Чтобы проверить действие, необходимо при нем присутствовать. Вот зачем понадобились глаза и уши адъютанта Смолича. Когда глаза его убедятся в том, что все сделалось как должно, пусть уши его услышат директиву Каледина войскам центра, посланную ему главнокомандующим устами его адъютанта. Эта подсказка будет принята как совет, и приказ не смутит норовистого командарма.
Все это может быть выполнено к 24-му мая. Вот почему этот день назначен для возвращения в штаб армии. Все предусмотрено Алексеем Алексеевичем до мелочи. Ошибки нет ни в чем. Итак — нужно лично убедиться, как воспользуется пехота блестящим зачином артиллерии, потом поехать в штаб Каледина, проверить сводки и поговорить с Алексеем Максимовичем.
«Больше суток в моем распоряжении», — решил Игорь, когда, возбужденный, закиданный с головы до ног землею, он добрался до командного пункта бригады. Он и не заметил, что шел на командный пункт той же тропкой, по тому же лугу, по которому шел вчера вечером, и так же вокруг него цвели незабудки, и примятая сотнями ног и колес трава была все такая же зеленая и пахла так же свежо и терпко.
Он не слыхал, как над его головою прокатывался гром, и в тот же, что и вчера, час пронесся мгновенный ливень, и высоко в вечернем небе, на востоке, встала радуга. Все казалось Игорю иным, чем вчера. И если бы он захотел вспомнить вчерашнее, ему пришлось бы напрячь всю силу памяти, но и тогда бы он ей не поверил…
Перед его глазами все еще была картина боя. Теперь она предстала перед ним куда ярче и отчетливей, чем тогда, когда он наблюдал ее из своего убежища. Тогда ему казалось, что он ничего не видит. Теперь он видел и припоминал все до мельчайших подробностей. И, дивясь этому, впервые понял то, что в часы боя только чувствовал. Он понял, что свершилось доселе неслыханное. Русская артиллерия поработала не только на славу, как она это умела всегда, но подавила своим огнем противника.
Ничто не мешало ее работе. Не было недостатка в снарядах, их хватало на выполнение задачи, наши орудия разили именно те цели, какие были намечены, и артиллерия не заграждала, как это случалось неоднократно, своим огнем движения пехоты. Пехота добивала врага и гнала его на новый убийственный огонь, а не принуждена была своими телами долбить бетонные стены и кровью своей гасить огневую завесу.
— Господи Боже ты мой! — восклицал Игорь, не замечая в своем возбуждении того, что думает вслух. — Все те же люди, а вот сумели! Достигли!
И, произнеся это чужое словцо, Игорь вспомнил Ожередова, его ясную улыбку, его горькую повесть, рассказанную голосом счастливого убеждения в своей правоте и силе.
— Ну конечно, в этом-то вся штука! — снова произнес Игорь. — Этой правотой и силой народа Алексей Алексеевич сумел воспользоваться как никто, потому что сам верит в них…
И тут же услышал, как въяве, другой голос из-за костра, произнесший с глубоким убеждением и спокойствием, так поразившими тогда Игоря: «После войны достигнем, ничего!» И это «ничего», сказанное точно бы не ради успокоения, а как угроза кому-то, смутило весь ход его мыслей.
— Да нет же, они совсем о другом… это у них Семушкино: «и без немца обдумаем…» Но в чем же тогда связь?
На этот вопрос Игорь ответить себе не сумел, да и некогда было: он уже дошел до командного пункта.
Артиллерийский дивизион полковника Звездинского придан был для согласованных действий пехотному участку, занимаемому 5-м и 6-м стрелковыми полками. Наблюдательный пункт командира подгруппы, куда явился Игорь, помещался непосредственно за первой линией окопов 6-го стрелкового полка. Окопы эти сейчас были пусты, перед ними занимала новую позицию 2-я батарея дивизиона Звездинского. Из рощи со стороны Поповки подтягивались резервы. С захода солнца доносился неутихающий грохот боя. От дыма закат казался малиновым, огненный диск солнца багровым. В этом багровом сиянии, куда только хватало глаз, шло непрерывное перемещение больших групп людей, артиллерии, обозов. Повозки, зарядные ящики, пушки прыгали и ползли по разъезженному шоссе, серой лентой в облаках пыли тянулись войска. Навстречу им двигались фуры с ранеными и партии пленных. В ложбине бугры развороченной земли и трупы казались ржавыми пятнами, обезобразившими невозмутимость луговой зелени. Далеко, в клубах рыжего дыма, что-то хлопало, взрывалось, тяжко вздыхало, торжествующе и протяжно пело. Там, у второй линии окопов противника, кипел бой, и уже все знали на пункте, что разведчики 5-го и 6-го стрелковых полков миновали первую линию и проникли южнее дороги Олыка — Покашево в окопы второй линии. От корпусного инспектора артиллерии поступил приказ вынести вперед точки наблюдения, и на пункте шли спешные приготовления к переходу на новое место, заранее намеченное. Сейчас здесь находились оба генерала — командир дивизии и бригадный, чины штаба дивизии, полковник Звездинский и несколько артиллеристов.
