Ученые
Сидят по-четверо за темным кантом
Светильника, зарывшись в стол зеленый.
Как осьминог над трупом, удивленно
Нависла лысина над фолиантом.
Бывает, руки возникают в пятнах
Чернильных. Вспархивают немо губы.
Язык, что красный хоботок сугубый
Над римским правом — маятник отвратных
Гримас. По временам они, как тени,
На белой расплываются стене.
Их голоса всё дальше, всё смятенней.
Но вдруг их пасть растет. Слюна писак
Бушует. Тишина. Мир в белой пене.
Параграф с краю зелен, как червяк.
К выдуманной возлюбленной
I
Во тьме аскез печальных ты уснула,
Отшельница, под белым платом спишь,
Твоею прядью тленною взмахнула
В провалы впавших век ночная тишь.
И поцелуев мертвых отпечатки
Легли на губы кратерами ран.
Уже червей прибывших танец гадкий
В могильной сырости височной дан.
Как доктора, они втыкают в тело
Пинцеты хоботков, пускают в нем
Чудовищные корни. Как сумела б
Ты их прогнать? Ты проклята живьем.
Огромным колоколом над могилой
Свод неба, черный, кружится — над злой
Твоей зимой. И снегопад постылый
Задушит всех, кто плачет под землей.
II
Вокруг могил — моря из желтых зарев:
В ночи горят акрополи столиц.
И робких сих огнем в глаза ударив,
Смерть гонит мертвых, как со стен синиц.
Как дым клубясь, они с печальным стоном
Летят над полем, где одни волчцы.
На росстанях садятся роем сонным,
Как сброд бездомных в хлюпанье грязцы.
Всегда оглядываясь с веток лысых,
Куда их вихрь швырнул — не верят. Но
Для них закрыт их город. Вихри в высях
Кидают их пустых пространств на дно.
Где город мертвых? Вялы, сонны лица.
И в строгом пламени заката встал
Загробный мир, портовые столицы,
И черных парусов упругий вал.
И флаги черные вдоль улиц длинных.
Кварталы нежилые. Белый свод
Небес, проклявших их. Колоколиных
Глухих раскачиваний вечный ход.
И черные мосты в поток халатом
Швыряют тень, вращаясь посолонь.
И губы жжет багровым ароматом
Лагун встающих пляшущий огонь.
И город испещрившие каналы —
В лесах из лилий. Ветер недвижим.
И на носу гондол, где лампы алы,
Огромные матросы. Нимбы им
Нарисовал закат, и самоцветы
Их глаз бездонных обнял вечный снег
Небес, чья высь в зеленые просветы
Впустила месяц на какой-то век.
И с завистью покойники с деревьев
Глядят на спящих в нежном царстве том.
Тоска их гложет по закатам древним
И небесам, объятым сплошь огнем.
Тогда Гермес кометой голубою,
Сотрясши ночь полетом вихревым,
Свергает в бездну их, и, дико воя,
Песнь затянув, они влетают в дым.
Всё ближе города, где жить им скажут,
Откуда ветры золотые бьют.
Врата им губы аметистом мажут,
Целуя в шахте погребенный люд.
И города, серебряные в доке
Луны, их летним потчуют вином,
Когда огромной розой на востоке —
Рассвет полночный, и светло, как днем.
III
Весенним ветром над тобой во гробе
Они, приветствуя тебя, летят.
В их жалостливой соловьиной дроби
Твой лоб из воска нежностью объят.
Их шелковые пальцы муку злую
Мою передают. Как листьев лет,
К твоим ногам кругами поцелуи
Падут, как голуби, на мертвый лед.
Они и ночь поднимут, дорогая,
Взметая факелы огнем шутих,
В ладони белые твои влагая
Застывший мрамор долгих слез моих.
Они тебя одарят ароматом
Из розою наполненных амфор.
И шелк волос твоих тончайшим платом
У врат небесных зыблет звездный хор.
Они воздвигнут пирамиды, чтобы
На высочайшую твой черный гроб
Внести, и солнце чтоб в припадке злобы
Вливалось в кровь твою и жгло твой лоб.
IV
И солнце, в облаке цветов слепящем,
Орлом слетит к вершинам этих пик.
