пацанов.
– Есть слово «велосипед» в русском языке, а слово «велик», это разговорное, его нельзя употреблять в письменной речи, – пыталась донести до учеников правильную мысль Натали.
– Если есть велик и на нем можно кататься или его можно как-то употреблядь в хозяйстве, значит и слово «велик» можно упобтреблядь, – попытался сформулировать новое правило Петров, утрируя главное во всех правилах русского языка слово.
– Петров, успокойся, – русичка не смогла найти более весомый аргумент. – В разговоре с друзьями вы можете употреблять это слово, но не в изложении, – настаивала она на своем.
«Эти правила – вообще уже», – буркнул себе под нос Петров, но вслух продолжать дискуссию не стал. Наталья Григорьевна решила, что инцидент исчерпан.
– Тема сегодняшнего урока «Как написать письмо». Запишите в своих тетрадях число, «Классная работа» и тему урока, – заторопилась Наталья Григорьевна, пытаясь нагнать упущенные минуты.
Петров слушал объяснения учительницы про то, что в письме обязательно должна быть выдержана структура – обращение, начальная часть, основная часть и заключение или прощание. О том, как важно правильно написать адрес на конверте Петров знал и без этого – читал рассказ Чехова про Ваньку Жукова. А вот, что письмо лучше писать в хорошем настроении, с этим Петров не был согласен: «Разве у Ваньки Жукова было хорошее настроение, когда он писал дедушке? Да его всегда и везде шпыняли и били даже. И селедкой в харю. Разве так можно, селедкой-то?». Посторонние мысли периодически уводили Петрова от скучной темы урока.
Что чужие письма читать нельзя, это Петров тоже понимал. Мало кому приятно, если кто-то перехватит и прочитает твою записку, например. Петров вспомнил, как на ботанике Ива перехватила их переписку с Ковалевой. Он написал, что у мальчишек стержневой корень, а Ковалева написала – а у девчонок мочковатый. «Всего-то. А Ива аж пятнами пошла, когда прочитала», – мысли Петрова опять были далеки от русского языка.
Наталья Григорьевна упомянула про марки – о том, что помимо своего главного предназначения оплачивать пересылку письма, марки часто выглядят как миниатюрные картины – «художественные миниатюры» – и являются предметом коллекционирования. Коллекционеров марок называют филателистами. Петров с Рыбиным понимающе переглянулись.
Года два назад, будучи с мамой на почте, Валька увидел потрясающей красоты набор марок, выпущенный к 100-летию Ленина, и в нем вдруг проснулся интерес к этим маленьким картинкам. Сделаны они были, как правило, с большим вкусом и выпускались очень часто небольшими сериями, составляющими вместе целый рассказ на какую-нибудь тему. Нельзя сказать, что новое увлечение поглотило его полностью, но за два года у него сложилась небольшая, в пару сотен марок, коллекция, умещавшаяся в два кляссера, – таким смешным словом назывались специальные альбомы с прозрачными кармашками для хранения марок.
Другими непременными инструментами филателиста были тоненький пинцет для того, чтобы можно было аккуратно вытягивать марку из кляссера, и лупа, через которую можно было рассматривать самые маленькие детали и читать надписи на марках. Но если лупа являлась непременной частью арсенала любого мальчишки, то настоящий металлический пинцет был вещью совершенно необычной и редкой и Петрову пришлось смастерить самодельный пинцет для марок из двух обструганных и ошкуренных палочек для мороженного. Без пинцета было никак не обойтись, не дай бог повредишь зубчики у марок. «Зубчики – это самое важное в марках. Повредишь один зубчик – и все, хана, можно марку выбрасывать», – учил Петрова Рыбин, имевший стаж филателиста на полгода больший, чем у Петрова.
Бессистемное поначалу коллекционирование, со временем, в результате многочисленных обменов, стихийно упорядочилось в соответствии с несколькими темами: искусство, архитектура и Ленин. Отечественные марки с Лениным были самыми красивыми и нарядными и стоили дешевле, чем импортные болгарские или кубинские. Валька даже хранил дубликаты нескольких самых красивых марок с Лениным для обмена, но спроса на них почему-то не было. Но настоящим украшением Валькиной коллекции был набор из одиннадцати вьетнамских марок, повествующий о военных подвигах вьетнамского народа. На них вьетнамские партизаны готовили капканы и западни в джунглях, стреляли во врага из пулеметов, пушек и луков, громили американские танки, брали в плен американских солдат и отдыхали после боев возле своих хижин. Несмотря на то, что эти марки не подходили ни к одной из основных тем в Валькиной коллекции, они почему-то были самыми любимыми. Рыбин предлагал за них три серии кубинских марок с детскими рисунками, космическими спутниками и Лениным, но Валька пока не был готов расстаться со своими вьетнамцами.
– Петров, где ты витаешь? Мы уже работаем над заданием, – голос Натальи Григорьевны вернул Петрова в класс.
– Свет, что надо делать-то, я прослушал, – тихонько спросил он свою надежную соседку Семыкину.
– Надо написать письмо маме, – шепотом ответила Семыкина.
– Письмо маме? – удивился странному заданию Петров. Он общался с мамой каждый день, зачем ей писать письмо, если можно обо всем поговорить вечером за чаем. – А про что письмо? – пытался понять он смысл задания.
– Да про что хочешь, не важно, – продолжала Семыкина шепотом, – главное, чтобы была структура письма правильная.
– Петров и Семыкина, хватит шептаться, вы мешаете остальным, – одернула их Наталья Григорьевна.
Он подумал, о чем же можно написать письмо маме и решил, что надо попробовать объяснить ей замечания в дневнике. Недавно их классная руководительница брала дневники на проверку и написала Петрову два замечания по результатам своих бесед с учителями-предметниками: «Спал на уроке английского языка» и «Забыл сменную обувь на урок физкультуры». Петров пытался объяснить ей, что это было давно и он уже все выяснил с Людмилой Николаевной и Юрием Николаевичем и все уже забыли об этом, но классная была непреклонна. Петров тогда разозлился на классную руководительницу. Мать доверяла ему, редко проверяла, как он готовится к урокам, и почти никогда не заглядывала в его дневник. Валька знал, что мать расстроиться из-за этих записей. «Надо постараться сгладить ситуацию», – решил он.
«Дорогая, любимая мама ученика 5-го «Б» класса Петрова Валентина», – начал он письмо с обращения.
«Недавно Вашему сыну записали в дневнике, что он спал на уроке английского языка и забыл сменную обувь на урок физкультуры», – это было вполне похоже на начало письма и Валька перешел к основной части.
«На самом деле, на английском языке он не спал, а был целиком погружен в новую методику обучения во сне», – Валька видел недавно такую методику по телевизору в фильме «Большая перемена».
«По этой новой методике», – продолжал он, – «ученик мысленно переносится в страну изучаемого языка и может практиковаться в разговоре с местными жителями». Петров перечитал, написанное показалось ему вполне убедительным.
«Как же объяснить про то, что забыл кеды на физкультуру?» – задумчиво грыз он колпачок шариковой ручки.
«Новая методика погружения работает на уроках физкультуры еще не так хорошо, как на уроках английского языка. Поэтому
