ский, по характеристике Б. Н. Белякова, автора «Летописи Ниже¬
городского—Горьковского театра» 13, предприимчивый делец, знав¬
ший все секреты театральной коммерции, предложил молодому
актеру остаться у него на зимний сезон, обещая платить пятьде¬
сят рублей в месяц; это была уже третья ступень его благополу¬
чия. Зря Бельский денег не платил, актеры у него работали
с утра до полуночи. Много ролей сыграл в том сезоне и Орленев,
но в памяти у него осталась только одна: мальчик-сапожник из
водевиля Мансфельда «С места в карьер». Водевиль этот, судя по
газетным извещениям, шел часто, хотя особого шума в тот ниже¬
городский сезон не вызвал.
Искусство Орленева в жанре водевиля еще ждало своего при¬
знания, но схема роли наметилась уже тогда. Во-первых, мотив
натуры; у маленького героя Орленева был прототип — тоже уче¬
ник сапожника, нижегородский уличный мальчик с двойной
жизнью: одной — свободной, для себя, полной еще ребяческих ин¬
тересов, и другой — вынужденной, для хозяина, настороженной,
как у испуганного зверька, и озабоченно-деловой. Для полноты
реальности Орленев произвел щедрый обмен — отдал мальчику
свой почти неношеный костюм, взял его рваную одежку — и
после соответствующей дезинфекции выступал в ней на сцене,
демонстрируя безусловную подлинность портрета. И, во-вторых,
мотив смеха сквозь слезы, той веселой беззаботности, которая
способна была смягчить, но не скрыть недоумение и беспомощ¬
ность мальчика, столкнувшегося с враждебным ему миром взрос¬
лых. Пока это был эскиз роли, потом, у Корша и Суворина, она
получила раскраску и окончательную форму. Но начало ее было
здесь, в Нижнем Новгороде, где Орленев впервые испытал себя
как комедийный актер мартыновской традиции, близкой к нату¬
ральной школе русской литературы сороковых годов.
Два последующих года он провел по преимуществу в городах
Западного края, на территории нынешних Литвы и Белоруссии,
у антрепренера Картавова, делившего сезоны на половинки —
первая в Вильно, вторая — в Бобруйске, первая в Минске, вто¬
рая — опять в Вильно. В промежутке Орленев побывал еще
в Орле и в Крыму. От этих лет у него остались смутные воспоми¬
нания: тряска в прокуренных вагонах третьего класса, запущен¬
ные номера для приезжающих, первые кутежи и потом неделями
еда всухомятку, меценаты, продвигавшие своих фаворитов; пе¬
строта лиц — похожие на Золя интеллигенты в глухих сюртуках
на премьерах в Вильно, шумные пехотные офицеры из бобруй¬
ского гарнизона, охотно проводившие вечера в театре, богатое ку¬
печество в первых рядах кресел в только что построенном театре
Минска и т. д. Мелькание, суета, рутина и время от времени ка¬
кие-нибудь драмы, любовные, семейные, драмы профессиональ¬
ного престижа, придающие этой бестолково-нищей жизни харак¬
тер безысходности, драмы, которые с пониманием описывал
Вл. И. Немирович-Данченко в свой домхатовский период. Были
еще летние гастрольные доездки, в одной из них участвовала
сама Савина, но и они не подымались над уровнем будничности.
В смысле творчества эти два года оказались малоинтересными.
Орденов еще больше преуспел в технике, и эта умелость ста¬
новилась опасной, потому что рядом с пей возникал призрак
ремесла.
Во время скитаний он попал в маленький литовский город Па¬
нсвеж (теперь Паневежис) и неожиданно для себя женился. Вне¬
запное увлечение затянулось на годы. От этого брака у Орленева
родилась дочь, которую он назвал Ириной (в память о недавнем
успехе «Царя Федора»). Павел Николаевич пожню се любил, хотя
очень редко с пей встречался; каждая из этих встреч, по воспоми¬
наниям близких, была «огромным радостным событием» для отца
и дочери *.
