всемирной благотворительности, «хадуки», были своеобразными монахами, которые составляли тормоз для всякого живого общественного и культурного дела. Стражи святых могил, привратники мира загробного, они не могли понимать тех, которые прибыли в Палестину не для того, чтобы умирать в ней, а чтобы жить и насаждать новую жизнь, не для того, чтобы плакать у руин иерусалимской «западной стены», а для того, чтобы строить новый Иерусалим. Недоверчиво относились к пришельцам из России и турецкие власти, охранявшие «мертвую страну у ног Иерусалима» от всяких свежих веяний. Испугавшись слухов о предстоящей массовой иммиграции, турецкое правительство в 1882 г. распорядилось, чтобы в Яффе спускали на берег только отдельных пассажиров-евреев, снабженных особым письменным разрешением («тескере») из Константинополя. Все эти препятствия, однако, не устрашили пионеров, мечтавших стать авангардом нации на пути возрождения древней родины.
Летом 1882 года к яффскому берегу прибывали пароходы с небольшими группами эмигрантов нового типа. В них роль вождей играли интеллигентные молодые люди из российского кружка «Билу». Несколько их товарищей остались в Константинополе для ведения переговоров с турецким правительством о свободном пропуске переселенцев в Палестину и о предоставлении им земельных участков для обработки, но переговоры ни к чему не привели. Многим из самих «билуйцев» пришлось испытать последствия турецких репрессий: в Яффе их не спустили на берег, и они были вынуждены, как некогда израильтяне в пустыне, сделать кружный путь через Порт-Саид в Египте и оттуда пробраться в страну предков. Порабощенная родина предстала перед сынами порабощенного народа. Предстояла борьба долгая, мучительная: нужно было завоевать родную землю плугом и лопатой, упорным трудом, возделыванием тысячелетних руин. И переселенцы горячо взялись за дело. Часть их работала в качестве поденщиков на яффской пригородной ферме «Микве Израиль», уже давно основанной парижским «Альянсом» для привлечения туземных евреев к сельскому хозяйству. Другие приобрели пустынный участок земли недалеко от Яффы и основали там первую в Иудее земледельческую колонию под именем «Ришон Лецион» («Первинка Сиона»). Вскоре обе группы соединились и стали работать вместе в Ришоне. Много горя и нужды перенесли эти пионеры колонизации. В непривычных условиях климата и почвы, часто страдая от зноя, лихорадки и глазных болезней, они работали с тем напряжением сил, которое возможно только при сознании высокой цели. Им приходилось вспахивать каменистую почву, к которой веками не прикасался плуг, рыть колодцы и в безводной стране добывать воду из глубоких недр земли, строить себе дома для жилья, а до того ютиться в палатках осенью и зимою — вообще жить и работать в совершенно примитивной обстановке. Не все выдержали этот суровый труд, но многие устояли на посту строителей новой Палестины. В том же году прибыли две партии переселенцев из Румынии и основали две колонии: «Самарин», или «Зихрон Яков», близ Хайфы и «Рош-Пина» близ Сафеда. В 1883 г. русские евреи заселили колонию «Петах Тиква» близ Яффы, основанную раньше для туземных евреев, но пустовавшую за недостатком способных работников. В том же году возникла колония «Иесуд-Гамаала» в Галилее, а в следующем «Экрон» и «Гедера» в Иудее. В «Экроне» поселились опытные землепашцы из южнорусских колоний, а в «Гедере» (Катра) группа «билуйцев», работавших раньше в Ришоне.
Материальное положение этих колоний было чрезвычайно тяжелое. Воссоздание сельского хозяйства в запущенной стране требовало громадных денежных средств, сверх напряженного личного труда колонистов. Большая часть земель в гористой Иудее годилась не для хлебопашества, а для виноградарства, но так как виноградник дает годные плоды только спустя несколько лет после своего насаждения, то необходима была помощь со стороны, пока колонист начнет получать доходы от своего труда. А между тем поддержка извне сначала была ничтожна. У кружков «Ховеве-Цион» в России (выше, § 22) было много энтузиазма и мало денег, а у богатых евреев Запада не было национального интереса к Палестине. Колониям грозил полный упадок. В это время пришел им на помощь один из крупнейших представителей западной плутократии, у которого кроме интересов биржи оказался интерес к родине его далеких предков. Член парижского банкирского дома Ротшильдов, барон Эдмонд спас дело колонизации своими миллионами, и никогда еще ротшильдовские деньги не были употреблены с такой пользой, как в данном случае. Узнав в 1884 г. о критическом положении новых палестинских колоний, Эдмонд Ротшильд сначала распорядился выдавать значительные денежные пособия семьям бедных колонистов, а потом постепенно принял все колонии на свое попечение. Он стал тратить миллионы франков на реорганизацию хозяйства в них: вместо не подходящего для местной почвы хлебопашества в поселениях Иудеи, под руководством опытных агрономов, было заведено виноградарство с целью развить виноделие в стране по французскому образцу; в галилейских же колониях, кроме хлебопашества, стали заниматься садоводством. Везде строились дома для колонистов и для их общественных учреждений: синагоги, больницы, школы и приюты. Сами колонисты получали за свой труд определенную плату, по числу членов каждой семьи, и таким образом превратились из самостоятельных хозяев в нечто среднее между арендаторами и батраками. Всеми колониями заведовала назначенная Ротшильдом администрация. Однако большие успехи не были в первые годы достигнуты в «баронских колониях». Система опеки деморализовала и опекаемых и опекунов. Назначаемые из Парижа администраторы, большей частью равнодушные к воодушевляющему колонистов национальному идеалу, обращались с ними как с батраками, нуждающимися в строгой дисциплине, вмешивались в их внутреннюю жизнь, карали неугодных им лиц сокращением пособия и даже удалением из колонии. Среди колонистов развились угодничество, с одной стороны, и бунтарство — с другой. Наиболее смелые, тяготившиеся зависимостью, боролись с администрацией и поднимали против нее «восстания», которые подавлялись силою, иногда при помощи турецкой полиции. Хуже всего было то, что понизилась трудовая энергия колонистов, так как у них не было того импульса к труду, который дается сознанием независимости, уверенностью, что они обрабатывают собственную землю и непосредственно пользуются плодами своего труда. Не было импульса к основанию новых колоний, и у палестинофилов в России, мечтавших о быстром возрождении Сиона, опустились руки.
Так шло дело до конца 80-х годов. Но затем наступила полоса оживления. В 1890 г. в России было легализовано еврейское «Палестинское общество» (официальное название — «Общество для вспомоществования евреям-земледельцам и ремесленникам в Сирии и Палестине»), объединившее все существовавшие до тех пор нелегально кружки «Ховеве Цион». Комитет общества находился в Одессе, и во главе его стояли первые идеологи «автоэмансипации» Л. Пинскер и Лилиенблюм. К ним примкнул новый деятель, углубивший их идеологию: Ашер Гинцберг, впервые выступивший тогда в литературе под псевдонимом Ахад-Гаам. Общество наметило себе широкую колонизационную и духовно-культурную деятельность в Палестине и для этой цели организовало свое управление в
