Новость изумила Простака.
– А мне казалось, вы говорили…
– Не важно, что я говорил! Заткнитесь!
– Ладно. Но все же вы сами…
– Вам сказано: заткнитесь.
Простак утих, но чувства его были задеты. Тот ли это человек, спрашивал он себя, который стискивал ему руку и чуть ли не со слезами на глазах благодарил за сотрудничество? Кратковременное знакомство с театром пока еще не научило его, что между поведением менеджера накануне спектакля и поведением того же менеджера сразу после провала существует легкая, но ощутимая разница.
Мистер Леман возобновил свою речь:
– Если спектакль прошел не очень успешно, что из того? Чего еще ждать, если наш красавчик подвел нас за полчаса до начала и пришлось вводить бездаря дублера?
Никаких хитроумных уверток Фанни принимать не желала.
– Ах-ах-ах, бездаря! Этот Спендер играл куда лучше Мэрвина. Все дело в пьесе. Она ни к черту не…
– Почему это?
– Хочешь узнать? Хорошо. – Фанни облизнулась. – Первое!
Но тут ее перебили, возможно – очень кстати, поскольку у мистера Лемана грозило подскочить давление. Вошел официант, неся раскладной столик и другие необходимые предметы. Он был низенький, плотненький и, наверное, самый дружелюбный из всех официантов в Сиракузах.
– Здесь намечается вечеринка? – приветливо осведомился он.
Простак очнулся.
– Спасибо! Да-да. – Он повернулся к мистеру Леману. Чувства его все еще были оскорблены, но после спектакля оскорбленные чувства следует подавлять. – Послушайте, это ведь все мелочи, верно? Спектакль-то имел успех!
Мистер Леман бросил на него долгий скучный взгляд, но промолчал. Официант разложил столик.
– Мистер Фричи сказал, что заглянет попозже проверить, все ли в порядке, – сообщил официант, и мистер Леман вздрогнул точно кит, в которого всадили гарпун.
– Мне только и не хватало этого чокнутого, – простонал он. – Убирайтесь!
– Слушаюсь, сэр.
– Фричи! – фыркнул мистер Леман, точнее – выплюнул это имя, будто выругался крепким и сочным елизаветинским ругательством, какое мог бы отпустить Бен Джонсон, разозлившись на Бомонта и Флетчера за стаканом шерри в таверне «Русалка». – Только его нам и не хватало!
И снова в номере 726 воцарилось молчание. Нарушила его Фанни.
– Интересно, могу я задать вопрос? – полюбопытствовала она со смиренной ласковостью, подействовавшей на Лемана словно раскаленная кочерга. Он возбужденно подскочил, шляпа-дерби качнулась.
– Отстань! – взмолился он. – Отстань от меня, говорю!
Но упорную женщину с пути не сбить. Долг ее – оказывать мужу всяческую помощь, и она твердо намеревалась исполнить его.
– Я только хотела спросить, ты будешь вставлять какой-нибудь номер в ту пятиминутную паузу, когда Уиттекер никак не могла вспомнить следующую реплику? – ласково проурчала она. – Если она намерена выдерживать такую паузу на каждом спектакле, вставной номер необходим. Балет к примеру. А не то я и сама могла бы выйти с булавами…
– Отстань! – Леман свирепел на глазах. – Отстань, отстань, отста-ань!
– Мы все трудимся ради спектакля, – добродетельно проговорила Фанни. – Как-то я видела труппу швейцарских музыкантов…
– Прекрати сейчас же! – взревел мистер Леман и повернулся к Джеку. – Ты сказал режиссеру, что мы встречаемся здесь?
– Он придет с минуты на минуту.
– А Берни?
– Я сказал ему номер комнаты.
– А где эта Мур с моими заметками?
Простак тоже решил помочь.
– Мистер Леман, вот мои заметки, если вам потребуется…
– Давай звякни Берни. Вызови его сюда.
– Ладно. Но что-то я не видел его в зале.
– Я видела, – вставила Фанни.
– И что он сказал? – спросил было Леман, но тут же быстро добавил, заметив, как засияло лицо жены. – Нет, молчи!
Простак все рвался помочь.
– Вот заметки, мистер Леман. Желаете взглянуть?…Насчет сцены в саду, к которой мне особенно хочется привлечь ваше…
– О-о! – простонал Леман.
Вошла Динти Мур с экземпляром пьесы, пухлой стопкой заметок, надиктованных Леманом, и пучком остро отточенных карандашей. Вела она себя смирно, без всякого следа обычной живости, напоминая персонаж из жутких историй, которому явилось привидение. Собственно, так оно и было. Приветственное восклицание Простака не вызвало ответной улыбки. Воспитанные девушки на похоронах не улыбаются.
– Дайте сюда заметки, – велел мистер Леман, усаживаясь за письменный стол. – И пьесу. И карандаш.
