(Взволнованно и вдохновенно)
Москву, на ней не бывши давно уж, – вечность целую! —
Увидела намедни я с Воробьевых гор
Столь сказочно-прекрасной – и яркою, и белою,
Что замерло дыханье, слезой застлался взор!..
Уж августа ли солнце не хладно ли, не скупо ли?
Она же вся сияла! Там – шпилем, там – крестом,
И золотом потусклым, что на Успенском куполе,
И мрамором ротонды, вершащей Пашков дом…
Как бархат кармазинный, плыл звон Иван-Великого,
Куранты Спасской башни играли серебром…
Ах!.. Пушкина родившей, взлелеявшей Языкова,
Москве ль страшиться ломки, содеянной Петром?!
Москва на стенах мшистых растит сирень цветущую,
Москва, как птица-Феникс, встает, сгорев дотла…
В ней – вольность и заветы! Былое и грядущее!
В тот миг, о незабвенный! я это поняла.
А что я? Шалый листик, оторванный от дерева…
Страны своей беглянка… Вы ж, русские волхвы
Востока и заката, и веря, и не веря, вы
Все тайно единитесь под сению Москвы!
Всё общество – в сильнейшем и, действительно, объединившем всех волне —
нии… Кое-кто поднимается с места, другие же, наоборот, словно прикованы
к нему, не движутся.
Чудесно молвили вы, Софья Львовна!
В первопрестольной каждый дом и двор
Мне дорог, словно я слагал их бревна!
И я, быв юным, с Воробьевых гор
Ей любовался… И пылал, как кратер!
Да, и в реакции вольней здесь дух!
Здесь – университет наш…
(Внезапно АРСЕНИЮ)
А что, не помириться ли нам, друг?
(АРСЕНИЮ)
АРСЕНИИЖмут друг другу руки.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (подымая бокал)ХОМЯКОВ (поднимая свой)ГЕРЦЕНВсе чокаются. К тонкому звону хрусталя примешивается густой колокольный звон.
ХОМЯКОВИшь, как распелись сорок сороков!
Вот весело!.. Сплясать бы…
(Робко, матери)
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (светло улыбаясь)МИЛУША (таща ХОМЯКОВА к клавесинам)ХОМЯКОВ (идя с ней, СОФЬЕ ЛЬВОВНЕ)Страх как она у вас своеобычна!
(Садится за клавесин.)
МИЛУША (ему и ЗВЯГИНЦЕВУ)ХОМЯКОВ(Играет мелодию русской песни, удалой и нежной)
МИЛУША (поет, приплясывая, АРСЕНИЙ и ХОМЯКОВ подпевают)Уродилась я вольным-вольна,
Словно синя Окиян-моря волна!
Шлет сватов к нам старый стольничий…
«Как ты, батюшка, ни вольничай, —
Не пойду я в тесный терем под замок,
Где лишь видят красно-солнце да Бог!»
(Пляшет всё бойчее и задорнее, сохраняя при этом всю плавность и подлинность русских плясовых движений)
Уродилась я вольным-вольна,
Словно ласковая Ладушка-весна!
Шлет сватов младой сокольничий…
Тут, как я сама ни вольничай,
А пошла в его цветистый теремок,
Где нас видят лишь злат-месяц да Бог!
(Останавливается, разрумяненная и запыхавшаяся)
РИТТЕР (хлопая в ладоши)ХОМЯКОВ (с отеческой гордостью)АРСЕНИИГЕРЦЕНМИЛУША, застыдясь, убегает.
Однако не пора ли расходиться?
Да, надо и хозяйке дать покой.
Все, кроме АРСЕНИЯ, незаметно удалившегося в оставшийся неосвещенным кабинет, целуют руку СОФЬИ ЛЬВОВНЫ и удаляются. Она провожает их до дверей. Затем возвращается, медленно, полная затаенной светлой думы, берет из вазы розу, вдыхает долго аромат ее и прикалывает к груди своей.
