Биография Скоблина напоминала легенду, не в шиллеровском, конечно, духе, но в сугубо агентурном, с привкусом вдобавок бульварщины. Впрочем, только на первый взгляд.
Сквозь дешевку проглядывал жестокий лик матерого разведчика-двойника, далеко не первого на запутанных тропах международного шпионажа, но в своем роде уникума.
Служба в драгунском полку, деникинская контрразведка, дерзкие операции в тылу красных, арест и побег из-под расстрела, отступление в Крым, бегство на последнем пароходе с остатками разбитого войска. Затем Галлиполи, конфликт с полицией Мустафы Кемаля, служба в Белграде у Врангеля и, наконец, благословенный Париж.
Достоверные штрихи с трудом вычленялись в мешанине вымыслов и всевозможных слухов. Но именно на этом и строился образ. Нарочито броская театральщина отвлекала внимание от значительно более серьезных вещей.
По подозрению в связи с ЧК была арестована певица Надежда Плевицкая — кумир офицерства, женщина-мечта. За несколько часов до этого Скоблин пил шампанское из ее башмачка под восторженные рукоплескания офицерского собрания. Реакция Скоблина столь же непредсказуема, как и молниеносна. Осадив во главе эскадрона тюрьму, лихой гусар освобождает прелестную пленницу и увозит в неизвестном направлении. Побег продуман до мелочей. Влюбленную парочку поджидает в какой-то сельской часовенке пьяненький попик, свидетели, гости — все в золотых погонах, с саблями, под которыми и прошли молодые от аналоя к пиршественному столу. Все в лучших традициях русской старины.
Понятия смещаются, поступки обретают зыбкий, раздвоенный контур. Побег из тюрьмы превращается в романтическое бегство к венцу. Дружки растроганы до слез. А поутру, явившись пред светлые очи самого главнокомандующего, парочка кидается на колени, умоляя простить.
Перипетии пьески как бы навязывают главкому характерную роль «отца невесты». Суровый и непреклонный, он обязан смириться перед свершившимся фактом и благословить молодых. И что же Деникин? Покорно входит в образ? По легенде, записанной со слов самого Скоблина, Антон Иванович выслушал, покряхтел и махнул рукой: «Шпионаж — это дело мирское, а любовь — она от бога». Короче, отпустил грех, даже платочком к глазам прикоснулся. Точь-в-точь как «папочка» из какого-нибудь бродячего театра.
Можно поверить в такое? В характере это главнокомандующего? Образованный, умный, гуманный, но ведь вешал, и как вешал! Причем за куда меньшие прегрешения. Или опять загадка славянской души? Как бы там ни" было, но Скоблин не только не пострадал, но и сумел отхватить генеральские погоны.
Гейдрих так и не разрешил для себя основную загадку: кто кого в конечном счете завербовал? Певичка Скоблина или Скоблин певичку. Во всяком случае, он знал, на что шел, умыкнув ее из контрразведки, действовал не в запале. Если бы сбежал, все бы стало на свои места, но нет же — вернулся. На поверхности романтическая горячка, рыцарская верность даме и долгу, а в глубине — холодный расчет. Восхитительная наглость!
В Париже Плевицкая продолжала пользоваться бешеной популярностью. По-прежнему обольстительная, она буквально завораживала слушателей глубоким и нежным голосом, в котором страстно рыдала их собственная тоска. Великолепно декламировала стихи, отдавая явное предпочтение утонченному Георгию Иванову:
Как вы когда-то разборчивы были,
О, дорогие мои!
Водки не пили — ее не любили —
Предпочитали Нюи...
Стал нашим хлебом цианистый калий,
Нашей водой — сулема.
Что ж — притерпелись и попривыкали,
Не посходили с ума.
Даже напротив — в бессмысленно-злобном
Мире — противимся злу:
Ласково кружимся в вальсе загробном,
На эмигрантском балу.
Гейдрих хорошо представлял себе подобные мелодекламации в полутьме. Под синий пламень жженки, надрывные всхлипы и восторженный вой — в апофеозе. В берлинских кабаках, где собирались русские, было то же самое.
А ведь не утихала молва, что с парочкой, чей дом открыт для каждого, не все чисто. Ничего не действовало — обожал эмигрантский Париж.