– Дайте мне мистера Сэмсона, Китти, – сказал Джек в телефонную трубку. – Из номера 413. Да, кстати, как вам спектакль?
– Ну-с, приступим. – И мистер Леман открыл пьесу.
– Да! – с болью воскликнул Джек. Было очевидно, что ответ телефонистки совсем не порадовал его. – Ну, так далеко я бы не стал заходить… – слегка поморщившись, бросил он. – Поймите, спектакль еще не обкатан. Над ним нужно поработать. К тому времени как мы приедем в большой город, он засверкает и заискрится.
– Ага! – воскликнул Простак. Вот он, по его мнению, старый боевой дух.
Мистер Леман жестом приказал Динти сесть на стул рядом с ним.
– Записывайте все, что будут говорить, ясно? И я не хочу… О Господи, опять он здесь!
Это вернулся официант, нагруженный бутылками шампанского.
Глаза Фанни, округлившись, провожали его, пока он пересекал комнату.
– О! – задохнулась она в восторге от такой щедрости. – Ваш день рождения?
– А? – переспросил Простак. – Нет, мы хотели отпраздновать успех спектакля.
Брови у Фанни вскинулись.
– Что?
– Успех спектакля.
– Значит, я правильно расслышала. – Она взяла бутылку шампанского. – Их откроют?
– Ну конечно.
– Скоро?
– А, ясно! Официант, откройте, пожалуйста, бутылочку-другую.
– Простите, что спешу так, – сказала Фанни, – но, понимаете, мне ведь пришлось смотреть все три акта.
Джек наконец установил связь с таинственным Берни.
– Берни? Это Мак.
– Скажи, пусть поторопится, – раздраженно бросил Леман.
– Мы собираемся тут, в 726-м. Ждем тебя, – сказал Джек. – О’кей.
И повесил трубку. Официант маячил в дверях.
– Мистер Фричи спрашивает, когда подавать еду.
– Ах да! – воскликнул Простак, вспомнив об обязанностях хозяина. – Хотите, чтобы закуску привезли прямо сейчас?
– Мне все равно, – ответил Леман; его мысли блуждали далеко от всего земного. – Я прошу одного: пусть Фричи держится подальше отсюда.
– Вы желаете видеть мистера Фричи? – бойко осведомился официант.
– Нет! Не желаю! Брысь!
– Слушаюсь, сэр. А помните, что сказал Макартур японцам, когда те выпихнули его с Филиппин?
– Нет.
– Я еще вернусь!
Два бокала шампанского привели Фанни в веселое расположение духа. Она предложила тост:
– За Глэдис Уиттекер, королеву глухонемых!
Леман грохнул кулаком по столу.
– Закройте дверь! – рявкнул он. – И где все? Я плачу режиссеру кучу денег. Где он? Берни Сэмсона я привез из Нью-Йорка. Где он? Мне что, никогда не получить ни от кого помощи? А, – перебил он сам себя, – наконец-то! В комнату вошел Сесил Бенхэм, режиссер.
Сесил Бенхэм, человек зрелых лет, держался спокойно и с весьма большим достоинством. Некоторые, но не он сам, считали его старомодным анахронизмом. Расцвет его режиссерской карьеры пришелся на то давнее время, когда кино еще находилось в младенческом возрасте, а телевидение маячило в дымке далекого будущего. Когда Бенхэм величественно вошел в комнату, у присутствующих сложилось обманчивое впечатление, будто на плечах у него накидка с алым подбоем. Никакой накидки, конечно, не было, но вокруг него витала аура Елизаветинской эпохи.
Многие, встречаясь с Сесилом Бенхэмом, испытывали ностальгические чувства, будто при виде благородного старинного монумента. Мистер Леман к этим многим не принадлежал.
– Эй! – гаркнул он, не тратя времени на предварительные любезности. – Что случилось с декорацией?
Бенхэм бросил на него спокойный, полный достоинства взгляд, каким мог бы одарить развязного молодого актера в артистическом клубе.
– Прошу прощения?
– Я спрашиваю – что с декорациями? Они висели криво весь спектакль.
– Да, я тоже про это записал! – вмешался Простак, рвущийся помочь. – Особенно заметно было во второй сцене. Не знаю, известно ли вам, но в настоящем саду…
Спокойствие Бенхэма расколола легчайшая рябь досады.
– Мой дорогой мистер Леман, вряд ли я мог это исправить. Режиссер не в силах успевать всюду. Я весь вечер суфлировал.
– Если суфлировали, то где же вы были, когда Уиттекер зависла на паузе во втором акте? Вы что, не могли подсказать реплику?
– Я подсказывал четыре раза, но актриса осталась глуха. Видимо, она крайне нервничала.
Простак пролил свет на загадку:
– Она, бедняжка, неважно себя чувствовала.
– Что?
– Так она мне сказала.
– А когда вы ее видели?
– В ее гримерке, после первого акта. Я давал ей кое-какие указания.
