Дворецкий снова привстал на цыпочки.
– Восклицание это я издал, выражая сомнение, милорд.
– Сомнение? Насчет чего?
– Насчет того, что не вижу способа выпустить вас, милорд.
– Не будьте болваном и идиотом к тому же. Не такие уж тут потемки. Все разглядеть можно.
– Я имел в виду трудности, встающие передо мной из-за щекотливого положения, в которое я поставлен, милорд.
– Что он говорит? – поинтересовался голос миссис Уоддингтон.
– Какое-то щекотливое положение.
– Чем же оно щекотливое?
– Сам не вполне понимаю.
– Дайте я с ним поговорю.
Послышалось шарканье, тяжелое падение и жалобный вскрик дамы, попавшей в беду.
– Так и знал, что стул сломается, если вы на него встанете, – заметил лорд Ханстэнтон. – Эх, досадно! Надо было пари заключить…
– Подвиньте к окну кровать, – попросила неукротимая женщина. Она здорово ободрала правую лодыжку, но белый флаг все-таки не выбросила.
Скрежет возвестил, что кровать передвигают. Скрипнули под тяжестью пружины. Окно в своей функции радио объявило, что говорит миссис Уоддингтон.
– Феррис?
– Мадам?
– Почему у вас щекотливое положение?
– Потому что я заместитель, мадам.
– Какой еще заместитель?
– Я, мадам, представляю закон.
– Что? – переспросил лорд Ханстэнтон.
– Закон, – пояснила миссис Уоддингтон. – Говорит, что представляет закон.
– Дайте я поговорю с этим поганцем!
Воцарилась новая пауза. Воспользовавшись ею, дворецкий принялся массировать нывшие ступни.
– Эй!
– Милорд?
– Что за ерунда собачья? Какой-такой закон?
– Меня назначил полицейский офицер, который недавно ушел. Велел караулить вашу светлость и миссис Уоддингтон – следить, чтобы вы не совершили побег.
– Феррис, постарайтесь не болтать глупости. Соберитесь, напрягите извилины. Надеюсь, вы не предполагаете, что мы с миссис Уоддингтон совершили что-то дурное?
– Не мне судить о том, милорд.
– Послушайте, Феррис. Давайте перейдем к низменной практической стороне дела. Будь в вас жив добрый старый феодальный дух, вы бы выпустили нас отсюда из чистой преданности хозяйке. Это ж такой пустяк! Но учитывая, что мы живем в коммерческую эпоху, – сколько?
– Вы предлагаете мне взятку, милорд? Если я правильно вас понимаю, я должен предать оказанное мне доверие за деньги?
– Именно. Сколько?
– А сколько у вашей светлости есть?
– Что он сказал? – опять не вытерпела миссис Уоддингтон.
– Спрашивает, сколько у нас есть.
– Чего?
– Денег.
– Он еще хочет вытянуть из нас деньги?
– Похоже на то.
– Давайте я поговорю с этим человеком!
Миссис Уоддингтон забралась на кровать.
– Феррис!
– Мадам?
– Постыдились бы!
– Да, мадам.
– Ваше поведение меня изумляет! Оно мне противно… отвратительно…
– Очень хорошо, мадам.
– С этой минуты вы больше не служите у меня!
– Как пожелаете, мадам.
Миссис Уоддингтон отвернулась для короткого совещания.
– Феррис! – снова вернулась она к окну.
– Мадам?
– Все, что у нас есть. Держите! Двести пятнадцать долларов.
– Сумма, мадам, вполне приемлемая.
– Тогда, будьте добры, поторопитесь и отоприте дверь!
– Слушаюсь, мадам.
Миссис Уоддингтон сердито перебирала ногами. Убегали минуты.
– Мадам!
– Ну что еще?
– Сожалею, мадам, но должен сообщить, – почтительно проговорил Феррис, – что полисмен унес с собой ключ!
Джорджу потребовалось немало времени, чтобы дозвониться до дома в Хэмстеде, но наконец он дозвонился. Однако ему сообщили только, что Молли нет. Она заезжала на своем автомобиле, проинформировал его шведский голос, но, задержавшись дома совсем недолго, уехала снова.
– Превосходно! – воскликнул Джордж, когда его собеседник уже перешел на родной язык.
Бурлящее расположение к ближним переполняло его, когда он вешал трубку. Если Молли уже выехала в Нью-Йорк, то ждать ее надо с минуты на минуту. Сердце его ликовало, и все соображения о том, что пребывает он в незавидном статусе беглеца да вдобавок полицейская ищейка, кровно заинтересованная в его розыске, шныряет в округе, позабылись напрочь. Пренебрегши всякой осторожностью (хотя, казалось бы, именно она прежде всего должна бы заботить человека в его ситуации), Джордж залился веселой песенкой.
– Эй, Пинч!
Джордж, как раз забравшийся на высокую ноту, брякнулся на землю, заледенев от страха. Первым его порывом было стрелой метнуться в спальню и забиться под кровать – в этом он уже приобрел известную сноровку – потом верх взял разум и паника поугасла. Только один из знакомых мог назвать его Пинчем.
