(Хлопает в ладоши.)
Сегодня после полудня с ристаний
Гостей александрийских здесь я жду.
Поставьте ложа там, в тени латаний. —
Пусть будет наша трапеза в саду.
Входит БИРРИЙ, за ним следует ГОРГИЙ. Он уже немолодой человек с величавой, но немного тяжелой фигурой и правильным, несколько обрюзглым лицом, на котором резко выделяется бритый чувственный рот. Одет и причесан скромно, по греческой моде.
ВЕВЕЯ пристально смотрит на него минуту, затем убегает в дом.
БИРРИЙУж прибыл гость один. То – ритор Горгий.
Привет мой вечной розе – Мириам!
Ученейший мой друг! О, я в восторге…
Ты предпочел всем скачущим коням
Меня одну?
Возможно ль тут сравненье?
Что до ристалищ, – я устал от них.
(Помолчав.)
Могу ли я с тобой в уединенье
Поговорить?
О диспутах твоих?
О новых и возвышенных идеях?
Садятся на каменную скамью с одной стороны сада. Рабы – с другой – хлопочут у стола.
ГОРГИЙНет, я и от наук, увы! – устал…
Да и забудет тот мгновенно все их,
Кто Мириам такой вот увидал:
Неубранной и полною соблазна…
Ах, в самом деле! Как небрежна я!
(Хочет встать.)
ГОРГИЙОставь все ухищренья – безобразной
И сядь, божественная, близ меня!
(Касаясь рукой ее волос.)
О, волосы! Вы жжетесь, словно пламя…
И пахнете, как апельсинный цвет…
Послушай, это странно… между нами.
Ты шутишь, Горгий?
Он молчит.
ГОРГИЙНет.
Нет, я люблю тебя, как скиф, как вандал,
И в этой дикой, яростной любви,
Что кровь мне отравила, как тарантул,
Забросил я папирусы свои
И Академию с ее трибуной…
Сейчас же ты мутишь мой ум и взгляд
И мнишься той – невинной, нежной, юной,
Какой была семнадцать лет назад,
Какую встретил я в глухом Саисе
И научил любви…
Молчи! Молчи!
Хоть говорить об этом постыдися
Здесь, где – цветы, и небо, и лучи,
Где не корчма, не ночь и ты – не путник
С двенадцатьлетней девочкой вдвоем!
Утонченный распутник!
Да лучше ласки с пьяным моряком,
Чем вновь с тобой!
Да, это – вкус твой, верно.
Его я знаю сам.
Вчера, в дверях сомнительной таверны,
Я повстречал тебя с одним таким.
Не отрицай. Спустился плащ твой черный, —
И эти косы выдали тебя.
Так будь моим желаниям покорной,
Иначе… твой позор открою я!
Ты хочешь быть насильником вторично?
Нет, не удастся, друг!
Но почему
Ты, ты, что всем принадлежишь обычно,
Отказываешь мне лишь одному?!
Да, отдаюсь я всей Александрии —
Любым из знати, каждому в толпе,
Но не тебе, что осквернил впервые
Мой детский сон… О, только не тебе!
(Уходит.)
ГОРГИЙ мгновение стоит в мрачной задумчивости, затем знаком подзывает
к себе БИРРИЯ.
Ты хоть и негр, а раб хороший, Биррий.
Тот радостно осклабляется.
Так слушай же, что я тебе скажу:
И днем, и ночью, дома и на пире, —
Везде следи свою ты госпожу!
Она прекрасна…
Так от отравы иль беды иной
Ее беречь с тобой мы будем оба!
Да?
Господин, располагай же мной!
(Кланяется и отходит)
Входят СОСФЕН и ГИАКИНФ. Первый – тучный, плешивый старик в белой одежде с разноцветной бахромой. Второй – изнуренный юноша, одетый со всей пышностью александрийских щеголей. Глаза подведены, за ухом белая гвоздика.
ГИАКИНФ (вяло)Не понимаю… Эта кобылица
Резвее всех. Что нынче сталось с ней?
