Лавируя меж воронок, Усольцев и все его прежние подчиненные, кроме Зубова, которого взводный оставил при себе, быстро достигли крутого обрыва, где уже у заваленного блиндажа копошились люди, разгребавшие землю. Два бойца притащили длинную железную трубу, за что капитан, незнакомый Усольцеву, похвалил их и велел протолкнуть ее внутрь блиндажа, чтоб дать туда воздух. Бойцы, ухватившись за трубу, начали ею колотить по сыпучему грунту.
— Эх вы, мастера-чудики, кто ж так делает? А ну-ка, посторонитесь, — и Усольцев, взяв в руки лопатку, принялся за дело. Через несколько минут ямка, в которой скрылся черенок и даже рука Емельяна, была готова. — Теперь и труба пойдет.
Усольцев, стоя на коленях, подтянул трубу к себе и вставил ее одним концом в ямку. Она легко вошла туда. Емельян встал в рост и, ухватившись за верхний конец трубы, надавил. Труба поползла вниз.
— Вошла!
— Вот и хорошо, — облегченно вздохнул капитан. — Пускай дышат.
Тем временем Галстян, Гулько и Нечаев вместе с другими бойцами значительно прорубились в толщу завала. К ним подключился и Усольцев. Жарко стало. Сняли с себя ремни, скинули шинели и работали так, что даже взрывов и стрельбы не слышали. А капитан все торопил и торопил. Усольцев, хотя и понимал, что тот волнуется, однако злился: лишне такое понукание, сами знаем, что каждая минута дорога, и не стоим же руки сложа, вон сколько земли понакидали. У Ашота вся чуприна взмокла, а у Захара даже по усам вода течет.
Впереди всех в туннеле шел Клим. Он и первым уперся в дверь. Постучал. Последовал ответный стук.
— Живые они! — во весь голос крикнул Клим.
— Как знаешь? — спросил Усольцев.
— В двери стукаюць. Вот она...
К Климу подобрались Галстян и Нечаев. Землю, которую они отгребали от двери, кидали на плащ-накидку, а Усольцев вытаскивал ее из туннеля. Капитан наконец улыбнулся.
— Придумали же волокушку!.. По сто граммов получите.
— Маловато, товарищ капитан, — оживился Нечаев.
Галстян дернул дверь на себя — пошла, но с трудом. Клим еще малость копнул, и дверь, двинутая изнутри, настежь открылась. Полковник, обсыпанный землей, вырвался из блиндажа и, никого не замечая, проскочил туннель, встал как вкопанный.
— Полк где? — с хрипотой в голосе крикнул. Никто не ответил полковнику. Все будто онемели. Не ждали такого: человека вырыли из-под земли — мог и концы отдать, а он, ни слова спасителям не промолвив, промчался как ужаленный мимо них. Усольцев никогда прежде не видел командира полка, но кое-что слыхал про него. Говорили: крутого нрава, строгий, но вояка смелый. Кадровый он, еще с гражданской шинель не сбрасывает, все служит. В кавалерии служил, кого только не рубал: и басмачей, и деникинцев, и всякую другую контру. На гимнастерке всегда носил медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» и орден Красного Знамени, который получил одним из первых еще в двадцать четвертом году. Очень любит употреблять слово «красный». Если речь произносит, а говорить зажигательно он может, обязательно скажет и не раз: «Вы есть красные бойцы...» И про себя говорит: «Хотя фамилия моя Белых, но я — красный».
Полком стал командовать в Сталинграде. Сам попросился на полк, а ведь был заместителем командира дивизии по строевой. Пожелал быть ближе к противнику.
— Я спрашиваю: полк где? — повторил полковник.
Только сейчас к нему подбежал капитан и доложил, что полк стойко обороняется, изо всех сил держит рубежи.
— Какие рубежи? Покажите на карте!
Капитан схватился за полевую сумку, где лежала его карта-двухверстка, но вспомнил, что на ней, конечно, не обозначены последние рубежи, опустил сумку и сбивчиво попытался объяснить ситуацию: мол, вот здесь застрял, откапывал...
— Вы что, землекоп или красный командир?
Усольцев быстренько надел шинель, подпоясался ремнем, набравшись смелости, подошел к командиру полка и, глядя ему прямо в глаза, громко доложил:
— Вторая рота первого батальона стоит насмерть. Ни метра земли фриц не получит.
— Молодец, — сбавил тон полковник, на его бледном худом лице, усеянном следами оспы, появилась улыбка. — Хвалю! Кто такой?
— Красноармеец Усольцев, старший группы по спасению вас, товарищ полковник.
— Так это вы меня... нас откопали?
— Так точно!
— Ну, спасибо! Всех угостить обедом! Тарасюк!.. Где Тарасюк? Пропал Тарасюк, растяпа-ординарец...
— Спасибо, товарищ полковник. Мы сыты.
— Сыты? Н-ну...
