Зубов спустил ноги с полатей и встал.
— В трибунал его, пускай ответствует, — твердил Нечаев.
— Не надо, — завопил Зубов. — Пощадите... Меня трахнуло.
— Чем и куда? — спросил Усольцев.
— Не знаю. Чем-то горячим. Потом кинуло меня, и я оглох... Испужался... Хотел тут полежать малость...
— Ладно. Заглохни. Разберемся, — сказал Усольцев и обратился к деду: — Чем питаетесь?
— Бульбой да солью. Смачно... Опробуйте. У меня тут у чугунчике трохи есть...
— Спасибо. А хлеб имеется?
— Няма хлеба.
— Доставим вам буханку. Только вы пока не вылазьте из своей крепости.
— Возьмите меня на фронт. Я умею пулять. Не смажу. А?
— Нет уж, дед Кузьма, вы лучше тут держите оборону, — советовал Захар.
— Чым, кочергой? Мне бы якись пистоль.
Усольцев рассмеялся и, уходя, пообещал при случае доставить деду Кузьме пистоль.
Зубова оставили во взводе. Он поклялся и Усольцеву, и бойцам, что ничего подобного с ним никогда больше не повторится и что он искупит свою вину. Зубов даже попросил взводного, чтоб ему поручили самую трудную задачу.
— Сначала оборудуй себе позицию, — распорядился Усольцев. — Вот из этих кирпичей и железяк. Вон как Гулько. Посмотри и поучись.
Конечно, Зубова следовало жестоко наказать: дело пахло штрафной ротой; но Усольцев, оставляя его во взводе, ничуть не думал скрывать поступок трусоватого бойца, взводный просто прикинул: а разве в его взводе, в ста метрах от немцев, слаще, чем в штрафной роте. Здесь тот же ад. Это раз. А во-вторых, во взводе не густо с людьми, каждый штык на вес золота. Пускай воюет на глазах у товарищей, перед которыми провинился, делом свой грех и позор смоет. А дела такого долго ждать не пришлось. Перед самой взводной позицией появились танки. Стреляя на ходу из пушек и пулеметов, они с грохотом ползли на усольцевские редуты. Один танк сразу удалось тормознуть: из ПТР бронебойщик Лютов саданул по нему. Оставалось еще два. Они все ближе и ближе подбирались к взводному рубежу.
— Гранатами! — сквозь гусеничный лязг прорвался голос Усольцева.
Бойцы ухватились за связки гранат. Приподнялся над своим укрытием и Зубов. Усольцев метнул на него взгляд.
— А ну, Зубов, дай-ка фрицу прикурить!
Зубов услышал командира. Однако до танка было еще далековато — не докинуть связку. И Зубов, отчаявшись, вылез из-за своей кирпичной позиции и по-пластунски пополз навстречу бронированной глыбе.
Ползти далеко не пришлось. Вот он, танк, совсем рядом. Теперь можно достать его. Зубов приподнялся и со всего размаха швырнул связку под самое брюхо. И тут же упал. А гусеницы стальными брызгами разлетались в разные стороны.
— Зубов, назад! — крикнул Усольцев.
Зубов не шевельнулся.
Из люков танка выползали немцы. Взвод ударил по ним из автоматов. Но второй танк дополз до самой взводной позиции и с разгона броней снес на своем пути кирпичом обложенные окопчики. Кого-то насмерть придавило — Усольцев услышал дикий вопль.
— Гулько! — крикнул взводный. Он знал, что там, где прошел танк, должен быть Клим.
Нет, Клима не ухватила вражья броня. Мимо него прогромыхал фриц. Клим обернулся и увидел на броне стоявшего во весь рост фашиста, а другой немец вылез из люка. Оба строчили из автоматов.
— Гулько, бей по танку! — услышал Клим голос взводного. — Ашот, из пулемета их, из пулемета...
Клим кинул бутылку с горючей жидкостью и угодил точно на корму танка. Кто-то еще запустил бутылку. Полыхнуло зарево.
Галстян, развернув пулемет, дал очередь по стреляющим с брони фрицам. Оба рухнули в пламя, охватившее танк. Из нижнего люка выполз механик-водитель и поднял руки...
Зубова похоронили у развалин трехэтажного дома, рядом с могилой Вани Петропавловского и Кости Клинова.
— Всем нам здесь лежать, — вздохнул Нечаев. — Это же наше взводное кладбище.
И правда, что взводное. Вот и Зубов лег здесь. И те два бойца, которых танк изуродовал. Уже пятеро... У одного только дома...
Комбат Брызгалов сам явился во взвод. Тянуло, видно, к родному берегу. Да и причина была: Усольцеву сержанта присвоили, а Галстяну — младшего сержанта. Треугольнички комбат принес, каждому лично вручил и велел тут же к петлицам прикрепить.
— Нам бы пополниться, — обратился Усольцев к комбату. — Совсем скоро растаем. Жидкой ниточкой держим оборону.
— Однако же держите. И крепко стоите. Вон сколько танков наворочали. Аж три! Здорово поработали.
