близко к прошлому Орхидеи, что я боюсь того, что мы можем обнаружить. Наверное, я просто ищу, кого бы обвинить во всем.
– Мы здесь пробудем всего один день, – напомнил он. – Если наши поиски не увенчаются успехом, вернемся домой и будем разбираться дальше.
Она кивнула, но не могла подавить беспокойство.
– Хефита сказала, что здесь есть парк, где полно игуан, и мы можем туда пойти, – сообщила Рианнон. – Мы сможем взять их и оставить себе?
– Не думаю, малышка, – ответил Рей, сняв темные очки и прикусив одну из дужек. – Но мы можем попробовать.
Маримар слишком устала, чтобы отчитать Рея за то, что он внушает их маленькой племяннице мысль о контрабанде рептилий. Оставив их хихикать в саду, она вернулась в дом.
Из огромных кастрюль на кухне у Хефиты валил пар. На столе вздымались горы нарезанного кубиками мяса. Приправы и масло превращали розовую мякоть в медно-коричневую. Хефита, как и Орхидея, во время готовки слушала музыку и фальшиво подпевала. Время от времени она касалась маленького золотого медальона с Иисусом, висевшего у нее на груди.
Маримар также потянулась к бутону у себя на шее и надавила на крошечный шип, напоминавший ей о времени, когда она пыталась его вырезать.
– Теперь, когда ты услышала, что люди говорят об Орхидее, тебе стало лучше? – спросила Хефита.
– Не знаю, можно ли сказать про это «лучше».
– А что, по-твоему, можно?
Маримар на мгновение задумалась, прислушиваясь к напряженному звуку струн гитары.
– Мне стало любопытно. Еще я почувствовала злость. Пока не разобралась. Последние семь лет в Четырех Реках я только и делала, что ждала, когда Орхидея подаст мне знак. Даст ответ. Что-то, что объяснило бы мне, почему она сделала то, что сделала. От кого она сбежала. Но ничего не случилось. Я жила своей жизнью. Мы все так делали. Рей со своим искусством. Тати со своей семьей. Близнецы со своей музыкой. Все жили как прежде.
В глазах Хефиты было столько доброты, сколько Маримар никогда не встречала в почти незнакомом человеке.
– А потом?
– Потом погибли три человека, и я не знаю что делать. Порой я думаю, что ей было легче оставить нас, чем сказать нам правду. Она предпочла стать деревом, чем разговаривать с нами.
Хефита поставила вариться рис, помыла руки и села рядом с Маримар.
– Я не могу ничего за тебя решить. Когда я знала Орхидею, она была просто девочкой, – сказала Хефита. – Ее прозвали Niňa Mala Suerte [40]. Но это никогда не мешало ей быть доброй или помогать тем, у кого всего было меньше, чем у нее. Не знаю, что произошло в те годы, когда ее здесь не было, но Орхидея, которую я знала, схватила бы судьбу за горло. И сделала бы то, что считала нужным.
Маримар рассмеялась.
– Могу в это поверить.
– Могу я спросить, почему твой дар не такой, как у других?
Маримар покачала головой. Орхидея дала каждому из их семьи семена, но у Рея, Маримар и Рианнон цветы выросли прямо из кожи. Магия, нуждавшаяся в защите. Энрике швырнул свои зернышки в огонь и вернулся в Четыре Реки измученный и в синяках. Другие посадили их в землю и процветали по-своему. Сильвия вырастила целый сад. Калеб-младший разливал по флаконам духи, о которых мечтал. Хуан Луис и Гастон посадили свои семена в Четырех Реках и раз в год возвращались просто для того, чтобы увидеть дерево Орхидеи и спеть песни, благодаря которым стали мировыми звездами.
Маримар? Она построила дом. Вдохнула жизнь в долину. Достаточно ли этого? Она чувствовала себя незавершенной. Возможно, так оно и было. Возможно, именно поэтому у нее так и не раскрылся бутон на шее, а росли одни шипы.
– Еще одна из загадок Орхидеи, – Маримар невольно улыбнулась.
– Надеюсь, здесь ты сумеешь найти ответ, – успокоила ее Хефита. – Неправильно так оторваться от своих корней.
Раньше она бы согласилась. Но Орхидея пустила корни в Четырех Реках. Буквально.
– В моей семье, – продолжала Хефита, мелко нарезая красный лук и при этом не пролив ни единой слезинки, тогда как глаза Маримар нестерпимо жгло, – такие отметины считают знаком Божьего благословения.
– Не хочу тебя разочаровывать, Хефита, – сказала Маримар. – Но мы неверующие.
Хефита покачала головой и усмехнулась, посыпая еду солью. Закрыв глаза, Маримар мысленно представила себе свой дом. Крупинки соли на половицах. Орхидея держит в руках крупные кристаллы соли, похожие на тусклые алмазы. Что-то заныло внизу живота. Как тогда, когда она возвращалась в Четыре Реки в день пожара. Почему она чувствует это сейчас, будучи так далеко от дома?
– Тогда я буду верить в два раза сильнее. Кроме того, не обязательно, чтобы это был мой Бог. Это может быть другое могущественное существо. Какой-нибудь святой. Что-то в этом роде. Иначе у всех нас были бы одинаковые благословения.
– А у тебя много благословений, Хефита? – Маримар снедало любопытство.
– Конечно. Меня благословил Господь. Diosito Santo [41]. У меня хорошая жизнь, и этого достаточно. Но я имела в виду материальное воплощение такого благословения. Вроде шестого пальца.
– Или хвоста?
Широко раскрыв глаза, Хефита перекрестилась.
– Нет уж. Никаких хвостов.
Рей и Рианнон зашли в дом, спасаясь от жары.
Рей схватил апельсин из вазы с фруктами и начал его чистить.
– Что я пропустил?
– Хефита полагает, что наши цветы – благословение святых.
– Я и вправду похож на святого, – заметил он.
– Ay, nino [42], – предостерегающе воскликнула Хефита.
И она не ошиблась. После того как они побывали на реке, по городу распространился слух про трех эквадорцев, родившихся в Америке, у которых прямо из кожи и костей – вот те крест! – росли настоящие цветы. Людям хотелось поглядеть на чудо. Следующие несколько часов у дверей не иссякал поток посетителей. Они хотели увидеть девочку с розой на лбу и художника с розой на запястье. Маримар привлекала их меньше. Многие шептались, пытаясь угадать, что в ней особенного. И обоснованно, потому что Маримар годами задавалась тем же вопросом. Явилась даже группа девочек-подростков, которые принесли им чипсы и печенье в шоколаде с липкой начинкой маршмеллоу. Они были в футболках с лицами Хуана Луиса и Гастона, а на яблоках их щек блестящими буквами были выведены инициалы JLG.
Перед ужином Хефита положила этому конец, отказавшись открывать дверь и заявив, что семья устала и не хочет, чтобы за ней наблюдали, словно за пингвинами в зоопарке. Она заварила особый чай из аниса, лемонграсса и других трав, названий которых она не знала, чтобы облегчить страдания «больного сеньора Салливана», как она называла Майка.
Не успели они сесть за стол, как из кладовки наконец появилась Ана Крус с растрепанными волосами и объявила:
– Нашла!
Рей помог ей донести коробку с фотографиями, письмами, одеждой и чем-то вроде афиши.
– Мама сохранила все вещи сестры. – Ана Крус взяла пожелтевший от времени альбом.
