догмой, а ко всякому национальному движению, даже освободительному, относилась как к «буржуазной реакции». Положение изменилось с девяностых годов XIX века, когда окрепло еврейское рабочее движение среди густых масс «черты оседлости» и на сцену выступили вожди из пролетариата.
Еврейское рабочее движение возникло в конце 80-х годов в Литве (Вильна, Минск), среди рабочих, занятых преимущественно в кустарных ремесленных мастерских. Вскоре оно распространилось в растущих фабричных центрах Литвы и Польши (Белосток, Сморгонь, Варшава, Лодзь). Сначала нелегальные рабочие кружки ставили себе только профессиональные цели (профессиональные рабочие союзы в то время еще не разрешались законом): они имели свои «стачечные кассы» и часто путем стачек добивались увеличения заработной платы или сокращения рабочего дня в мастерских и торговых заведениях. Но результаты этой экономической борьбы были в общем незначительны, так как в «черте оседлости» преобладали мелкие ремесленные и торговые заведения, где и хозяева и работники (подмастерья, приказчики) были пролетариями по своему социальному положению. И тех и других давил политический режим: гражданское бесправие, ограничения в выборе местожительства и занятий. Скоро выяснилось, что нельзя отделить экономическую борьбу от политической, от борьбы против самодержавного режима, и с середины девяностых годов рабочие кружки получают все более революционную окраску.
Это социально-освободительное движение должно было служить необходимым дополнением к национально-освободительному, но узкопартийные тенденции мешали их взаимодействию. Классовый принцип по догме марксизма противопоставлялся национальному. Интеллигентные вожди рабочих масс старались привить им революционный социализм в космополитической форме. Рабочим внушали недоверие к национальной интеллигенции, как «буржуазной». Им твердили, что и «всякая интеллигенция — классовая», что «всякая идея, увлекающая в данное время ту или другую группу интеллигенции, создалась на почве материальных потребностей данного класса». Потомкам народа, пережившего тридцативековую эволюцию идей, среди которых был и этический социализм пророков, внушали убеждение, что «история движется только борьбою классов» и что «разрушение идеализма должно идти рядом с разрушением аристократизма» [22]. Отрицая вообще национальный принцип, эти проповедники марксизма признавали, однако, необходимость создания отдельной организации еврейских рабочих, по причинам культурным и политическим: среди еврейского пролетариата можно вести успешную пропаганду лишь на его родном языке, на идише, и, кроме того, нужно выставлять для него особые политические требования, как, например, отмену специальных правовых ограничений, которые делают рабочего-еврея жалким парнем даже среди его христианских товарищей. Было поэтому решено объединить все еврейские рабочие кружки в особую организацию под именем «Allgemeiner jüdischer Arbeiter-Bund in Russland und Polen».
В сентябре 1897 года, спустя месяц после первого Базельского конгресса сионистов, состоялась в Вильне первая конференция еврейского рабочего союза, ставшего известным под сокращенным именем «Бунд». Маленькой группе делегатов пришлось совещаться тайно, так как русская полиция, зная о переходе еврейских социалистов к революционной борьбе, жестоко преследовала такие «опасные» собрания. Были организованы тайный центральный комитет «Бунда» в России и бюро пропаганды за границей, в тогдашнем гнезде русских революционеров Женеве. Первый издавал на народном языке журнал «Арбейтерштимме», а второй — «Идишер арбейтер». В 1898 г. Бунд вошел в состав учрежденной тогда Российской социал-демократической рабочей партии на правах автономной группы, действующей самостоятельно только в вопросах, касающихся еврейского пролетариата. Среди вождей российской партии также занимали видное место еврейские социал-демократы, стоявшие на точке зрения строгого интернационализма и ассимиляции, и представители Бунда являлись для них «националистами». А между тем Бунд на первых порах не имел национальной программы, и только на следующих партийных съездах он пытался установить такую программу, стараясь примирить ее с ортодоксальным марксизмом. Сначала преобладала тенденция ограничить национальный элемент в программе только употреблением еврейского народного языка, как орудия пропаганды. На третьем съезде Бунда (в Ковне, 1899 г.) было отвергнуто предложение добиваться национальных прав наряду с гражданскими, чтобы не отвлечь внимания пролетариата от классовых интересов в сторону общенародных. Горячие прения по этому вопросу произошли на четвертой конференции Бунда (1901 г., в Белостоке). Тут была принята следующая резолюция с характерной оговоркой: «Съезд признает, что понятие «национальность» применимо и к еврейскому народу. Считая, однако, преждевременным выставление при нынешних условиях требования национальной автономии для евреев, съезд находит в настоящее время достаточным бороться за отмену всех исключительных законов против евреев, протестовать против проявлений угнетения еврейской национальности, избегая раздувания национального чувства, могущего лишь затуманить классовое самосознание пролетариата и ведущего к шовинизму».
На том же съезде Бунд принял резолюцию о своих отношениях к общероссийской партии: «Представляя себе Российскую социал-демократическую рабочую партию как федеративное соединение социал-демократических партий всех наций, населяющих Российское государство, съезд постановил, чтобы Бунд, как представитель еврейского пролетариата, вступил в нее как федеративная часть». Это решение, как и само признание еврейской национальности, вызвало крайнее недовольство среди вождей российской партии, которых ее ассимилированные еврейские члены уверяли, что нет никакой «еврейской нации». В партийном органе «Искра» шла бесконечная полемика по поводу «сепаратизма» Бунда. Глава левого крыла партии Ленин, впоследствии знаменитый диктатор, выступил с резкой статьей против федеративных притязаний еврейских социалистов. «Совершенно несостоятельная идея об особом еврейском народе, — писал он, — реакционна по своему политическому значению. Во всей Европе падение средневековья и развитие политической свободы шли рука об руку с политической эмансипацией евреев, с переходом их от жаргона к языку того народа, среди которого они живут, и вообще несомненным прогрессом ассимиляции их с окружающим населением... Еврейский вопрос стоит именно так: ассимиляция или обособленность. Идея еврейской национальности противоречит интересам еврейского пролетариата». Столь же усердно полемизировал с Бундом во имя пролетарской ассимиляции Ю. Мартов (Цедербаум). Эта полемика велась накануне исторического съезда в Лондоне (летом 1903 г.), на котором Российская социал-демократическая партия раскололась на большевиков и меньшевиков. Характерно, что наиболее видные еврейские социалисты остались в группе меньшевиков (лидеры ее Мартов, Дан-Гурвич и Троцкий-Бронштейн, лишь позже перешедший к большевикам), между тем как возглавленная Лениным группа большевиков имела в своих рядах лишь немногих и второстепенных еврейских членов.
На этом же съезде российской партии произошел раскол между нею и автономною группою Бунда. Подавляющим большинством голосов съезд отверг предложение о национально-федеративной организации партии и о широкой автономии Бунда; вследствие этого бундовские делегаты ушли из съезда и Бунд вышел из состава Российской социал-демократической партии. Еврейские рабочие «черты оседлости» и ее близкие к народу вожди остались в Бунде как самостоятельной организации, а ассимилированная интеллигенция предпочла числиться в российской партии. События следующих годов — политические погромы, с одной стороны, и революция 1905 года с другой — заставили Бунд вернуться в общую партию (1906), но вместе с тем ему пришлось определить свою национальную программу: в 1905 году, когда все еврейские партии выставили требование национальных прав, Бунд