Из блиндажа, держась за голову, вышел майор Марголин. Ушибло чем-то его. Он подошел к Емельяну и обнял.
— Родственник? — удивился полковник.
— Брат родной... Спаситель дочери... И наш спаситель... Я вам рассказывал, помните, про бойца-партизана... Про зондеркоманду... Это он с ней разделался.
— Ты? — полковник ткнул пальцем Усольцеву в грудь. — Будешь при мне... Вместо Тарасюка. Мне нужен храбрый ординарец. Остальные — марш на позицию.
Ошеломило Усольцева, аж желваки заиграли. Надо же, в ординарцы попал! Вот те раз...
— Товарищ полковник, мне тоже на позицию надо. С ними вместе... Немчуру бить...
— Разговорчики! Приказ отдан!
Майор Марголин улыбнулся и кивнул головой: мол, не горюй, Усольцев, все будет в порядке.
Чуть успокоился, подумал: может, с помощью комиссара как-нибудь вырвется из ординарцев. Ну разве это его дело чистить командирские сапоги, подавать чай... Нет, не умеет он прислуживать, да и нужно ли в такое время заниматься ерундой. Во взводе узнают — засмеют, скажут: дослужился!
Полковник резко повернулся и направился в блиндаж. Усольцев распрощался с товарищами, молча обнял каждого.
— Вот ведь как неладно вышло, елки-моталки, — с жалостью в голосе произнес Захар. — Ничего, отоспишься в тепле.
Клим сказал только два слова: «Встретимся яще!» — и ушел. А Галстян на ухо шепнул: «Сбеги!.. К нам... Ничего не будет...»
Полковник вышел из блиндажа с автоматом и, обращаясь к майору Марголину, отрывисто произнес:
— Пошли! На НП...
Посмотрел на Усольцев и, окинув его с ног до головы острым взглядом, сказал:
— Вижу — горюешь.. Зря. Мы еще с тобой повоюем... А сейчас — за мной! Будешь и за адъютанта.
На ходу майор Марголин сообщил Усольцеву, что только вчера полковник Белых лишился адъютанта: немецкий снайпер насмерть скосил его.
Вокруг наблюдательного пункта одна за другой рвались мины, но полковник, словно не замечая их, быстрым шагом подошел к двери здания и, поднявшись на второй этаж, бросился к телефонисту:
— Связь есть?
— Действует! — четко произнес телефонист.
— Мне первый батальон!
Связист тут же докричался до первого батальона и передал трубку полковнику.
— Кравцов!.. Слышишь меня?
В трубке стоял сплошной треск. Полковник до хрипоты продолжал добиваться комбата Кравцова. Еле-еле услышал слово «убит».
— Кто убит? Кравцов? — Полковник бросил трубку.
— Идем в батальон! А ты, — обращаясь к замполиту, — свяжись с Турченко: что у него? И действуй по обстановке.
Как только полковник, а следом и Усольцев покинули НП, у самого входа разорвался снаряд и образовал воронку, в которую могла бы скрыться любая полуторка.
Взрывная волна так толкнула в спину полковника, что он свалился. Усольцев же устоял. Он подскочил и, нагнувшись, спросил:
— Ушиблись?
— Нет-нет. Ну и сила! С копыт сбила, гадюка... А ты цел?
— Порядок.
— Тогда вперед!..
Словно вихрь, ворвался полковник на КП первого батальона и, не дожидаясь доклада, с ходу сурово спросил:
— Что с Кравцовым?
— Скончался, — доложил фельдшер с батальонного медицинского пункта. — У меня на руках... Пуля в сердце вошла...
— Где он?
Фельдшер показал на топчан, на котором лежал закрытый плащ-накидкой капитан Кравцов. Полковник подошел и склонил обнаженную голову.
— Эх, Павлуша, чего же это ты так, а? Немчуры вон сколько... Кромсать их надо... А ты споткнулся...
Полковник повернулся и, будто разыскивая кого-то, быстрым взглядом пробежал по лицам всех, кто стоял здесь навытяжку, спросил:
— Где ординарец?
— Я здесь, — отозвался Усольцев.
— Не тебя надо, ординарца комбата Кравцова.
Из-за спины молодого лейтенанта — адъютанта старшего батальона — вынырнул низкорослый, с красным лицом боец и представился.
— Где был, когда комбата пуля-дура достала?
— При них, товарищ полковник.
— И не уберег, не прикрыл. Эх, растяпа! — махнул рукой полковник и, обращаясь к молодому лейтенанту, распорядился похоронить комбата с почестями, с ружейным салютом.
В дверях появился старший лейтенант с перебинтованной правой рукой, а его скуластое лицо было так изрисовано сажей и копотью, будто он сквозь дымоход продрался. Заметив командира полка, приложил забинтованную кисть к виску и доложил:
— Старший лейтенант Киримжанов, заместитель командира батальона по политчасти.