Эх, юноши! Вот вам бы поучиться
У нас, богатых опытом людей!
(Заметив ГОРГИЯ)
Привет мой знатоку вещей и чисел!
Вам мой привет!
Что ты сегодня, Гиакинф, так кисел?
То – мода новая, иль денег нет?
Фортуна ведь походит на гетеру
И к старцам льнет…
Мы бились об заклад.
Он был за «Рыжую», я – за «Химеру», —
И вот где денежки его звенят!
(Потряхивает кошельком, привязанным к поясу)
ГИАКИНФ с досадой отходит и заигрывает с рабынями.
Скажи, мудрец, повинны ль в дураках мы?
ГОРГИЙ пожимает плечами.
Еще б ему не строить кислых мин! —
Я подкупил возницу за три драхмы,
А выиграл на этом десять мин!
(Хохочет.)
Поистине, то, Горгий, справедливо:
Нужнее золото для старых скряг.
Лишь им милы мы женщине красивой…
А юношей полюбят ведь и так!
Смотри, как уж резвится он с рабыней!
То – к госпоже ее ступень.
Ну, нет!
Та лишь ко мне благоволит отныне.
(Гордо выпрямляясь)
Да и, признаться, есть за что: я – сед,
Но бодр и схож осанкою отменной
С тем мудрецом… Ну, как его?
Вот именно: курносый и почтенный.
Но лишь его умнее во сто крат!
Тот был бедняк, а у меня – триремы,
(Почти кричит)
Верблюды, лавки, золото, товар, —
Мастика, ткани, бронза, диадемы…
Послушай, друг мой… Здесь же не базар,
И я – не покупщик, которых манят!
А что до вас двоих и Мириам, —
То чьей она в конечном счете станет,
Я об заклад не бился бы…
Да, вам
Известья важные забыл сказать я:
Теперь не носят золотых перстней,
А лишь платиновые и с печатью
Рубиновых иль ясписных камней,
Как у меня… Еще, коль верить слухам,
Не принято уж надевать венки,
Но лишь цветок, как у меня, за ухом…
Затем – из моды вышли толстяки!
Я не пойму: как так из моды вышли?
Что ж мне-то делать? Не идти ж в Аид?
Мой юный друг! Не замолчишь ли?
Не всякий мудр, кто много говорит.
Затем ученых обезьян заводят…
Я выписал уж парочку. Затем
Глаза вот так, как у меня, подводят
И не выносят философских тем
Среди бесед… Всё это очень важно.
Что ж, надобно болтать, как попугай?
Подкрашиваться, как эфеб продажный?
Стыдись же, франт!
Появляются ХРИЗО и НАННО. Первая – белокурая, несколько увядшая женщина с развратными глазами. Вторая – черноволосая, полная, со свежим, бессмысленным лицом.
ХРИЗА и НАННОГОРГИЙГИАКИНФ (подбегая к ХРИЗЕ)СОСФЕН (подойдя к НАННО)ХРИЗА (видя надувшихся мужчин)НАННО (так же)ГИАКИН и СОСФЕН (видимо, примиряясь друг с другом)Лишь потому, что ждем весьма давно!
Известна ль новость вам: гетера Филлис
Теперь уж начала влюбляться в дев…
Еще бы! Все мужчины устрашились
Ее морщин!
То – с Лесбоса напев.
Старо уж…
А актриса Эвриала
Себе купила белого осла
И вот у врат Луны с него упала!
Да, фреска любопытная была!
Про Хризу? Да, немножко
Она свихнулась: в храм богини Баст
Всё бегает и в дар приносит кошку,
И льнет к жрецу… К тому, что так губаст!
Затем, что чары, видишь ли, ослабли…
Ты про Нанно? Да, так глупа… Теперь
Учиться вздумала игре на набле, —
Бренчит, а возле воют псы, поверь!
Нет… То, что я, мои красотки, знаю,
Касается прекрасной Мириам!
А что ж хозяйка медлит выйти к нам?
