мы перекидываемся, именно эти линии, раскручиваясь, создают контуры нашего нового
тела.
- Я не понимаю, - шепчет она, заворожено гладя чудесный орнамент.
- Я и сам не очень-то понимаю, - отвечает он так же тихо, сосредоточенный на движении
ее рук. – Когда мы поженимся, я познакомлю тебя с учителем, он все объяснит. Если, конечно, он еще жив, - вспоминает он и тут же мрачнеет.
Тася, как настоящая женщина, чувствует эту смену настроения, и понимает, что нужно
снова отвлекать. Поэтому она в липнущей к телу рубахе перебирается вперед, садится в
воду перед ним на колени, и предупреждает:
- Руки держать при себе!
- А то что? – спрашивает он, с интересом глядя, как она намыливает мочалку и
придвигается к его груди.
- А то останешься грязнулей, - грозится девушка, и приступает к делу.
Энтери любуется ей – волосы выбились из поднятых наверх кос и влажные прядки падают
на лицо, она периодически сдувает их вверх, но они снова падают, мешая.
Он протягивает руку и заправляет прядку ей за ухо. Тася улыбается:
- Спасибо! Ну, все, ополаскивайся.
- А как же нижняя половина дракона? – хитро интересуется Энтери, выныривая из воды.
Пена быстро уходит в следующие бассейны.
- А нижнюю половину дракона вымоет верхняя половина дракона, - фыркает Тася, и он
хохочет, так, что вокруг него закручиваются небольшие бурунчики.
- А может верхняя половина дракона вымыть какую-нибудь половину своей любимой? –
вкрадчиво интересуется он, притягивая Тасю к себе на колени, так, что она садится к нему
боком, и чувствуя ее всем телом. – А лучше и всю любимую. Ох, милая, что же ты со мной
делаешь?
Она краснеет, шлепает его по плечу мочалкой, но не вырывается, уткнувшись ему в шею, пока он расстегивает неподатливые пуговки, а потом стаскивает с нее рубаху, вытаскивает
мокрую противную одежду, зажатую, между его бедром и ее мягкой попкой, и швыряет ее
на камень. Все сразу становится так, как должно быть. Тася напряжена, и он
успокаивающе гладит ее по спинке, чувствуя под пальцами старые шрамы.
- Я только помою тебя, - глухо шепчет он ей на ухо, целуя и ушко, и шею, - и посмотрю на
тебя. Тасюш, не бойся меня, пожалуйста.
Он, конечно, возбужден, и она не может этого не чувствовать своим бедром, но он же не
животное, чтобы насиловать или соблазнять ее здесь, вопреки ее принципам.
Тася медленно-медленно расслабляется под его легкими поглаживаниями, затем, видимо, принимает решение, и вкладывает мочалку ему в руку. Энтери ставит ее перед собой, и на
миг усомняется в разумности своего поведения, потому что ничего прекрасней он никогда
не видел. Капельки воды блестят на ее теле, пока она расплетает волосы. Наконец, он
касается ее мочалкой и несколько минут старательно трет ее, стараясь сосредоточиться на
задаче и не пропустить ни одного местечка. В мыльной пене она похожа на сливочное
пироженное, и он не удерживается, наклоняется вперед и трогает языком ее сосок, пусть
покрытый невкусной пеной, все равно сладкий. Тася от неожиданности пищит и от греха
подальше окунается в воду с головой.
После он сажает ее между своих ног и долго моет ее чудесные волосы, наслаждаясь
прикосновением ее тела к своему. Руки его то и дело опускаются ниже, гладят грудь с
торчащими бутонами сосков, живот, трогают кругленькую попку, прижатую к самому
дорогому. Тася разморена от теплой воды и от ласк, иногда прерывисто вздыхает на особо
нескромных движениях, но не уходит.
«Она же верит тебе, тупица» - соображает дракон, и от этого внутри становится тепло-
тепло.
Когда намыливание закончено, он подхватывает ее под попку, с восторгом чувствуя и все
округлости, и мягкий пушок там, где он должен быть, и под визг Таисии окунает их обоих
с головой.
После они еще долго лежат в воде, лениво и сладострастно целуются, изучают друг друга, в каком-то невообразимом волнующем состоянии, и любуются на огромную чернильно-
синюю чашу неба, с крупными, как будто можно протянуть руку и взять, сияющими
звездами.
С утра дракона разбудило отчаянное меканье и окрики Михайлиса. Энтери,
приподнявшись на локте, выглянул в окошко, в которое уже пробивались первые лучи
солнца. Двор был заполонен колыхающейся серой массой, в которой спросонья он не
сразу разглядел головы, копыта и хвосты. Старый Михайлис с Лорой пригнали целое
небольшое стадо!
