ужасный скандал, когда я попытался заикнуться в классе о том, что мне тоже плохо? Меня едва не линчевали. Меня и Лиат.
– Конечно, помню! Это Наор устроил то безобразие.
– Да, он. Кто мог знать тогда настоящую личину этого негодяя?
Одед, в котором сразу пробудились раздирающие душу воспоминания об изнасиловании Галь и его дачи показаний на месте преступления, счел нужным не развивать эту тему.
– А что с Лиат? – поинтересовался он, ловя себя на том, что больше не испытывал неприязни к этой девушке, попытавшейся однажды соблазнить его.
– С нею у меня тоже все кончено, – чистосердечно ответил Шахар, не вдаваясь в подробности ее попытки самоубийства у него на глазах, – и хорошо, что так.
"Да, хорошо, что так", – повторил про себя парень. Насколько он видел, все у всех складывалось очень, ну, просто на удивление хорошо: у Галь, у Одеда, у Шели и Хена, и у него в том числе, коль скоро он избавился от обузы в лице Лиат. Жаль, что это «хорошее» не помогло ему вернуть его красавицу. Он потянул еще немного пива и добавил:
– Наконец-то, завтра выпускной! Потом я смогу в полной мере горевать! Пусть все забудут обо мне! Пусть рядом не будет никого, кто злорадно тыкнул бы в меня пальцем, видя всю силу моего горя! Выдержать бы еще завтра, и оставить все позади, словно дурной сон!
– Но Шахар, это был не сон, – опроверг его слова одноклассник. – Все, что произошло с нами, было очень трагичной, но явью. Поверь, мне в этом году тоже не раз хотелось проснуться в одно прекрасное утро и понять, что все плохое мне только приснилось.
– Что за год, что за год нам всем выпал! – громко сетовал Шахар. – Почему именно этот? И почему именно с нами шестью?
Одед развел руками:
– Наверно, так должно было случиться. Ничего тут не поделаешь. Как я уже говорил, нужно просто продолжать идти вперед.
"Одед, в самом деле, немало изменился, раз он уверенно произносит такие слова", – подумал Шахар. Он попытался представить себя на месте этого юноши. Как бы он прошел его путь и какие вещи говорил бы в конце. Наверно, те же самые. Ведь банальщина о том, что жизнь продолжается, являлась самой, что ни на есть, истиной.
– Мне только нужно понять, – встрепенулся он снова, дотронувшись рукой до собеседника, – если тебе удалось, в конце концов, забыть Галь, то ведь и мне удастся тоже, правда?
Тот поднялся из-за стола, прошелся взад и вперед, взял один «Хайнекен» из упаковки и сделал несколько глотков. Но он глотал неохотно, скорее, из уважения к Шахару, до сих пор пившему в одиночестве. Поставив незаконченную бутылку на стол, он сел с ним рядом.
– Понимаешь, – начал он после размышления, – мы в этом разные. Ты всегда был вместе с Галь, физически, тогда как я только мечтал о ней. У меня было платоническое, безнадежное чувство. Несмотря на все мои попытки ухаживаний и сближений, оно не осуществилось. Я устал. И тогда я понял, что Галь осталась для меня всего лишь миражом, фантазией, музой. Тем, кем и являлась для меня все эти годы. Возможно, это к лучшему, поскольку иди знай, как сложились бы наши отношения, будь мы вместе так, как вы? Вероятней всего, муза и идеал любимой девушки исчезли бы, едва бы на месте их очутилась настоящая Галь. Это не страх, – предвосхитил он назревающий вопрос Шахара, – и не попытка оправдаться, а то, к чему я пришел сам после многих страданий. Мне стало жаль моих зря потраченных усилий. Ведь согласись, что нельзя же поместить все свои душевные силы в фантазию!
У Шахара возникло чувство, что сейчас все его былое представление об отношении Одеда к Галь расспыпется, как карточный домик.
– Ты говоришь правду? – только и выдавил он.
– С чего бы мне тебя обманывать? – удивился тот.
– Но… ведь ты же… любил ее?
– Да, я любил ее, – раздалось без заминки.
– Так что же сталось с твоей любовью?
– Она здесь, – произнес Одед, указав пальцем на свою грудь, – но уже не вот здесь, – указал он тем же пальцем на свою голову. – Понимаешь?
– Наверно, – пробормотал обомлевший Шахар. – Ну, а как же Офира?
– С Офирой мне хорошо, – спокойно отвечал Одед, – комфортно. Мы весело проводим время. Мне нравится она сама и ее общество. Вот и все.
У Шахара на языке вертелся вопросец, переспал ли уже Одед с Офирой. Но он сдержал свое любопытство. В какой-то мере чувствовалось, что Одед уже стал мужчиной, так как в его облике, движениях, и даже интонациях сквозило нечто новое, непривычное для того Одеда, которого все знали раньше.
– Что касается меня, – понуро проговорил он, – то я еще долго не сумею ни с кем встречаться. Тоска по Галь сводит меня с ума.
– Шахар, тоска – очень въедливое чувство, если бороться с ней. Я – не боролся. Я просто с ней жил. Ел с ней, спал с ней. И она пересытилась мною сама, и понемногу отпустила. Если ты просишь моего совета, то вот он: просто будь самим собой. И тогда все придет, со временем. Воодушевись! Неужели тебе кажется, что такой парень, как ты – перспективный, из богатой семьи, – надолго останется один? Нет, Шахар! За тобой всегда будут увиваться девчонки. Только бы тебе не ошибиться в твоем выборе!
– Да брось ты! – горько рассмеялся Шахар. – То, о чем ты говоришь, искалечило мне жизнь.
– Это сейчас, сейчас оно, возможно, испортило тебе жизнь! – настойчиво восклицал Одед. – Сейчас, но не навсегда! Мир так устроен, что он тянется к таким, как ты. Увидишь!
Молодой человек обвел заплывшими от опьянения и муки глазами пространство, и не увидел в нем ничего, кроме раскрытой упаковки пива на неровном деревянном столе, недопитой бутылки собеседника и той, которую держал в руках. Прикончив ее одним глотком, он открыл следующую.
Глухой, нервный смех пробрал его. Ну, какой же из него будущий "выгодный жених"? Кому он был нужен? Никому. Даже ни о какой его перспективности не могло быть и речи, потому, что все его силы что-то делать, к чему-то стремиться, иссякли. В этот момент, он не представлял интереса даже для себя самого. Более того: он был сам себе противен.
– Почему ты смеешься? – не понял его реакции Одед.
Истерический смех Шахара перешел в рыдания. Он склонился к плечу Одеда и зарылся в него лицом. Тот, помня о собственных слезах, не помешал ему.
Они просидели в обнимку, точно два родных брата, довольно долго. Когда же Шахар успокоился, то выражение его лица говорило о глубокой благодарности.
– Ты восстановишься, – вновь приободрил его товарищ, одобрительно похлопав его по спине, – также, как и я восстановился. Но ты уже не будешь прежним, как и