И пурпур губ с их плачем, нежно спящим,
Прольет светило на чудесный лик.
Тогда свое возьми в ладони сердце
И покажи святыням тихим там,
До побережья неба чтоб зардеться
Могло огнем по царственным волнам,
На море мертвецов — твоею славой.
И встанут паруса вокруг твоей
Огромной башни, тучей златоглавой,
Последней песней на закате дней.
И всё, что я во сне сказать успею,
Священники воскличут в трубы. Так
Провалы бухт наполнят стоном, спея,
И жалобный тростник и черный мак.
V
И мрачный месяц засияет гранью —
Так глубоко рубин в земле блеснет.
В ручьи волос твоих, горящих ранью,
Влюбившись, он над городом уснет.
И мертвецы потянутся из склепа,
Вокруг тебя слетаясь, мотыльки,
Светящиеся сослепа, нелепо,
Как сквозь стекло, лиловые полки.
VI
И во главе таинственного войска
Пойдешь в страну таинственную ты,
И я — вослед. Твою ладонь из воска
Покроют поцелуи, как цветы.
Через края небесные прольется
На остров мертвых — вечности поток,
На западе костер теней взовьется,
И горизонт растает, как дымок.
На улицы все высыпали (в гробе ль
Увидишь знамения неба!), башен
Летят зубцы, кометы дерзкий шнобель
Вот-вот их клюнет, кровью разукрашен.
Астрологи на крышах, звездочеты —
Трубою тычут в небо, телескопом.
И маги выползли из нор — да что ты! —
Одно светило заклиная скопом.
Уродства с немощами, черный саван,
Вскачь из ворот летят. Больными койки
Оседланы, тут вой и корч гнусавый,
И на гробах иные — как с попойки.
Самоубийцы шляются ночами,
Самих себя перед собою ищут,
Как метлы, в три погибели, руками
По бездорожью, пыль сметая, рыщут.
Ведь сами пыль. И землю волосами
Устлав, побудут здесь еще минуту.
И прыгают — чтоб в смерть скорей! — носами
Безжизненными въехав в землю будто.
Но дергаются вроде. В поле звери
Им слепо рогом протыкают брюхо.
И вытянувшись, словно в смерть поверя,
Они лежат. Шалфей им лезет в ухо.
<Год мертв уже. Опустошен ветрами,
Как мокрое пальто над головою.
И грозы вечные, кружа над нами,
Из бездны в бездну проплывают, воя.>
Уже моря, словно желе, застыли.
Повисли корабли на гребнях, крупны,
Гниют униженно, застрявши в иле,
А небеса, как прежде, недоступны.
Мертвы деревья и зимой и летом,
Мертвы навеки, как мертвы предсмертно,
И над дорогами, гнилым скелетом,
Костями-пальцами дрожат манерно.
Кто умер, тот полувстает, пытаясь
Сказать хоть слово. Слово улетает.
Где жизнь его? Стекляшками вонзаясь
В пространство, взгляд летит куда-то, тает.
Крутом лишь тени. Облик их не явлен.
И сны под дверью шастают без шума.
А кто проснулся, будет, днем подавлен,
Век целый с век стирать свой сон угрюмый.
ДЖОН КЛЭР{183} (1793–1864)
О облака! Прелестницы, красотки,
Как вы резвы, как любите покой,
Охотничьей не лишены походки,
В прозрачнейшей накидке шерстяной;
Иль в трауре, как черная — рекой —
Вода и глубь, что медленнее лодки,
Вселяющая ужас, Боже мой,
Твоим величьем в чей-то разум кроткий,
Что с восхищением глядит на грозы;
А я люблю ваш видеть сон, такой
Разнообразный, как метаморфозы
Небесных зорь над горною страной,
Когда встает над рощею весной
Рассвет, и в дреме вы на окоеме,
И, как скрывают истину порой,
Вы Око дня скрываете; в истоме
Так я смотрел на озеро с игрой
Небесной, вверх стремясь, где б можно было
Сорвать покровы с мягкой пеленой,
Обставшей ум, когда луна — могила,
Чтоб взгляд Того поймать, в Ком блеск и сила,
Кто царствовать велел вам надо мной.