Они все горячо и оживленно обсуждали только что полученные сведения о том, что не только на их участке, но и по всему фронту армии действия артиллерии оказались настолько успешными, что вся линия обороны противника взломана. Только в группе генерала Зайончковского артиллерийская подготовка была не совсем удачна, пехота почему-то в начале семнадцатого часа, не дожидаясь общего штурма, бросилась на штурм в районе Черныж и успеха не имела, дошла только до проволочных заграждений и залегла, потеряв около двух тысяч человек…
— И все-таки, — подхватил бригадный, — задача ими выполнена, господа, как хотите! Немецкие резервы остались против деревни Черныж и не ушли на юг, к нам, чего так боялось командование, отчего бы и нам самим могло порядком не поздоровиться! Тут уж мои пушки мало чем могли бы помочь.
— Бог миновал, Аркадий Николаевич, — возразил комдив, — что уж тут! Если эдак пойдет дальше, назавтра обязательно общий штурм, и вся укрепленная полоса противника от дороги на Дерно до Носовича будет в руках нашего корпуса, вы увидите!
И, распушив свою рыжую с проседью бороду, которой он славился во всей армии, командир дивизии повел голубыми глазами по лицам слушателей и среди них узнал только что подошедшего Игоря.
— А, капитан! Дорогой мой! С хорошим почином! А? И этакий скрытник! Представьте, господа, нарочно приехал посмотреть на наше торжество за день до прорыва — и хотя бы слово! Уж я умолял его: «Вы на ушко мне, когда начинаем?» — а он только разводил руками: «Нам знать не дано ни дня, ни часа!» Этакий хитрец!
Генерал засмеялся, подрагивая животиком, белый «Георгий» запрыгал в петлице на его пухлой груди.
— Ну, господа, я еду! Желаю вам успеха на новой квартире. — Не угодно ли со мною? — обратился он к Игорю. — Проедем вдоль линии и в штаб, к самовару.
Игорь отказался, ему хотелось поговорить с Звездинским, его тянуло к старым знакомцам: какая-то крепкая нить связывала его с ними.
Внимательно выслушав рассказ Игоря о том, что ему удалось увидеть на наблюдательном пункте, Звездинский заметил, что, однако, и нам порядком досталось. Огонь по батареям его дивизиона отличался особенной точностью, и, сколько раз он ни менял позицию и как ни маскировался, австрийцы неизменно нащупывали его.
В одной только второй батарее из пяти офицеров выбыло трое и тридцать девять нижних чинов!
— А Линевский? — невольно вскрикнул Игорь.
— Линевский, кажется, жив, — невозмутимо ответил Звездинский. — Он очень милый человек, не правда ли? Сейчас его батарее предстоит новое дело.
И полковник вкратце сообщил, какого рода задачу предстоит выполнить.
— Случилось то, чего я боялся…
Владислав Наполеонович Клембовский оторвался от сводок, в которые углубился настолько, что не слышал, как резко хлопнула дверь и вошел Брусилов.
Начальник штаба не распознал по звуку шагов, как обычно, в каком настроении главнокомандующий. Клембовский был полон тем торжествующим чувством, какое не в силах утишить даже самое холодное рассуждение, непреложно убеждающее, что в блестящем результате предпринятых действий нет ничего неожиданного.
Владислав Наполеонович обладал в достаточной мере способностью невозмутимо взвешивать все «за и против» задуманной операции, спокойно предвидеть будущее, смотреть в глаза непредвиденным случайностям. Но это отличное качество для начальника штаба осложнялось в нем горячим темпераментом игрока, азартом прирожденного охотника и «военной косточки», с головою отдающегося упоению удачей. А то, что говорили сухие сводки, пьянило без вина! К 27 мая было взято в плен: тысяча двести сорок офицеров и свыше семидесяти тысяч нижних чинов! Не надо быть специалистом, чтобы ясно представить себе, каких огромных успехов достигли войска Юго-Западного фронта. Мало того, не нужно знать, как знал Клембовский, всю обстановку и обстоятельства, в каких происходили бои, чтобы с уверенностью определить эту огромную удачу не как случайное временное явление, а как доброе начало оправдавшего себя обдуманного со всех сторон предприятия.
