший в когти хищного капитализма, обрушивает весь свой гнев на это чудовище, терпимое в странах высшей культуры. Его описание швейной мастерской в лондонском или нью-йоркском гетто не уступает в силе известной «Песни о рубашке» Томаса Гуда:
Es rauschen in Shop asei wild die Maschinen As oftmol vergess ich in Rausch, dos ich bin. Ich wer in dem schrecklichem Tummel verloren. Mein Ich wert botel, ich wer a Maschin.
Ich arbet un arbet, un arbet on Cheschbon, Es schäft sich un schäft sich, un schäft sich on Zol. Far wos? un far wemen? — Ich weiss nit, ich freg nit, — Wie kumt a Maschine zu denken amol?..
Нельзя без волнения читать грустную думу поэта о маленьком сыне, которого отец может видеть только спящим, ибо возвращается с фабрики поздно вечером, когда ребенок уже спит, и уходит на работу рано утром, когда ребенок еще спит («Mein Jüngele»). Грозное пророчество об опустошительной революции, как возмездии режиму капитализма слышится в стихотворении «A Newue». Увлеченный догмою новейшего социализма, Розенфельд, однако, умеет чувствовать и внеклассовое национальное горе еврейства. Его пленяет поэзия прошлого, цельность и внутренняя красота древней Иудеи, как контраст изломанности диаспоры. Сочетание социализма и сионизма является в его стихах поэтическим прологом к политическому движению, охватившему часть еврейской молодежи в Америке и России в начале XX века (партия «Поале-Цион»). Сам поэт к этому времени успел освободиться от нужды: успех его стихов, изданных также в английском переводе и расхваленных критикою, дал Розенфельду возможность всецело посвятить себя литературной деятельности.
Еще две поэтические души были потрясены переходом от российского рабства к американской капиталистической «свободе»: Давид Эдельштадт (1866-1892) и Иосиф Бовшовер (1873— 1915). Уроженец чисто русского города Калуги, писавший свои первые детские стихи на русском языке, Эдельштадт попал в 1881 г. в Киев и оттуда эмигрировал в Америку с группой «Ам-олам». Мальчик поступил на фабрику в Цинциннати, затем переселился в Нью-Йорк и сделался страстным бардом анархизма. Весь жар юной души, изведавшей грозу и бурю без капли личного счастья, он влил в свои зажигательные стихи на народном языке, призывавшие к борьбе за освобождение трудящихся «под красным флагом». Поэт, который «не жил, а горел», умер от чахотки в возрасте 26 лет. Его сменил на посту Бовшовер, прибывший в 1890 г. из хасидского города Любавичи. Он примкнул к американской партии анархистов и писал свои боевые стихи одновременно по-еврейски и по-английски. Несколько лет он бил в набат, призывая на штурм старого мира, но не выдержал: душевная болезнь, длившаяся до конца жизни, заставила умолкнуть его мятежную музу.
Рядом с певцами скорби нового гетто выступали его прозаические бытописатели. Превращение еврейского эмигранта в американского гражданина, «зеленого» в «желтого», является главною темою их произведений, часто написанных в юмористическом тоне. Упомянутый выше социалистический журналист Аб. Каган был одновременно публицистом и новеллистом. Молодой школьный учитель из питомцев Виленского учительского института, он еще в России был вовлечен в революционное движение и должен был покинуть родину, чтобы ускользнуть из рук политической полиции. Он был среди пионеров 1882 года, поселившихся в Нью-Йорке, писал по-английски в различных газетах и журналах, участвовал в организации самостоятельной еврейской группы социал-демократов и в создании ее прессы на народном языке. Из его новелл на английском языке обратила на себя особенное внимание повесть «Иекель» («Jekel, a tale of the Ghetto», 1895), где изображен комический тип эмигранта, старающегося усвоить внешние манеры настоящего янки. Позже Каган, ставший редактором газеты «Форвертс», всецело втянулся в журналистику на идише, в которой занимал видное место. Новеллисты Леон Кобрин и Израиль