Живо запомпился Орлспеву предпоследний перед возвраще¬
нием в Москву, ростовский сезон. Его удачи той зимы 189:1/92 года
заслуживают особого упоминания. Ему так долго поручали
роли любовников (вторых!) и фатов, что в конце концов он стал
их уверенно играть, нс очень изобретательно и очень технично,
Гораздо значительней его неудачи или полуудачи ростовского се¬
зона, к числу которых относится прежде всего Хлестаков. Натура
увлекающаяся, даже по-своему одержимая, Хлестаков Орленева
врал по вдохновению, купаясь в этой лжи, все больше и больше
запутывая и так запутанную интригу. Чудак, странный фантазер,
мистификатор, он ничем не был похож па того петербургского
чиновника, «совершенного commc il failI», которого имел в виду
автор. Орленева нельзя было упрекнуть в водевильном легкомыс¬
лии, напротив, в комизме его Хлестакова ясно слышалась беспо¬
койная нота. Но этой сатире с уклоном в фантасмагорию не хва¬
тало широты, она была слишком анекдотична, слишком замкнута
в своих границах, слишком па свой особый манер, чтобы стать
«типом многих», чтобы ответить требованиям гоголевской всеобъ-
смлемости («всякий отыщет себя в этой роли»). Не раз потом
Орленев возвращался к «Ревизору», по уравновесить реальный и
фантасмагорический элемент комедии так и не смог, и роль Хле¬
стакова несколько раз появлялась и потом исчезала из его ре¬
пертуара.
* Первая жена Орленева, Елизавета Павловна Скромнова, вскоре после
встречи с ним стала актрисой и выступала под своей девичьей фамилией.
Она была партнершей Павла Николаевича — играла в Петербурге у Суво¬
рина княжну Мстиславскую в «Царе Федоре»; се репертуар в поездках —
Ирина в том же «Царе Федоре», Женя в водевиле «Школьная пара» и т. д.
впоследствии работала во многих столичных театрах и в провинции.
Умерла в 1951 году.
Ирина Павловна Орленева училась сперва в балетной школе у
О. И. Преображенской, потом драматическому искусству в классе у
1*1. П. Карпова и в студии В. В. Максимова. Много лет выступала на сцене.
«Занималась также переводами пьес с нескольких европейских языков.
Трудно ему далась и роль гимназиста Степы в «Школьной
паре», которую Кугель в небольшой книге «П. Орленев», издан¬
ной в 1928 году, назвал среди лучших его работ в жанре воде¬
виля14. Пустую пьеску, построенную на недоразумении, на игре
слов, на двойном их смысле (пара — двое влюбленных, пара —
мужской костюм), Орленев сыграл с наивозможной серьезностью,
отыскав у водевильного гимназиста черты своего больного брата,
«озлобленного, недовольного и ворчливого». Эта внезапная и, ве¬
роятно, не совсем оправданная ассоциация, обострившая дей¬
ствие, придала бедному Степе характерную нервную подвиж¬
ность, заинтересовавшую ростовского зрителя. Но нужны ли были
психологические усложнения пустячку Бабецкого? В последую¬
щие годы, вернувшись к этой роли, Орленев играл ее с изящной,
ничем не омраченной непринужденностью, которая нравилась,
например, такому знатоку и ценителю, как В. Н. Давыдов. К ска¬
занному следует добавить, что из не вполне оправданного услож¬
нения водевиля Орленев извлек и пользу: в «Школьной паре»,
этой «картинке с натуры в одном акте», действительно чувство¬
валась натура, пусть в комическом преломлении.
Седьмой сезон Орленев провел в Вильно, городе, который часто
оказывался на его пути и потом, в годы гастролерства. Труппа
у антрепренера Шумана собралась большая, но и работа у акте¬
ров оказалась немалая (Орленев в мемуарах написал — ужасная).
Когда сезон, длившийся с 30 августа 1892 года до начала февраля
1893 года, кончился, «Виленский вестник» привел такую стати¬
стику: театр сыграл 60 комедий, 50 драм, 11 мелодрам, 7 траге¬
дий, 7 фарсов, 6 феерий. Это за пять месяцев! Цифры, по нашим
сегодняшним представлениям, умопомрачительные. В Москве
у Корша каждую неделю по пятницам были обязательные премь¬
