Вот так я и сидел, буравя взором монитор после визита Мак-Фили. Тот спустился уладить какую-то писанину по поводу увольнения Бэйнбридж, а когда я сообщил, что теперь ему придется проделать все то же самое уже из-за Деппа, закатил целую лекцию об атмосфере в коллективе и обязанностях руководителя и не унялся, пока каждая клеточка у меня в мозгу не занемела вконец. Неудивительно, что теперь фантазия упорно не желала работать, но я все подстегивал ее, силясь вырваться из тисков летаргии. И в результате решил было, что день окончательно испорчен и ничего придумать не удастся, как вдруг пришло озарение. Я начал диктовать, отталкиваясь от того изображения солнца, смысл которого уже забыл. Теперь оно обернулось причудливым воплощением грез, позволяющим решить две проблемы разом.
Сценарий прямо-таки рвался наружу, как по волшебству, словно действие разворачивалось прямо передо мной, на экране, а мне только и оставалось, что записывать. Как будто я с самого начала только о том и думал. Давно я не испытывал такого душевного подъема. Со времен ролика «Кукла-чуть-жива» я так не развлекался, сочиняя рекламу для клиентов.
Одна беда — то, что у меня вышло, было абсолютно, решительно ни к чему не пригодно.
Отталкиваясь от того, на чем я закончил — заходящего солнца и обрывков старых хитов «С-П-Б», — я придал голосу диктора отвращение, недовольство тем, что эти старые хрычи никак не желают покидать сцену и, более того, сидят на продлевающих жизнь процедурах, так что, без сомнения, будут докучать миру своими придурочными недопеснями еще добрых пятьдесят-шестьдесят лет. Беда.
Где же спасение? Разумеется, Дьяволы Фермана. Я заставил их напасть на «С-П-Б» во время представления нового альбома — с яростью, вдвое превышающей их ярость в схватке с Милашками. Для усиления драматизма я перемежал действие вставками с реакцией зрителей — пожилые пребывали в шоке и ярости, зато молодежь, выряженная во все регалии Дьяволов, бесновалась от восторга. Ситуация в зале развивалась столь же быстро и драматично, как и на сцене, и очень скоро в административном центре (или где там еще проходил концерт) царила полнейшая анархия. Завершил же я ролик показом концертного зала, из дверей которого валит дым, а языки пламени вздымаются до небес. На переднем плане двое вооруженных до зубов копов уводят в наручниках избитого и потрепанного Фермана.
— Пойман на месте преступления, — говорит Ферман. Один из полицейских отвечает:
— Будь моя воля, я бы дал тебе настоящую гребаную медаль.
Кадр замирает. Появляется надпись: «Песни, которых все ждали». «ПОСЛЕДНИЙ альбом „Сыновей певцов ‚Битлз‘“. Мы обещаем».
Я улыбнулся и со смехом кивнул компьютеру — а в следующий миг ветерок знакомых феромонов вытянул меня из маленького сотворенного мною мирка.
— Готовится очередной победитель?
Я улыбнулся Хонникер из Расчетного отдела.
— Ну разумеется. Этот ролик выиграет тонны наград и не продаст ни черта.
Она улыбнулась в ответ, всем видом выражая: «сейчас я тоже пошучу».
— Что ж, над этим мы еще поработаем. Ну как, готов идти?
Я уставился на нее поверх монитора, сценарий еще маячил на краю моего периферического зрения. Меня слегка грызла совесть — вот Хонникер ждет, что мы с ней куда-то пойдем, а я за целый день не достиг никаких результатов, кроме небольшой умственной мастурбации.
— Идти? — переспросил я.
— Сегодня же день рождения Фермана, — ответила она. — Мы приглашены. И мне почему-то кажется, ты бы не захотел, чтобы я шла туда одна, правда?
— Правда, — согласился я. Однако совсем не по той причине, что она думала.
Она подошла к столу и взяла меня за руку.
— Вот и замечательно.
Я пошел вслед за ней к двери, на ходу снимая с крючка плащ.
— Феррет, позаботься о том, что на экране. Феррет щелкнул, включаясь.
— Да, сэр, мистер Боддеккер. — И снова отключился. Я вышел из офиса, но вдруг спохватился.
— Ох, знаешь, я ведь совсем забыл про подарок. То есть — ну что дарить такому парню? Адвоката на постоянной основе?
Хонникер из Расчетного отдела засмеялась.
— Я обо всем позаботилась. Надеюсь, ты не против, я решила сделать ему общий подарок от нас обоих.
Мне снова стало немного стыдно. Ведь именно благодаря Ферману — кстати, с завтрашнего дня он станет полноправным членом общества, взрослым гражданином — я завоевал Хонникер, именно благодаря ему у меня появилась надежда получить тот дом в Принстоне. Я попытался подавить это неуместное чувство на корню — в конце концов Ферман остается Ферманом.
