16. Царь среди Волков
Однажды Царь зверей серьезно занемог.
И царствовать ему отныне в тягость было.
И давешнего не хватало пыла,
Чтобы дела вершить он здраво мог.
За царствова́нье мир переиначив
На лад приспешников лихих,
Простых зверей порядком одурачив,
И, удаляясь ныне от забот мирских,
Он, перед подданными плача
И каясь во грехах своих,
Преемника себе назначил.
Под неусыпным взглядом алчущих Волков —
Новоявле́нных правящих кругов,
Преемник-Царь впервой
с подда́нными столкнулся…
И ужаснулся:
Как загнан весь лесной народ,
Того гляди как перемрет,
А то и сам от голода и нищеты Волков сожрет!
С оглядкой на верхи,
кабы товарищей и не обидеть,
Он потихоньку вольную всей мелочи дает,
И кормит, и от стаи бережет.
А стая не слепа, противно то ей видеть.
С негодования и ревности орет:
В глазах угроза, зуб пока неймет.
Теперь старается наш Царь на славу,
Меж подданными сутки разделил:
Волков охотиться в ночное время допустил,
В дневное запретил расправу.
Выходит днем народец из жилищ,
И тощ, и нищ,
Свободы на копеечку хлебая
И пропитанье скудное имая,
Да за Царя стоит горой.
А Волки, поохотившись ночной порой,
Мясное поглощая,
Кричат «Царя долой».
Так он и мечется: и Во́лков усмирить не смеет,
И жителей лесных жалеет.
Какой в том царству прок.
Кабы Волко́в да в шею,
Вот было б житие дай Бог.
Господ и нищету неравенством равняя,
Не сделать шаг вперед.
Не накормить измученный народ.
Да не насытить Волчью стаю,
Пока все царствие она вконец не изведет.
Однажды Соболек большому Ястребу попался,
И, как ни бился, ни старался,
Не сжалилась судьба над ним.
Держа в когтях добычу крепко, враг, неумолим,
Понес ее на корм птенцам своим.
Слабея, Соболек наш в воздухе болтался
И Ястреба молил:
«К тебе взываю из последних сил!
Будь милосерден, отпусти меня на волю,
Я не могу вздохнуть, доколе
Не разожмешь своих когтей.
Скажи, ведь любишь ты своих детей,
И не чужды́ тебе любовь и состраданье!
Сочувствуя теперь судьбе моей,
Вовек прославишься, благое совершив деянье!»
«Я к славе не стремлюсь,
– ответствовал Ястре́б,
И твой призыв мне кажется бессмыслен и нелеп.
Ты – пища знатная, а я, без шуток,
Частенько ба́лую своих малюток
И приношу кусок им повкусней.
Ты, Соболек,
меня любовью к детям заклинаешь,
Да сам ее едва ли знаешь.
Признайся, да не ты ль своих детей,
Чуть соболю́шка отлучится, пожираешь?»
«Да, правда, одинаков я ко всем,
И на своих, чужих не знаю различенья.
Кто послабей, того и ем.
Но ты… порой во мне буди́шь недоуменье:
Как уживаются в тебе жестокость и любовь?
Хотя свой молодняк столь нежно ты лелеешь,
На свете больше никого ты не жалеешь,
Поживы ради убивать других готов».
«Ах, то для хищника закон простой!
Но, согласись, что вовсе не гуманно
Быть для чужих самою добротой,
А для родных – тираном!»
Зажал наш Ястреб посильнее Соболька,
И тот затих в его тисках.
Иной щадит своих,
закон родства лишь соблюдая,
А на других, как хищник, нападает,
И у него лишь тот действительно не прав,
Кто, всякое родство поправ,
Своих же близких поедает.
Порою, новости на всю страну вещая,
Клан журналистов-репортеров
Не о событиях реальных сообщает,
А действует согласно уговору,
Стараясь истину политикой прикрыть,
Заказчику негосударственному угодить,
Тем самым вред стране весомый причиняет.
Дерзнем мы в басне сговор сей изобличить.
Сороки издавна в лесу служили
Разносчицами новостей.
Без умолку болтали и юлили,
Да на хвосте своем и сплетен, и вестей
Всегда немало приносили.
Нос по ветру держа,
Узнать все первыми спеша,
По лесу шустро разлетались.
А иногда и в стайку небольшую собирались,
Затеяв не на шутку спор:
Кто больше прав из них, прилюдно выясняли.
Во лжи порой одна другую обвиняли.
Всяк о своем назло друг другу стрекотали.
И было так до этих самых пор.
Однако Хищники исправить дело то взялись.
Политикой усердно занялись,
Разносчиц новостей к себе переманили,
Мечтая вскоре и престол занять,
Царя зверей из леса вон прогнать,
Сорокам благодать сулили:
Изрядный куш, поддержку всякую в делах,
Во власти продвиженье.
