Для того чтобы пояснить последнюю мысль, вернемся на короткое время к методу моделирования мозговой деятельности, связанному с теорией нейронных сетей. В свете сказанного выше об эвристическом направлении становятся более ясными некоторые, звучащие в современной литературе, характерные недостатки применения этого метода, которые не следует, однако, принимать за недостатки самого метода.
В науке лишь в самых редких случаях удается создать адекватное представление о функциях целого, если при этом отправляются только от ранее выявленных или постулируемых свойств элементов этого целого. Такой подход не может обычно исчерпывающим образом учесть все те новые качества, которые возникают подчас очень неожиданно, когда элементы объединяются в системы. Моделирование функций мозга, при котором свойства этого органа выводятся из характеристик топологической структуры нейронной сети и из алгоритмов, управляющих генерацией и передачей сигналов и преобразованием свойств работающей сети, относится к категории именно таких упрощающих подходов. Поскольку никто из современных ведущих неврологов, кроме разве Eccles [140] не предполагает, что процессы, протекающие на нейронном уровне, детерминируются не материально, а «психически», очень трудно ожидать, чтобы в результате одного только дедуктивного прослеживания последствий соединения нервных элементов в системы можно было прийти к картине работы мозга, в которой остается какое-то оправданное место, какая-то необходимая роль для фактора «сознания». При всей подчас глубине и остроумии подобных дедукций, позволяющих выводить даже очень сложные формы переработки информации из небольшого количества формализованно определяемых свойств элементарных нейронных структур, анализ такого типа почти всегда сохраняет механистический привкус и оказывается малопригодным для выявления качеств, которые не содержатся, хотя бы в скрытом виде, в его исходных посылках.
Именно этим прежде всего объясняется характерное отношение современного нейрокибернетического направления к проблеме сознания, как активного фактора мозговой деятельности, сводящееся фактически к полному ее снятию, к рассмотрению сознания как чистейшего эпифеномена, заниматься которым пристало в лучшем случае философам с их неистребимым влечением к «мировым загадкам» и «вечным» проблемам, но никак не тем, кто пытается выявлять подлинные механизмы работы мозга.
Единодушие и категоричность, с которыми выступают по этому поводу многие ведущие теоретики нейрокибернетики, не могут не вызвать вначале даже чувства какого- то уважительного изумления,
Для Rosenblatt, например, проблема сознания полностью исчерпывается проблемами теории информации и объективных поведенческих реакций. Ему «кажется, что вопрос о "природе сознания" можно так же обойти, как мы обходим вопрос о "природе восприятия", концентрируя вместо этого внимание на экспериментальных и психологических критериях, позволяющих выявить подлинную сущность вещей...» Говоря о теоретической модели мозга, Rosenblatt замечает: «Единственное, что мы можем утверждать, это то, что система ведет себя так, как если бы она была сознательной. Вопрос же об истинном существовании сознания в такой системе предоставим на усмотрение метафизиков». Вообще он полагает, что использование представления о «познающих» системах, т.е. о системах, способных к усвоению информации и использованию последней для управления, «позволяет временно воздержаться от определения таких явлений, как восприятие и сознание, сосредоточив внимание на психологических явлениях, связанных с доступом к информации» (233, стр. 69—70].
Позицию Uttley, высказанную им в заключительной речи на междисциплинарной конференции по проблеме самоорганизующихся систем, состоявшейся в США в 1959 г., мы уже однажды напоминали: «Вместо слова "разум" мы предпочитаем сегодня употреблять слово "мышление". И слово "сознание" может, подобно "эфиру", исчезнуть из нашего языка, но не вследствие отказа от очевидных фактов, а вследствие их более глубокого понимания» [241, стр. 434].
По George, адекватной является только типично параллелистическая (эпифеноменалистская) трактовка сознания с изъятием вопросов, относящихся к теории сознания, из круга проблем, которыми занимается современное учение о мозге: «Сознание не относится к тем свойствам, которые можно изучать методами кибернетики. И мы, не , углубляясь в темную проблему "сознания другого человека", могли бы просто сказать, что оно, вероятно, представляет собой коррелят определенной нервной активности, которая через образы и ощущения дает нам субъективную картину деятельности нашего собственного мозга» [164, стр. 474—475].