— А награды-то наши где? — оживился Нечаев. — И моей медали что-то не видать. А, товарищ старший лейтенант, где она?
— Штабы не чешутся. Давно ведь вас представил. Придется вдогонку посылать новые представления. За танки.
— Во-во, за танки полагается, — не унимался Нечаев. — И Климу. И убитому Зубову... Кому еще?
— Не надо, Захар, выпрашивать награды, — сказал Усольцев. — Это не наши с тобой дела. Начальство само знает.
— Разве я выпрашиваю? Просто напоминаю нашему комбату: раз полагается — выдай!
— Награды не паек.
— Оно так. Но все же...
— Будут награды, будут, — сказал Брызгалов. — Сам прослежу. А пополнения не обещаю. Не плывут пока к нам по Волге челны с новобранцами... Слышите, гудит...
Все, кто был рядом с комбатом, прислушались. Действительно, гул, скорее похожий на вой, усиливался.
— Кто-то летит к нам, — произнес Ашот и, прищурив глаза, приподнял голову вверх.
Комбат тоже посмотрел на укрытое тучами небо. Усольцев заметил на висках у Брызгалова седину. Она вроде мелкими ниточками выползала из-под повязки, которая все еще перепоясывала голову комбата. Усольцев тронул рукой свои виски: неужто тоже белеют? Давно не видел себя в зеркале...
— «Раму» вижу, — Ашот ухватился за пулемет.
— Не надо, — комбат придержал за руку Галстяна. — Далеко. Не достанешь.
«Рама» низко проплыла вдоль Волги.
— Вынюхивают, — сказал Брызгалов и вдруг спросил у Галстяна: — Давно не умывался?
— Грязный, да? — Ашот рукой тронул лицо.
— Сильно прокопченный. Понимаю: воды у вас, конечно, нет. Может, по одному, пока спокойно, к Волге спуститься.
— К чему умываться? — вдруг спросил Нечаев, когда ушел комбат. — Я не желаю. На танцы собираемся или на бал какой? Вот завершим окопную жизнь и домой подадимся, тогда другой резон. Чтоб женку и ребятишек просмоленной мордой не пугать, обязательно надо прицепуриться, елки-моталки. Слышь, сержант, верно я говорю?
— Нет, Захарка, все-таки пойдешь ты у меня к Волге. На твоих усах пуд копоти. Отмыть их надобно, чтоб блестели и торчком стояли, а то вон как обвисли.
— Про усы не возражаю. А скажи-ка, дадут мне медаль? Она мне очень нужна, чтоб дома видели: заслуженный человек с войны пришел. А как же? С войны — нельзя без награждения. Срамота будет.
Кто-то улыбнулся, а кому-то не до улыбки: укрытие уж больно шаткое, стукнет немец — и развалится кирпичная баррикада. В землю надо залазить поглубже, а она, земля, городская, утоптанная, туго поддается...
Усольцев придвинулся к Галстяну и негромко сказал:
— Посмотри-ка на танк.
Галстян повернул голову к все еще дымившему танку.
— Нет, ты гляди вперед, на тот, который Зубов покалечил.
— Ну, вижу. Танк как танк, правда, покорежен.
— Не в том дело. Рядом с ним, у катков, что-то круглое чернеет.
Галстян приподнял голову.
— Сильно не высовывайся, — Усольцев дернул за плечо Ашота.
— Кажется, там люк. Вроде крышка чернеет.
— И мне так кажется. Проверить надо. Если там водопроводный колодец...
— То что?
— С пулеметом туда забраться... А?
— Де-е-ло, — нараспев произнес Ашот и вызвался проверить.
Галстян выбрался из своей кирпичной засады, животом лег на асфальт и медленно, по-черепашьи, пополз к танку. Усольцев, прильнув к амбразуре, устроенной в кирпичной стене, внимательно наблюдал и за Ашотом, и за позицией немцев, которая проходила невдалеке от танка. Вот только сам танк чуть мешал ему просматривать всю местность, загораживая часть пространства.
Ашот подобрался к танку, посмотрел вокруг — никого, прикрытый броней, приподнялся, сделал несколько шагов и очутился у самого колодца, захлопнутого железной крышкой. Галстян решил приподнять ее. Ухватил железяку, валяющуюся у танка, и, лежа, попытался продвинуть ее под крышку. Усольцев, следивший за действиями Ашота, одобрительно кивал головой: правильно, надо знать, каков колодец и что там. Взводный уже предвкушал удачу: пулеметное гнездо под самым носом у врага.
Ах как медленно тянутся минуты! Что-то долго возится с крышкой Ашот, видно, не поддается она ему. Помочь бы... И вдруг Усольцев уловил движение. Неужто немцы? Так и есть: из-за танка выскочили двое и кинулись к Галстяну.
— Фрицы! — крикнул Усольцев и бросился на выручку.
Галстян отбивался. Немцы пытались скрутить ему руки, но он не давался. Сумел одному ногой садануть под дых. Свалился фриц.
