— Нужно позвать Руслава ко мне… спросить, какого он роду-племени… Пусть молвит пред вами, воеводами и старейшинами, кто он, и хоть жаль юного отрока, а коль он сам стремится к княжению и потребует ласкою и честью своей части, то тому быть надо.
— Воля твоя, государь, — отвечали старейшины. — Мало ль приищется безродных, и все они захотят княжить нами, да толку в том мало… Поспрошай и положи на него свою волю.
Молчавший до этого Вышата вдруг поднялся со своего места.
— Дозволь и мне, государь, слово молвить.
— Молви, молви, коль оно хорошее, — отвечал князь.
— Хорошее али дурное — судить не мне, а то, что Руслав — княжич и замышляет против тебя недоброе, об этом я доподлинно знаю… Иначе он не стал бы ходить к нечестивым христианам и дружбу с ними водить… Ты, государь, прости на слове, негоже делаешь, окружая себя этими скаредниками… Скоро все твои отроки станут христианами и тогда не быть добру… Они давно затевают недоброе против князей, а как явился к тебе на службу этот безродный сын, Извой, то еще хуже мнят о тебе… Ложь написана на их обличьях… А у Извоя да Руслава и того более. Они совращают с пути народ, делают смуту и посевают раздор…
— Всю ты сказал правду? Всю ты излил свою злобу на них? — сказал Владимир и стукнул кулаком по столу. — Клеветник!.. Я знаю, кто больше предан мне: христиане или язычники… Всеслав!.. позвать сюда Руслава и Извоя… Ты клал поклеп на них за глаза, скажи им то же пред всеми.
— По моему разумению, коль христиане преданы своему государю и исполняют его наказы, они все едино люди… — сказал воевода Доман. — У нас много есть наемных и варягов, и печенегов, и косогов, и ятвягов, и кривичей; все они веруют в своих богов, и все служат верой и правдой, так пошто не быть и христианам добрыми слугами?
— Правду молвишь, воевода, — сказал Владимир.
Спустя несколько минут вошел Всеслав, а за ним Руслав и Извой. Они низко поклонились князю, воеводам и старейшинам и ожидали приказа.
— Добро пожаловать, Извоюшка, побратим дорогой, — сказал с просветлевшим лицом Владимир. — Садись и поведай, много ль добыл зайцев да лисиц на охоте… Ну, а ты, любезный отрок Руслав, молви нам, кто был твой отец?..
Извой, выходя вперед Руслава, сказал:
— Дозволь, государь, мне, безродному, слово вымолвить за него.
— Чай, у него есть свой язык, — влез Вышата, бросив злобный взгляд на Извоя.
— Не на распрю я пришел сюда и знаю, зачем князь спрашивает его о том, что знают уже киевские люди, — сказал Извой, — и коль прошу дозволить молвить слово, то лишь потому, что государь, наш милостивец, справедлив и не послушает ничьих наветов, хоть бы они были Вышатовы.
— Правду молвил, молодец, — отозвался князь. — Говори, Извоюшка.
— Государь, — начал Извой, — мы сами шли к тебе сказать, что слыхали от людей да и от самого Олафа, да не смели войти…
— С вами говорил Олаф! — воскликнул князь.
— Да, государь; мы не знали, что это Олаф, и лишь благодаря старцу Феодору узнали не только о нем, да и то, что нам не следовало.
— Молви нам, что вы узнали, — сказал князь.
Извой рассказал все, что он узнал от Олафа, Якуна, Веремида и других.
— Итак, государь, — продолжал он после некоторого молчания, — повели чинить суд и расправу с этим человеком, а мы хоть и не поднимем на него наших мечей, но защитим тебя от всех его козней и наветов.
— Слышал, Вышата?.. — спросил Владимир.
Руслав подошел к князю, встал перед ним на колени и, вынув свой меч, положил у его ног.
— Этим мечом, — сказал он, — прикажи отрубить мою голову на площади за один мой помысел изменить тебе… Но только не требуй от меня обагрить этот меч в крови родной… Рука моя не подымется на него, а если замысел его осуществится, то да будет надо мной его проклятие, а я не отступлю от тебя ни на один шаг.
— Молодец, Руславушка, — сказал Владимир. — Любы мне твои речи и если ты действительно братец мне, то и будь им, а я тебе жалую за это мою любовь и дружбу… А тебе, мой любезный и названый брат, не знаю, чем и дарить… Но коли не побрезгуешь, возьми село Перевесище и владей им на пользу свою да будь мне братом желанным и служи верою и правдой.
— Поверь, государь, — отвечал Извой, — вернее раба не найдешь в своей дружине, и, коль надо, испытай меня на деле.
