Поистине, это мое самое невероятное открытие. Потомки «Феерического Лондоньо»! На сбор всей этой информации я потратил годы. Видите ли, это моя страсть.
– Что вас так удивляет? – спросила Маримар.
– В тот страшный день пожар унес множество жизней. Орхидея считалась погибшей, хотя ее тело так и не нашли. И ее мужа, разумеется, тоже.
– Разумеется, – повторил Рей.
– Ее муж тоже работал в цирке? – спросила Татинелли.
– Работал в цирке? Вы действительно не знаете?
Профессор снял очки и протер их носовым платком. Радостно улыбаясь, он прошел двадцать шагов в другой конец комнаты и быстро пролистал черный альбом на витрине.
– Вот они! Боливар Лондоньо III и Божественная Орхидея Лондоньо.
Он отступил в сторону, позволив маленькой семье собраться вокруг. Они как будто заглянули в прошлое. Волосы Орхидеи были стильно заколоты сзади в элегантный пучок с брошью сбоку. Простое свадебное платье с кружевными рукавами, приталенное и юбкой в пол. Даже на старой фотографии можно было разглядеть на ткани изысканный узор из бусин и жемчуга. Орхидея держала в руках букет роз, сверкая загадочной улыбкой.
– Черт! – воскликнул Рей. – Ее первый муж был таким сексуальным.
Маримар шлепнула его по уху.
– Это неуместно!
– Я замужняя женщина, – сказала Татинелли, – но он просто красавчик.
Ана Крус махнула рукой. Как бы то ни было, они не могли не признать: Боливар с Орхидеей были сногсшибательной парой. Судя по переливу ткани, костюм Боливара был бархатным, скроен по фигуре, безупречной, как у римских статуй. Тугие завитки его волос, слишком длинных для его возраста, выбивались из-под цилиндра. Он тоже улыбался. Улыбка предназначалась для кого-то, кто понимал, что весь мир у их ног. Одной рукой он опирался на трость с железной головой льва, другой обнимал Орхидею за талию. На пальце блестело кольцо.
– Где… как вы это нашли? – спросила Маримар дрогнувшим голосом.
Рей поднял глаза, чтобы спросить, что случилось. Брови Маримар были нахмурены, а глаза блестели от непролитых слез.
– Свадебное платье Орхидеи шила моя бабушка. Ее звали Мирабелла Галанте. Она приехала в Эквадор из Катаньи, Сицилия, и нашла работу в цирке Лондоньо.
Ана Крус раскрыла кружевной веер и попыталась охладить покрытое испариной лицо. Профессору пришлось сбегать за стулом, на который она опустилась. Их поразило, насколько переплелось их прошлое, о котором они ничего по-настоящему не знали, с прошлым еще недавно незнакомых им людей.
– Что это означает? – спросила Татинелли, коснувшись тыльной стороной ладони своего влажного лба. Рианнон, чей цветок сделался почти синим, протянула матери свою бутылку с водой.
Казалось, один Рей заметил, что Маримар поспешно вышла, и последовал за ней. Она поднялась по лестнице на вершину холма Санта Ана, преодолев оставшиеся двести шестьдесят пять ступеней. Достигнув вершины, Маримар крепко ухватилась за перила. Здесь дул влажный речной воздух, заставляя флаги развеваться на ветру.
– В чем дело? – спросил Рей. – Не молчи, потому что ты выглядишь так, словно увидела призрак, а мы видели слишком много чертовых призраков, чтобы их бояться.
Она приблизилась к выступу, где под ними раскинулся город. Миллионы домов, людей и машин не подозревают об их откровениях. Маримар обратила лицо к облакам, но не стала бы молиться.
– Лондоньо, – сказала она, постукивая по коже под цветочным бутоном. – Оно у него.
– Что? У кого? Маримар, я ничего не понимаю.
Маримар открыла сумочку, висевшую на бедре. В потайном кармане на молнии лежала фотография, которую он видел один раз, семь лет назад. С тех пор ее много раз складывали и расправляли. Он думал о том, как часто Маримар смотрела на нее и кем был человек, невидимый за вспышкой света. Мужчина, которого она считала своим отцом. Мужчина, приложивший руку к смерти ее матери. Это был единственный предмет, которого он не касался в разговорах с Маримар, и вот она взяла его с собой за тысячи миль от дома.
И тут он заметил. То, что ее испугало. Руку на плече Пены Монтойи. На ней было кольцо с печаткой, на которой красовалась та же восьмиконечная звезда, что и на кольце первого мужа Орхидеи.
– Совпадение, – пробормотал Рей, но его голос звучал не слишком уверенно. – У многих людей одинаковые украшения.
Маримар рассмеялась, привлекая внимание многочисленных туристов.
– Орхидея сказала, что мужчина на этой фотографии мой отец. Почему у него и у Лондоньо одно и то же кольцо?
Рей покачал головой.
– Возможно, их семьи были знакомы. Как было с бабушкой профессора Агилара, сшившей свадебное платье нашей бабушке. Возможно, что-то пошло не так, Орхидея сбежала, и каким-то образом его сын встретился с твоей матерью. Даже когда это говорю я, это звучит хреново.
– Этого мало, – Маримар обернулась, как будто кто-то окликнул ее по имени. Но не увидела ни одного знакомого лица среди туристов на вершине холма.
Рей закрыл глаза и сделал глубокий вдох, и тут ему показалось, что кто-то позвал его бабушку по имени: «Орхидея!» Как Изабелла Буэнасуэрте в ту ужасную ночь, когда загорелась «Феерия Лондоньо». Женщина, разыскивающая свою дочь. Женщина, ищущая прощения. Ему хотелось утешить Маримар, сказать, что они узнают правду. Но когда кожа вокруг его розы натянулась от острой боли, словно под нежной плотью скрывался шип, он понял: что-то случилось.
Рей обернулся и увидел бегущую к ним Ану Крус.
– Скорее! Татинелли плохо!
23. Второе горе Божественной Орхидеи
– О чем ты думаешь, когда стоишь одна на палубе? – спросил Боливар как-то вечером, подойдя к ней со спины.
Они держали путь в Дублин, на свое последнее европейское шоу, а потом собирались вернуться домой. Иногда Орхидее казалось странным, что она по-прежнему называет Эквадор своим домом. Ее домом стала «Феерическая Феерия Лондоньо». Ее домом стал Боливар. Даже море, каким бы холодным и бурным оно ни казалось, стало ее домом.
Незаконнорожденная Дочь Волн – так назвало ее речное чудище.
В лисьих мехах Боливар был неотразим. Он обнял ее и поцеловал в шею. Распахнул ее норковую шубу, свой свадебный подарок, скользнул руками по ее груди и дальше, вниз по животу и между ног, она шикнула на него от неожиданности.
– У тебя холодные руки. – Она повернулась к нему лицом и прислонилась спиной к поручням.
Под соленым ирландским бризом его щеки порозовели. Орхидея провела рукой по его лицу.
– В этой поездке я часто вспоминаю об отце. Я видела его всего раз. Он был моряк. Появился и снова исчез из моей жизни. Раньше у меня не было причин часто думать о нем.
Боливар закусил губу и посмотрел на нее, как смотрел всегда. Словно она была единственным человеком на корабле. Только Орхидея, луна над головой и море вокруг.
– Ты говорила, что выросла на реке. Разве это не вызывало мыслей о нем?
– Река Гуаяс не впадает в океан, – ответила она и положила руки на его твердую грудь. Ее кольцо с сапфиром сверкнуло, как одна из