Потом вынимает из канделябра свечу, направившись в кабинет, видит АРСЕНИЯ, стоящего, скрестив руки, у колонны и освященного ярким сиянием месяца.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (с удивлением и как бы страхом)(Нахмуриваясь)
Зачем вы здесь? Вы видите – устала я…
Та медлит, растерявшись.
Да, эту вот, мой друг.
Такая она томная, и тяжкая, и алая,
Как сердце, что исполнилось до края страстных мук…
СОФЬЯ ЛЬВОВНА покорно подает ему цветок и, пройдя мимо, ставит свечу на стол.
(Тем же тоном)
Свечу ж задуйте! Что она при этом властном месяце?..
СОФЬЯ ЛЬВОВНА столь же покорно гасит свечу.
(Указывает на диван)
СОФЬЯ ЛЬВОВНА садится, он опускается подле.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА (пытаясь принять свой легко-насмешливый тон)Поэзия… Совсем Жорж Занд с Мюссэ!
Ах, да… немножко бесится,
От счастья, видно, Лизанька, ma fille и votre fiancée.[66]
Не то! не то! С Lise кончено, о Lise ни слова более.
СОФЬЯ ЛЬВОВНА смотрит на него пронзительным взглядом.
(Твердо.)
Да, да, теперь я вынужден, обязан с ней порвать.
Арсений Александрович! То слышу, верьте, с болью я…
Успела оценить я вас и полюбить, как мать.
Как мать, графиня? Только-то?.. Мне ж верится, мне ж грезится,
Что большей удостоен я и… иной любви!
Сколь нежное лицо у вас в сиянье дымном месяца!
Сколь жажду я вас, милая… любимая… Sophie!
(Приближает к ней лицо свое)
СОФЬЯ ЛЬВОВНАОн внезапно целует ее в уста.
Что делаете?.. Боже мой!
Оставьте же… Да можно ли?..
А отчего нельзя?
Когда мы оба дерзкие?.. Когда хотим того же мы?
Но оба и столь разные!.. Я Вам чужая… Вся.
Неправда! Путь один у нас… И вера та же самая
От нынешнего вечера!
(Стремительно берет ее за плечи и поворачивает к себе)
Ах, что за красота!
Ну отвечай, прелестная, надменная, упрямая, —
Ужель всё ненавидишь ты?.. Иль любишь?
АРСЕНИЙ с силой отнимает ее руки от лица и длительно целует их, тогда она говорит с горькой иронией на себя и даже гневом.
Я, «fort esprit»[67] – влюбленная! Да и в кого ж? В Арсения!
Соперничаю с дочерью, лишаю жениха…
(АРСЕНИЮ)
А вы-то, вы-то! – Розою пленяючись осеннею,
Презрели вешний ландыш вы, чуть глянувший из мха!..
Зачем, зачем?
Влекусь я к вам… А почему? Не ведаю.
Вы мне по слову русскому – «желанная», она ж…
Гордиться, верно, сладостней нелегкою победою?
Не грех ли вам, любовь моя? А я-то, я не ваш?..
Ах, ежели бы знали вы, как много аромата вы
В себе таите женского, блестя умом мужским!
Вы, чьи уста – малиновы, а плечи – млечно-матовы,
Вы – роза, впрямь!.. Куда ж до вас и Lise. и всем другим?
(Горячо обнимает ее)
Но Вы, Sophie, дрожите вся… Колеблетесь? Не верите?
Нет… Чувство, что во мне самой, мне странно и ново.
Такая страсть!.. Что ждет меня?
Взгляните, друг мой, в двери те:
Не Кремль ли то белеется?.. Так вот в виду его
Я, как царице, в верности великой присягаю вам,
Своей подруге в будущем и… бывшему врагу.
Клянусь! Подобно мантиям пурпурно-горностаевым,
Вас обожаньем пламенным навек я облеку…
(Привлекает ее на грудь к себе и нежнейше целует)
Да, этим вот мгновением вся жизнь моя искуплена.
Во мне – одно лишь счастие… Нет воли, нет ума…
Арсений, друг сердечный мой, противник и возлюбленный,
Смотри: тебя целую я, я, гордая, сама!