— Довольно, ты уж доказал мне свою преданность, да я позабыл тебя наградить… Ну, а теперь, други любезные, довольно дела… учиним мированьице, — сказал Владимир и велел принести вина.
— Ослобони нас, государь, — проговорил Руслав, — мы стоим на страже и нам недосуг быть на пиру княжеском.
— Всеслав, поди в сторожевую и скажи Фрелафу, чтоб поставил стражу к опочивальне и в терему вместо Извоя и Руслава… Скажи, чтоб отныне больше не ставить их на стражу, — распорядился князь, — они теперь мои дружинники.
Всеслав поклонился и вышел, а Извой и Руслав сели за стол.
Вскоре появились вино, мед и яства и началось застольное пированье: Владимир пировал после каждого дела, которое он считал навсегда поконченным.
Поздним вечером Вышата незаметно пробрался к Божероку, который еще не спал, беседуя со своим помощником по поводу завтрашнего жертвоприношения. С ними был еще один человек, заметив которого сквозь дверную щель, Вышата не торопился войти… Это был Олаф. Вышата решил подслушать их разговор.
— Ну, что? — спросил Олаф.
— Пока ничего… Князь даже не хочет говорить со мной, видно, влияние Извоя слишком велико на него… А теперь молвят, что и Руслав присоединился к христианам… Дело неладное, ну да как-нибудь справимся, надо выяснить при всех, что они христиане, и тогда сам князь не защитит их…
— Помни, что, если Руслав будет князем или если я буду княжить вместо него, слава твоя и богатство увеличатся во сто крат… Все возьмешь и сделаешь, что захочешь, ни одного христианина не останется в живых… Мы всех их принесем в жертву Перуну…
— Легко сказать, — возразил Божерок. — На стороне князя много народа!.. Извой, на зло мне, все больше собирает христиан, окружает ими князя и с него первого следует начать… Их очень много…
— Да, много, — вдруг сказал Вышата, входя.
Божерок и Олаф переглянулись, Олаф хотел уйти, но Вышата остановил его.
— Постой, — сказал он, — ты знаешь, что я не ворог тебе… Чай, по одному делу пришли и не мне выдавать тебя головою… и то уж молвят, что я заодно с тобой, да пусть их молвят… Вышата сумеет постоять за себя… Да, правду молвишь, владыка, — продолжал он, обращаясь к жрецу, — все у него любимцы… старейшины требуют смерти Олафа, а Извой да Руслав теперь пожалованы любовью, почетом да ласками княжескими, и первыми пойдут на Олафа, хоть и говорят, что не поднимут руки.
— Ничего, все обойдется… Как ощиплем завтра крылышки одной, так другое запоют, — сказал жрец. — Начнем с христианки, а потом и до них доберемся.
— Главное, Извоя прибрать, а с остальными легко справиться… Феодор да Симеон тоже воду мутят… — сказал Вышата.
— А как Руслав? — спросил Олаф.
— Молвлю — пожалован в дружинники… да и награда его ждет. Хорош дружинник — молокосос.
— Ну, что касается награды, то еще далеко до нее, а мы скорее наградим его, коль посадим на стол.
— Насильно не посадишь на стол… Надо выбить из него этот христианский бред и тогда, быть может, он станет податливее… Действуй, владыка, коль дороги тебе слава и почет верховный…
— Действуем, — сказал за него Вышата, — девки завтра же не будет, а что касается прочих, завтра утро владыки, а вечер будет мой… А ты, Олаф, все-таки берегись, коль хочешь, чтоб голова осталась целой.
— За себя постою, — мрачно ответил он.
Вдруг послышались шаги и раздался чей-то голос:
— Здесь, ребята!.. вяжи его!..
Все всполошились. Старый Олаф стремглав бросился в боковую дверь, Вышата вынул меч, Божерок тоже вооружился жертвенным ножом, знаком своего жреческого достоинства, который он всегда носил при себе.
Однако никто не входил. Прошло несколько минут в немом молчании… Олафа и след уже простыл, а дверь все еще не открывалась…
— Кто бы мог так подшутить? — сказал наконец Вышата.
— Да хоша бы я, — раздался вдруг голос из-за окна. — Али Торопке и впрямь нельзя шутить… На то он и шут… Здорово, боярин, здорово, владыка Божерок… — сказал он.
— Как ты смеешь, холоп! — крикнул Вышата. — Или ты хочешь, чтоб я с тебя жилья повытаскал!..
— Пошто с меня жилья таскать, боярин? Я ли не слуга тебе али провинился перед тобою?
— Ты на кого кричал: вяжи его?.. Говори сейчас, не то язык чрез затылок вытащу.
— На певена, боярин… Повадился ходить к владыке на двор да на шестке сидеть с владыковыми курами, ну вот я и пошел искать, да и нашел и крикнул своим: вяжи его!..