Примеры этой распространенной позиции можно было бы черпать из современной нейрокибернетической литературы в очень большом количестве.
§75 Об отражении в работе реальных нейронных ансамблей принципов работы современных ЭВМ
Мы сформулируем несколько позже основную причину, по которой охарактеризованная выше позиция отрицания действенной роли сознания представляется неправильной. Сейчас же хотелось бы сделать по поводу этой позиции два предварительных замечания.
Первое заключается в том, что при изложенном выше негативном понимании снимается не только тема «сущности» сознания. Снимается также вопрос об активных функциях сознания, о специфических формах регулирующих влияний, оказываемых мозговой активностью, лежащей в основе сознания, на динамику жизненных процессов и поведение, а тем самым, очевидно, и вся проблема взаимоотношений между сознанием и «бессознательным», между формами высшей нервной деятельности, имеющими осознаваемый и неосознаваемый характер.
George это очень хорошо понимает. Исключая из рассмотрения категорию осознания, он одним ударом ликвидирует все те разграничения, которые на протяжении десятилетий возводились психологией между качественными особенностями и ролью осознаваемых и неосознаваемых мозговых процессов. Оба эти вида мозговой активности растворяются в представлении о «мышлении», раскрываемом на основе обычного нейрокибернетического подхода. Всякие более детальные дифференциации, которые при нашем понимании являются главными, здесь оттесняются без колебаний на задний план: «...С той же поведенческой точки зрения, — указывает George, — мы сказали бы, что и к мышлению следует относить не только те акты, которые мы сознаем, оно также должно включать процессы, совершающиеся бессознательно. Это значит, что решение задачи, будет ли оно найдено во время бодрствования или во сне, одинаково можно было бы считать результатом мышления; а поскольку, по нашему мнению, обучение почти всегда, если не всегда, включает решение задач, можно видеть, что все эти на первый взгляд различные вопросы можно свести к одному» [164, стр. 451].
Второй момент, который следует подчеркнуть, может прозвучать несколько неожиданно. Теория стохастически организованных нейронных сетей позволила развить продуманную систему представлений о процессах переработки информации, как функции определенных топологических и вероятностных характеристик и алгоритмов, при исключении как аргумента фактора сознания. Но это значит, что теорией нейронных сетей сделан какой-то шаг для углубления представлений о механизмах переработки информации на уровне прежде всего неосознаваемой работы мозга, т.е. шаг, расширяющий наши знания об одной из основных функций неосознаваемых форм высшей нервной деятельности — об их роли как аппарата переработки информации.
Это положение представляется, безусловно, важным. Накопленные данные о функциональной организации процессов, разыгрывающихся в центральной (а также, по-видимому, в некоторых случаях и в периферической) нервной системе, часто указывают на существование клеточных структур, работа которых обнаруживает в определенных отношениях впечатляющее сходство с активностью «вычислительных механизмов» и может быть объяснена свойствами соответствующих нейронных сетей. Сюда, например, относятся материалы, полученные в результате исследования реакций зрительного анализатора Lettvinс соавторами [243, стр. 416], закономерности распознавания форм, для истолкования которых был предложен ряд специфических, моделирующих нейронных сетей Culbertson, [129], Rapoport [229] и др. Не подлежит сомнению, что когда сторонники концепции включенных в мозг нейронных «вычислительных устройств» конкретно аргументируют правомерность своего подхода, их доводы бывают иногда очень эффектными, как, например, у Sutherland [250], показавшего зависимость реакций осьминога от предварительного точного определения последним пространственных характеристик стимула, у Stark и Baker [249], проанализировавших в сходном плане механизм зрачкового рефлекса, у Selfridge [242], предложившего особую модель процессов распознавания формы предметов и т.д.
