— Иногда публичное унижение дает хороший урок, — заметил я.
— Нет, если ученик развернется и убьет учителя. — Она крепче стиснула мои руки. — Что мы наделали, Боддеккер? Мы словно бы временно потеряли способность видеть куда идем, правда?
— Да.
— И погляди только, что мы натворили. Погляди, что мы дали миру. Мы-то думали, это будет чудо.
— Да. Но оно помрачилось.
— И что же нам делать теперь?
Я сбавил темп. Дансигер глядела на меня глубоким проникновенным взором, взором, что придает одной простой фразе бездну смысла, слой за слоем, значение за значением.
А я глядел на нее, чувствуя, как между нашими стиснутыми ладонями выступают капельки пота.
— Дансигер…
И тут на глаза мне снова попался Шнобель. На этот раз он осаждал Сильвестр, мало-помалу зажимая ее у стола с закусками и бокалами.
— Еще минута — и начинаем отсчет! — прокричал чей-то голос, перекрывая общий гомон.
Я взглядом попросил прощения у Дансигер.
— Прости. Сильвестр влипла.
— Понимаю. — Она еще раз пожала мне руку. Я выждал наносекунду, не назовет ли Дансигер меня снова Тигром, но она не назвала. Я выпустил ее и заторопился туда, где томилась в западне Сильвестр. Черт возьми! Это существо никак не могло определиться даже со своей тендерной принадлежностью, где уж ждать тонкости в обращении с надравшейся знаменитостью на шумной вечеринке. В конце концов, если даже Дансигер не смогла…
— Сорок пять секунд! — Это кричал кто-то из прихлебателей. На вытянутой руке он держал свои часы. Второй держал Фермана за шиворот. В другом конце комнаты Шнобель все так же надвигался на Сильвестр — настолько предсказуемый, что я читал у него по губам:
— Вот я и подумал: может, нам с тобой пойти наверх, к Мэдди, а уж втроем мы бы, знаешь ли, неплохо…
Я мысленно посылал Сильвестр сигнал: «Я иду!».
— Боддеккер!
— Тридцать секунд! — прокричал прихлебатель.
— Боддеккер! — Чья-то рука ухватила меня за локоть. Хонникер из Расчетного отдела. Лицо ее пылало. — Отвези меня домой.
Я глянул на Сильвестр. Она стояла, заведя руки за спину и уже касаясь ладонями края стола. Выражение ее лица явственно свидетельствовало: она загнана в угол и знает это.
— Мне надо спасать Сильвестр.
— В самом деле? Ты ее один раз уже спасал. Как и Дансигер, как и эту поэтическую жрицу самоубийств. Когда, наконец, ты спасешь меня?
— Пятнадцать! — кричал прихлебатель. — Четырнадцать, тринадцать…
— Последние пятнадцать минут я только и делала, что пыталась отвязаться от Ровера…
— Десять, девять, восемь… — К счету присоединилась уже вся толпа.
— Этот гребаный маленький слизняк лапал меня, да улыбался своей поганой улыбочкой, как зомби…
Шнобель уже прижимал Сильвестр к самому столу, практически оседлав одну ее ногу. Она шарила руками позади себя, между бутылок, соленого печенья и кускусных хрустиков…
— Шесть, пять, четыре…
— Когда ты наконец спасешь меня, Боддеккер? Когда наконец спасешь?
Я схватил Хонникер из Расчетного отдела за руку и шагнул к Сильвестр. Рука Сильвестр двигалась все дальше и дальше-к напиткам…
— Два, один…
Все в комнате замерли, раздался громкий удар.
Пальцы Сильвестр сомкнулись на чем-то. На горлышке бутылки с шампанским.
— ВОСЕМНАДЦАТЬ! — взревела толпа.
— Да! — завопил Ферман, которого уже качали на руках. — Да! Да! Да! Я ЧИСТ!
Рука Сильвестр молниеносным движением описала широкую дугу. Бутылка врезалась в голову Шнобеля ровно в ту же секунду, как начали дружно вылетать пробки из других бутылок. Я думал, стекло разлетится, как оно бывает в фильмах, но ничего подобного. Голова Шнобеля резко качнулась в сторону, и он, шатаясь, завалился назад, в разгулявшуюся толпу. Сильвестр соскользнула со стола, оправляя платье и все еще сжимая бутылку, как дубину. По губам ее я читал:
— А ну, поди сюда, ублюдок…
— Боддеккер…
— Свободен! — вопил Ферман. — Свобода, свобода, твою мать, свобода!
Музыка гремела так, что динамики уже хрипели. Кажется, что-то из прошлого века, подумал я, услышав разносящийся над кутежом хриплый голос: «Мне восемнадцать…»
Пробки все хлопали и хлопали, в воздух взлетали фонтаны шампанского. Один из таких гейзеров ударил в бок Хонникер, ткань ее платья намокла и прилипла к телу, облепляя грудь. Другая струя шампанского угодила мне в ухо и хлестанула по лицу, врываясь в открытый рот.