Тася, в своей длинной ночной рубашке, спала лицом к нему, и во сне казалась совсем
малышкой. Он потихоньку, чтобы не разбудить ее, вылез из-под одеяла, оделся и вышел на
кухоньку.
Лорик жарила блины и была свежа и прекрасна, как чудесный цветок. Она хихикнула,
увидев заспанного дракона. А Энтери с удивлением понял, что, отдавая дань ее красоте, он
остается к девушке совершенно равнодушным. Сколько их было, прекраснейших из
прекрасных, а такую, как Тася, о которую можно отогреться – он встретил впервые.
«Да уж, - подумал он, - старею, видимо».
Он вышел на улицу, умылся в ручном рукомойнике и подошел к старику. Тот стоял,
наблюдая за привязанными друг к другу животными, и курил.
- Хорошее утро, - поздоровался Энтери, ощущая заворочавшегося голодного дракона
внутри.
- Хорошее, - благожелательно кивнул старик. – Это все тебе, подранок.
Внутри ликующе взвыл дракон, а человек внимательно посмотрел на старика и спросил:
- Откуда вы их взяли? Я не знаю, как сейчас стоят овцы, но у нас не всякий мог себе их
позволить.
Михайлис внезапно рассердился.
- Ты мне тут еще поупрямься! Не твое дело, откуда я тебе взял еду! А только моя задача
гостя вылечить, чтобы ты снова летать смог!
- Отец, - тихо сказал Энтери, - я же на Таисии жениться хочу. Я честный дракон, а не
залетный какой-нибудь. Какой я вам гость?
Михайлис глянул на него, пожевал длинный мундштук трубки.
- Ну надо же, - проворчал он свою любимую присказку. – Сговорились уже?
Дракон кивнул.
- Тем более – куда я тебя отправлю, если ты летать не можешь? Без слез не взглянешь – не
дракон, а суповой набор! Скажут, что старый Михайлис совсем стыд потерял – не
откормил, не выходил, дочку за доходягу выдает.
- А зачем меня куда-то отправлять? – не понял Энтери.
Старый охотник протяжно и как-то ностальгически вздохнул, выпуская дым.
- А как же иначе, сынок? Помню, когда я за ее матерью сватался, так еле выдержал. Это
обычай у нас такой. Как сговариваетесь на помолвку – повязываются на руки черные
тиньки, это такие плетеные брачные обеты, на верность и постоянство. Черные потому, что чернее тоски нет ничего. И затем влюбленные расстаются на 3 месяца. Ни встречаться
нельзя, ни говорить. Как раз срок хороший, чтобы, если это не твоя половинка, это
осознать и жизни друг другу не поломать.
-А уж если выдержишь, - продолжал его будущий тесть, – тут вы уже считаетесь женихом
и невестой, вас оглашают в храме, и на руки повязываются уже тиньки красные. Потому
что красный – ретивый, упорный. После этого надо еще три задания-загадки от невесты
выполнить, они для всех одинаковы, но мужикам женатым делиться решениями строго
запрещено – проклят будет от Синей Богини.
- И что? – спросил немного ошеломленный от столкновения культур дракон. Он-то думал, что сходят сегодня-завтра в храм, проведут обряд, и унесет он свою Тасеньку в дворец к
себе, если он еще стоит. И там она наконец-то станет его – и душой, и телом.
- Ну, если выполняешь, загадки решаешь, - то тут же жрец и проводит обряд. Свадьбу
играем, молодых поздравляем, и на ночь вы в храме остаетесь, на половине Синей. Там
супруги и познают гммм…гхм….да …друг друга.
На словах про «познание» старик смутился, снова затянулся, выпустил дым - о дочери все-
таки говорит.
Энтери, обалдевший так, что даже мекающие овцы и возможность наконец-то наесться
досыта ему стали безразличны, как-то нервно протянул руку к трубке:
- Можно? Давно хочу попросить попробовать.
- Ну давай, - с сомнением сказал старик. – Только дым не глотай, держи во рту, не вдыхай, кому говорю!
Но дракон уже надрывно кашлял, вытирая слезы в уголках глаз. Потом попробовал еще
раз, так, как говорил Михайлис. Никаких особенных ощущений он не испытал, но
ритмичное вдыхание-выдыхание дыма вводило в своеобразный транс.
- Успокаивает, - заметил он, передавая трубку обратно.
- А то! Потому и курю, - ответил старик. – Со смертью жены начал…
Когда они вошли обратно в дом, Тася уже встала и, одетая в цветастое платье до колен, нарезала крупными кусками свежепеченный хлеб. Дух от хлеба шел сногсшибательный.
Улучив момент, когда отец и сестра его девушки отвернулись от них, Энтери провел
губами по ее затылку, вдыхая ставший уже родным запах, и, воспользовавшись тем, что
огромный нож остановился – Тасенька замерла от его близости, коварно стянул аппетитно