С особой силой былые подозрения возобновились в тридцатом году, когда при таинственных обстоятельствах — похищение? убийство? — исчез глава «Русского общевоинского союза» Кутепов (Александр Павлович, полковник императорской, генерал добровольческой армии). Концов сюрте женераль не обнаружила, но как свидетеля Скоблина допросили. Общее мнение склонялось к тому, что это Плевицкая уже здесь, в Париже, вовлекла мужа в операции ОГПУ. Однако примечательно, что преемник Кутепова генерал Евгений (Людвиг) Карлович Миллер не только не лишил Николая Владимировича доверия, а еще теснее приблизил к себе.
Факт, требующий оценки. Такие люди, как Миллер, как Генерал Краснов, пронесли лютую ненависть к еврейским комиссарам через все превратности судьбы и абсолютно лишены сантиментов. С ними приятно сотрудничать, несмотря на то что иррациональность порой превалирует над точным расчетом. Почти как у рейхслейтера Розенберга, в котором тоже иногда проявляется неупорядоченная стихия Востока. Миллер, пожалуй, более нордичен.
На него имеются полные данные: был генерал- губернатором Архангельска, главнокомандующий войсками Северного района, военным министром и управляющим иностранными делами в правительстве Северной области. На счету несколько карательных операций и островная тюрьма Иоханга, где ликвидировали немало большевиков. Бежал за рубеж на ледоколе «Минин», бросив на произвол судьбы войска. Чужд эмоций, принимает взвешенные решения, сообразуясь с реальностью. Едва ли его не поставили в известность по поводу циркулирующих слухов: РОВС сохранил спецслужбы. Значит, в курсе, но не придает значения. Очевидно, есть серьезные основания.
В контакт с СД Скоблин вошел в середине прошлого года, когда маршал Тухачевский сделал короткую остановку в Берлине. Гейдрих заинтересовался предложенным планом и пожелал лично взглянуть на автора. Внешность, манера держать себя лишь подтвердили первоначальные ожидания. Скоблин обладал незаурядным даром отыскивать кратчайший путь к цели и следовать по нему, не отягощаясь сомнениями. На первый взгляд, это могло показаться элементарным, почти животным чутьем, обостренным природной или благоприобретенной наглостью.
Но ощущение прямолинейности, даже примитивизма было, пожалуй, обманчивым. Выбор следовал совершенно осознанно. За ним стоял кропотливый перебор фактов. Что же до наглости, то наглость скорее добродетель, нежели порок, тем более если ее питает полнейшее презрение к роду человеческому. Скоблин не ведал внутренних запретов, пережитков моральных табу, заведомо обрекающих на поражение в схватке с интеллектом ледяной стерильности. Доверять подобным субъектам опасно, даже держа их на верном крючке, но сотрудничество может стать исключительно перспективным, по меньшей мере интересным с эстетической стороны.
Сформулировав генеральную идею обезглавить Красную Армию руками НКВД, Скоблин привел в подкрепление такую подробную информацию, что Гейдрих заподозрил ход с очень дальним прицелом. Но агентурная проверка, затянувшаяся, к сожалению, на несколько месяцев, полностью подтвердила почти все сведения. «Почти», ибо не все оказалось возможным проверить. Двойник так двойник — на том стоит разведка, но по-прежнему смущали пестрые пятна биографии. Даже соотнося всю «романтическую» сторону исключительно к легенде, оставались психологические несоответствия, нюансы, которые хотелось бы прояснить.
Но к главной задаче это непосредственно не относилось.
Гейдрих начал осторожно ее прокручивать на разных уровнях, и, чем дальше, тем привлекательнее она выглядела. Даже в том экстренно жгучем случае, если за Скоблиным стояла не только советская разведка, а силы, обладающие большим могуществом, Гейдрих ничего не терял. Более того, сохранялся шанс выиграть при любом варианте.
Поезд прибыл в Шафгаузен в 11.47. Смешавшись с толпой пассажиров, группенфюрер сел в автобус, возивший туристов к знаменитому Рейнскому водопаду. В проспекте значилось, что в июле он производит совершенно незабываемое впечатление. Под высоким солнцем, в спектральном трепете радуг. В меру полюбовавшись грохочущими струями, мокрыми камнями и мокрой листвой — водяная пыль несла тяжелую грозовую свежесть,— Гейдрих направился к замку Ляуфен. Дом стоял у подножья холма, где сохранились остатки предзамковых укреплений.