В отличие от прочих птах,
И почести, и дань, и уваженье,
Когда бы те в сплетня́х и в новостях,
Забыв о прежних ссорах и страстях,
Лишь в унисон теперь трещали.
В угоду сильным все событья освещали.
А чтобы не было по лесу возмущенья,
В секрете то предательское соглашенье
Решили сообща держать,
О переменах никому не сообщать.
Теперь, из норок вылезая,
Лесные жители, узнать желая,
Что говорливые Сороки разнесут,
Слыхали их согласный пересуд,
Но, как и раньше, щебетанью доверяли.
И многие зверьки, попав впросак,
Наслушавшись Сорок, и так, и сяк
На хищный лад Царя зверей ругали
Да простодушно уповали
На новое правленье Лис.
А Лев, боясь нарушить компромисс
С лукавым Лисьим кланом,
Трудился неустанно,
Дань интересам сильных воздавал,
Простой народ все больше притеснял.
В ответ на это властное бесчинство
Народ бесправный проявил единство
И на лесной поляне собрался,
Протест Царю являя,
Во всеуслышанье открыто заявляя,
Что притесненью положить конец пора,
А Лис гнать в шею с царского двора.
Сороки те, имея склонность
Все сплетни первыми разузнавать,
Везде свой любопытный нос совать,
Вдруг проявили редкостную скромность:
Сидели смирно на ветвях,
Тем выражая небреженье
К народному движенью,
И, Хищникам подстать,
Старались новость замолчать.
Да вовсе б дело это и замяли,
Но только Птицы прочие молчать не стали,
По лесу быстро разносили весть,
Что нынче собралось зверей не счесть
Отстаивать лесную честь.
А там и до Царя дошло прошенье —
Народа волеизъявленье,
Но не усердием предательниц Сорок,
Которым чаянья народа невдомек,
А силами иного доброхота
Из птичьего народа,
Что бескорыстно делу общему помог
В кратчайший срок.
Изобличая тот позорящий порок
Успешных сытых репортеров,
Звучит нещадным им укором
Глас неподкупных Птиц:
Стране родной безмездное служенье,
Во имя истины труже́нье,
А не сложенье небылиц
В угоду важных лиц,
Желающих занять правленье
И потому готовых к поощренью
Сорочьей лжи во имя выгоды своей.
Да в том лишь низость их становится видней!
В густых ветвях, почти под самым небосводом,
Гнездо себе устроил Королек.
Глядит он сверху вниз, как маленький божок,
И потешается над всем лесным народом:
«Вот неразумный сброд!
Все время держится к земле поближе,
Без толку по делам снует,
И даже голову задрать ну хоть немного выше
И глянуть вверх ему ума не достает.
Кем населен родной наш лес, помилуй, Боже!
Одни глупцы кругом.
Мне, Корольку, давно пора, похоже,
Свой заграницей обустроить дом».
Шути́т он так и вниз, без всякого стесненья,
Бросает шелуху от трапезы своей.
И видит вдруг: с одной из тех ветвей,
Куда попала шелуха, в то самое мгновенье
Взлетает Ворон, пожилой мудрец,
Неправды изветни́к и праведности жрец.
Вблизи от Королька наш Ворон приземлившись,
Насмешнику спокойно говорит:
«Не много ль мнишь ты о себе, космополит?
И родину сменить решившись,
Веди себя хоть каплю поскромней.
Отбросами от трапезы своей
Наш лес не засоряй,
чай, сам ступить не сможешь.
Да и на голову другим сорить не гоже».
«Ах, Ворон, по земле я не хожу,
А все летаю или здесь в гнезде сижу.
А за своим гнездом всегда слежу примерно:
Все лучшее в него я приношу
И выметаю грязь усердно.
А то, что вниз сорю, ведь здесь не заграница!
К чему церемони́ться!»
«Ах, ты, чудак несчастный, да неужто спесь
Совсем глаза тебе затмила?
Ты посмотри, какая красота окрест!»
«Но мне давно здесь ничего не мило.
Не капли красоты у здешних мест
Не вижу я. А то, что и отцы мои здесь жили
Да не правы́ они, как видно, были,
Что выбрали такой убогий лес!
Нет, всё не то: и даже власть мельчает.
Давно пора бы свергнуть Лёву, старика,
И выбрать… ну, хотя б и Королька.
Наш брат ведь толк во власти знает!»
«Да как же ты, голубчик, власть суди́шь,
Когда ты родину свою не любишь
И на нее как на рабу, глядишь,
Да всё бранишь
И неопрятностью своею губишь.
Какое родине ярмо ты изберешь,
Доколе сам, как паразит на ней, живешь?»
Когда нужда патриотизму ложному сказаться,
За власть едва ли стоит браться —
Ума достанет только на дележ.