— И что мы ему дарим?
— Набор-ассорти «Любовного тумана». Я позвонила в компанию, и они дали нам коробку даром.
— Интересный выбор.
— Мне хотелось приободрить его, Боддеккер.
— По-моему, он не очень-то нуждается в ободрении.
— Знаю. Но мне кажется, что постоянно утешаться с «Рабыней любви» или фанаткой-поклонницей не очень-то полезно для развития личности. Общение с женщиной, которая всегда с тобой согласна и во всем подчиняется, замедляет социальное взросление.
В итоге я согласился с ее выбором. Из вестибюля мы вышли в кольце охранников. Толпа вокруг тянула к нам руки и вопила:
— Боддеккер! Боддеккер!
— Приведи к нам Дьяволов!
Мы поймали велорикшу и долго кружили по переулкам, чтобы отвязаться от преследователей, а потом приехали на ложную квартиру. Оттуда выскользнули в подземку, через три остановки вышли, пешком добрались до Флэтайрон-билдинг и поднялись на крышу, где мини-цеппелин уже ждал, готовый отвезти нас на квартиру Фермана.
Во время полета мы обсуждали дом в Принстоне. Сперва мне не хотелось говорить о нем — ведь я поклялся уничтожить тех самых знаменитостей, которые дали возможность его приобрести, — однако мысль о долгих вечерах перед камином в какой-нибудь по-настоящему душевной компании просто завораживала. Нынешний хозяин дома наконец-то уговорил жену переехать и теперь просматривал список домов, куда могли бы перебраться. Они обещали позвонить, как только примут решение — и мы сразу же сможем подписать договор.
По поводу финансовой стороны вопроса Хонникер из Расчетного отдела заверила меня, что те пять миллионов, которые я наскреб для первого взноса за дом, активно множатся в акциях и к тому времени, как нынешние владельцы выедут, я смогу заплатить сразу всю сумму наличными. И конец всем треволнениям. Полет прошел для меня в дымке эйфории, воскрешавшей в памяти ту счастливую поездку на велорикше в День Канталупы. Тогда нам было так хорошо — на миг я словно бы перенесся в мир, не зараженный Френсисом Германом Мак-Класки и тремя его сообщниками.
Увы, мы быстро спустились с небес на землю. Мини-цеппелин заякорился у шеста на крыше, и его подтянули вниз, где мы и сошли, мгновенно став жертвами порывистого ледяного ветра, налетавшего с севера. Он в два счета вышиб из нас тепло, и мы, прижимаясь друг к другу, чтобы хоть как-то согреться, бросились к лифтам. По пути на этаж Фермана я никак не мог унять дрожь и взглянул на Хонникер, проверяя, как там она. Она ответила взглядом огромных влажных глаз — и я понял: эйфория безвозвратно исчезла.
— Холодает, — заметил я. Ее пальцы в моей ладони напоминали лед.
— Зима будет долгой, — отозвалась она. Никаких упоминаний о камине или о том, чтобы согреть друг друга телами.
— Ты тоже это почувствовала.
— Что?
— Ветер, — уклончиво ответил я. Она передернулась от холода.
— Даже говорить об этом не хочу.
И тогда я все понял с окончательной ясностью. На этом лифте мы спускались в мир, где не было ни света, ни тепла.
Однако прием, оказанный нам у двери Фермана, оказался каким угодно, только не холодным. Еще на лестничной клетке мы услышали доносящийся из квартиры грохот музыки. «Только шестнадцать (На вид все двадцать)», группа «Алекс и наркота». Я поднял руку, чтобы постучать, но остановился.
— Еще не поздно удрать. Никто не узнает.
— Боддеккер, мы должны идти.
Я постучал. Дверь отворилась, и напор музыки заставил нас отшатнуться. Черноглазая женщина в форме французской горничной придержала дверь.
— Заходите. Заходите.
Голос ее звучал хрипло и булькающе, едва ли не с немецким акцентом. Роботетка.
Я позволил Хонникер из Расчетного отдела первой перешагнуть через порог.
— А разве вы не должны проверить, есть ли мы в списке приглашенных гостей? — осведомилась она.
— Шюда могут попашть только гошти.
— А я и не знал, что это костюмированная вечеринка, — заметил я.
— Не коштюмирофанная. Миштер Верман наштаивает, штобы я так вшегда отевалась. Пошвольте ваши плащи?
Мы сняли плащи и отдали их роботетке. Квартира Фермана оказалась удивительно просторной — там без проблем размещались все старшие партнеры, члены моей творческой группы, мисс Джастман и Мак-Фили из бухгалтерии, всякие люди, знакомые мне по съемкам реклам, в том числе и Чарли Анджелес, и добрая порция всевозможного сброда. Последних я мог бы охарактеризовать лишь как «подхалимов и прилипал», но и они каким-то образом умудрились получить приглашение.