– Мистер Уоддингтон? – Он приоткрыл дверь гостиной.
– А кто ж еще? – Аромат свежей сигары защекотал ноздри Джорджа. – У тебя что, света нет в этой твоей квартиришке?
– А полисменов тут не видно? – заговорщицким шепотом осведомился Джордж.
– Торчит один у Бимиша, – с довольным хохотком ответил Уоддингтон. – Продал мне только что все мои акции кинокомпании в Голливуде, штат Калифорния. За триста зелененьких! Вот я и зашел отпраздновать. Выставляй выпивку! – В настроении Уоддингтон явно пребывал самом радужном, только что не дошел до стадии, когда крушат мебель.
Джордж включил свет. Если его враг так далеко, то осторожностью можно и пренебречь.
– А-атлично! – воскликнул Сигсби. Он привалился к книжной полке, заломив шляпу, сунув в рот сигару. Глаза его поблескивали почти человеческим разумом. – У меня, Пинч, здорово насчет бизнеса котелок варит, – похвастал он, ловко, одним движением губы перебрасывая сигару с крайнего востока на крайний запад. – Парень я с ба-а-альшими мозгами!
Хотя все данные, какие ему удалось собрать за время их знакомства, доказывали прямо противоположное, спор Джордж затевать не собирался. Сейчас его занимали вопросы более значительные, чем дискуссия об умственных способностях будущего тестя.
– Я разыскал ту девушку! – сообщил Джордж.
– Какую еще?
– Да ту, что стащила ожерелье. И оно уже у меня!
Тему он выбрал удачно. Сразу заинтересовавшись, Уоддингтон временно позабыл о своих деловых удачах. Глаза у него вытаращились, и он выпустил облако ядовитого дыма.
– Не может быть!
– Смотрите, вот оно!
– Дай-ка мне! – вскричал Сигсби.
Джордж нерешительно покачивал ожерельем.
– Отдать его нужно Молли.
– Нет, мне! – категорически заявил Уоддингтон. – Я глава семьи и отныне вести себя буду как глава. Слишком долго, Пинч, я позволял попирать себя железной пятой и лягать шипастыми башмаками. Ты понимаешь? Но отныне власть переходит ко мне. С сегодняшнего дня и впредь, все долгие годы, пока мои друзья и родственники, собравшись у моего гроба, не прошепчут: «Какой же умиротворенный у него вид!» – все пойдет по-моему. Давай сюда ожерелье! Отдам сделать новую оправу. Или продам и верну Молли вырученные деньги. В любом случае давай сюда!
И Джордж отдал. Вид у Сигсби стал совсем иной, властный и повелительный, так что не захочешь, да отдашь то, что он просит. У него стал вид человека, который питается мясом.
– Пинч!
– Финч, – поправил Джордж.
– Джордж! – вдруг воскликнул девичий голос, и от неожиданности Уоддингтон ткнул сигарой себе в глаз.
Волна чувств захлестнула Джорджа.
– Молли! Это ты?
– Да, милый. Я пришла!
– Как ты быстро!
– Я спешила.
– Но мне все равно показалось, что прошло много-много часов.
– Правда, милый?
Мистер Уоддингтон все еще не оправился от потрясения.
– Если б мне кто сказал, что родная моя дочка так вот подкрадется да рявкнет за спиной над ухом, – проворчал он, – ни в жизнь не поверил бы.
– А, папа! Ты здесь. А я и не заметила.
– Пока – да, здесь. Но едва не очутился там! От твоего крика у меня чуть голова не отлетела.
– Прости, пожалуйста!
– Чего теперь толку извиняться? – капризно бурчал Уоддингтон. – Явилась и испортила лучшую сигару в Хэмстеде.
Грустно оглядев огрызки, он извлек новую из верхнего кармашка жилета и откусил кончик.
– Молли, ангел мой! – трепещущим голосом выговорил Джордж. – Подумать только! Мы снова вместе!
– Да, Джордж, милый! Знаешь, мне показалось, что в твоей спальной веранде кто-то есть.
– Что?
– Правда-правда! Я слышала голоса.
Если разобраться как следует, то нет инстинкта более глубокого, чем уважение к собственности – тем более своей. Добрейшая из собак набросится на ищеек, защищая свой личный двор, а добродушнейший из людей, будь он даже червяк по натуре, восстанет, если кто покусится на его владения. От новости, что кто-то опять забрался к нему на веранду, Джордж просто вскипел. Ему почудилось, будто уже все население Нью-Йорка считает его веранду фешенебельным курортом. Не успел он выгнать одну толпу визитеров, нагрянула новая!
С бессловесным мычанием он ринулся на крышу. Невеста с отцом спешили по пятам. Молли боялась, что Джорджу нанесут увечье, а Уоддингтон опасался, вдруг его все-таки не поколотят. Вечер для Сигсби выпал великий, и ему не хотелось, чтобы под конец его лишили завершающего удовольствия.