Ферман, возлежа на плечах друзей, запрокинул голову и пил шампанское из горла.
Около нас возник Ровер, тоже с откупоренной бутылкой в руках. Он прицельно вылил вино на грудь Хонникер и потянулся облапить ее. Я молча уперся ему ладонью в лицо и с силой толкнул. Он был настолько пьян, что опрокинулся на спину, и толпа поглотила его.
Шампанское щипало глаза. Я посмотрел на Хонникер из Расчетного отдела.
— Теперь ты тоже спасена. — И вместе с ней принялся пробираться к выходу.
Горничная Козетта отыскала наши плащи и, покачивая головой, произнесла своим искусственным голосом:
— Што са беспоряток, што са беспоряток. Томохосяин бутет ошшень нетофолен. А убирать-то фее мне.
Поскольку Моллен была дома, Хонникер отправилась ко мне, и мы по очереди приняли душ, чтобы отмыться от шампанского — на сей раз она уже не приглашала потереть ей спинку, — и переоделись в сухое. Она уютно устроилась в моей постели, а я засел за ноутбук и выждал, пока дыхание у нее не станет ровным и размеренным. Тогда я тоже свернулся в зародышевой позе на диванчике и заснул.
На следующее утро атмосфера меж нами слегка потеплела, и мы согласились друг с другом, что, несмотря на все мои усилия и на то, что я заставил Фермана проявить любезность по отношению к гостье «Прыгги-Скока», вечеринка не задалась с самого начала.
Мы вместе доехали на велорикше к Пембрук-Холлу, где я попросил феррета составить список заказов, которые надо закончить до тех пор, как я окончательно превращусь в пастуха при Дьяволах. Феррет сообщил:
— Поступил запрос на новый ролик для «Наноклина» в преддверии рождественской кампании. Кроме того, в работе ролик для «Поставщика родственных органов». Последующий ролик для «Слив Джалука». Новый запрос на сценарий ролика для «Операции „Чистая тарелка“», ведущий — Гарольд Болл. И вербовочная реклама для Церкви Сатаны.
Я зевнул и протер заспанные глаза.
— Все, мистер Боддеккер?
— Ты уверен? Такое ощущение, будто что-то не так.
— Самое последнее обновление информации.
— Ну ладно. — Я потянулся и снова зевнул. — Тогда дайка взглянуть на сценарий «Слив Джалука». Он не из трудных.
— Будет исполнено, мистер Боддеккер.
Я потер руки — и тут обнаружил, что часов на запястье нет. Я поднялся, в глубине души ожидая, что они соскользнут у меня с колен — как-то браслет уже расстегивался, и они упали как раз на колени, — но их там не оказалось. И тут я вспомнил, как стащил их, липкие от шампанского, вчера вечером и промыл над раковиной в ванной комнате. Там-то они и висели до сих пор, сушась на подставке для зубной щетки.
— Прошу прощения, мистер Боддеккер…
— Ну что еще? Очередная встреча?
— Да, сэр. Мисс Дансигер потребовала организовать встречу творческой группы.
Хотя бы не «старики» — уже хорошо.
— Ладно. Тогда выведи сценарий на экран к моему возвращению.
Зрелище, представшее предо мной, когда я вошел в нашу комнату для совещаний, даже пугало. Больше всего было похоже на одну из дансигеровских засад. Но это чувство быстро прошло, едва я осознал, какой пустой казалась комната — лишь Дансигер, Гризволд, Харбисон и Мортонсен. Невольно замедлив шаг, я подошел к своему креслу.
— А где Сильвестр?
— Скорее всего за решеткой, — ответила Харбисон. — После того, как треснула Шнобеля.
— Наверняка она звонила. Я забыл часы дома. — Я сел и поглядел на Дансигер. Сегодня она была совсем не похожа на себя, какой я знал ее раньше — на Дансигер, способную одним глотком выпить из человека всю кровь. Сегодня она была Дансигер, которая называла меня Тигром, с хмурой и невеселой улыбкой на лице.
— Твоя встреча, — напомнил я.
— Мы хотели знать, все ли с тобой в порядке, — произнесла она.
Я похлопал себя по груди.
— Вроде было в порядке, когда последний раз проверял.
— Психически, — уточнила Мортонсен.
— Насколько я помню, на психотропы еще не подсел.
— Вся эта околодьявольская суета, должно быть, сильно тебя утомляет, — присоединилась Харбисон.
А невозмутимый Гризволд заметил:
— Мы подумали, вдруг у тебя начинается нервный срыв. Я засмеялся и поднялся с кресла.
— Да ладно вам, ребята! В конце-то концов вечеринка у Фермана прошла не так уж и скверно, правда?
— Мы все ушли довольно рано, — ответила Харбисон.
