прикасаться к себе. Знала, что должна швырнуть все его вещи в ванну и сжечь. Знала, что достойна лучшего. Такого мира, какой он обещал.
– Я слаб. Ужасно слаб, Орхидея. Когда тебя нет со мной, я никто. Пожалуйста, я не смогу жить, если ты меня не простишь.
Тогда она обернулась. Они посмотрели друг на друга. Он казался таким крепким, таким сильным. Но именно тогда, когда ее сердце разбилось, она поняла, что он сделан из более хрупкого материала, чем она.
– Не понимаю, что со мной не так. Я не хотел причинить тебе боль.
Он не хотел причинить ей боль, как алкоголик не хочет выпить.
Но она ничего не сказала. Боливар в отчаянии прижал ее к себе. И тогда она впервые поняла, что ей нравится, когда он испуган.
Пока он крепко спал, она поцеловала его в оба глаза и выскользнула из каюты. Быстро побежала вниз, вниз, вниз, в трюм корабля, где держали слонов, львов и диких зверей. Чудные и странные создания «Лондоньо». На мгновение она задумалась о роли, которую она играет в его жизни. Что если он не в силах сопротивляться тому, что его притягивает? Вот почему, когда ее нет рядом, он о ней забывает.
Орхидея толкнула дверь, готовя свой злой язык ко лжи. Но Лучо каким-то чудом не оказалось на месте. В ближайшие годы она задавалась вопросом, куда он отправился и почему выбрал именно этот день, чтобы покинуть пост, который преданно охранял прежде. Но на некоторые вопросы не суждено найти ответа.
Когда она открыла грузовой отсек корабля, Живая Звезда медленно повернулся к ней.
– Готова заключить сделку? – спросил он устало, но весело.
– Да. Но у меня есть условие.
– Покажи мне свое настоящее лицо.
24. Сад казни и чудес
Никто не понял, что случилось с Татинелли и Майклом Салливаном. Когда Татинелли потеряла сознание в музее цирка, ее срочно отвезли домой. Маримар решила держать свое открытие при себе, пока ее кузина не поправится. У Татинелли были жар и обезвоживание, а ее мужу стало хуже. Ясно было одно: им придется отменить обратный рейс.
Болезнь Майка, начавшись с симптомов обычной простуды, приобрела такую странную форму, что даже врачи не могли ничего сказать.
Его кожа сделалась такой прозрачной, что сквозь нее просвечивали внутренности. Как будто его тело превратилось в аквариум для его окровавленных опухших органов.
Первым врачом, у которого хватило смелости войти к ним в дом, закрытый на карантин, была хирург Лола Рокафуэрте. В свое время покойный Вильгельм Буэнасуэрте оказал ей услугу, и она из чувства благодарности решила прийти и поставить диагноз иностранцам, запертым в комнате для гостей.
Она измерила им температуру, взяла кровь на анализ, но была уверена, что никогда не видела ничего подобного. И вот, один за другим, в дом стали приходить медики, чтобы попытаться определить причину недуга.
Один врач, круглый и похожий на крота, никогда не видевшего солнца, заявил, что это ниспосланная Богом казнь. В другое время Монтойя рассмеялись бы или не обратили на него внимания, решив, что он выжил из ума, но затем на теле Майка Салливана появились гнойники, при ближайшем рассмотрении оказавшиеся капсулами. Биопсия показала, что они содержат яйца саранчи на ранней стадии развития.
У Татинелли же были все хрестоматийные симптомы брюшного тифа. Но когда ее анализ крови вернулся вместе с анализом мужа, единственной подтвержденной у супругов аномалией было высокое кровяное давление Майка.
Врачи единогласно постановили отправить образцы крови и яиц в США, в Центр по контролю и профилактике заболеваний, и через неделю получили те же результаты. Они не выявили ничего плохого, за исключением того, что Майк стал инкубатором для саранчи, одной из библейских казней, а тело Татинелли – устройством для обогрева.
Обитатели дома Буэнасуэрте, которые до сих пор не заразились, делали для Тати и Майка все возможное. От чая до холодных ванн. Тем не менее душевные и физические страдания Майка действительно облегчало лишь успокоительное с высоким содержанием морфия.
Маримар сидела на заднем дворе с Рианнон и Реем, надеясь на некоторое время укрыться там от врачей и любопытных глаз. Несколько медиков, не сумевших вылечить Салливанов, попытались осмотреть трех кузенов с цветами, растущими из кожи, особенно Рианнон, чья роза окрасилась в пепельный цвет в тот день, как ее мать упала в обморок. Люди с соседних участков поднимались по лестницам, приставленным к цементным стенам, и заглядывали внутрь, интересуясь, как у них дела.
На что Рей неизменно отвечал:
– Просто наслаждаемся библейской казнью! А как поживаете вы?
После такого никто не пытался продолжить с ними говорить.
– Мы обязаны что-то предпринять, – сказала Маримар после того, как Ана Крус и Хефита отправились за провизией. Бесконечные переживания истощили их всех. Доктор Рокафуэрте разрешила Маримар и Рею вернуться домой, но они и думать не могли о том, чтобы оставить Татинелли и Майка.
– Если эта болезнь не известна науке, значит, она магическая.
– Мы сделаем то, ради чего сюда приехали, – объявил Рей. – Выясним чертово прошлое Орхидеи. Начнем с восьмиконечной звезды.
– Теория номер раз, – сказала Маримар. – Боливар Лондоньо на самом деле мой отец, и он бессмертен. И это не радует.
– В моем комиксе, – сказала Рианнон, обрывая сухие листья с розовых кустов, – супергерой, сам того не зная, женился на бывшей девушке своего отца.
Маримар удивленно открыла глаза.
– Ты позволил ей такое читать?
Рей указал на стеклянный экран, отделявший их от чудного сборища врачей в доме.
– Мы были немного заняты, Мари.
– Прекрасно.
– Теория номер два, – продолжил Рей, торопясь уйти от разговора. – Боливар спасся от пожара, у него родился еще один сын, и каким-то образом этот сын встретил твою мать.
– Прямо Диккенс. Это могло бы объяснить, почему Орхидея скрывала от меня, кто мой отец. И почему запретила маме разыскивать его. В любом случае он труп. Я убью его собственными руками.
– Слишком смахивает на царя Эдипа, Маримар.
– Пенни мертва. Дядя Феликс мертв. Тетя Флоресида мертва. Тати… – бросив взгляд на Рианнон, она сдержалась. – Кто бы это ни был, он не уйдет от ответа.
– Ты помнишь, как Орхидея вызвала призраков? – спросил Рей.
– Я пыталась поговорить с моей мамой. Но ее призрак не явился мне.
– Вы оба ошибаетесь, – сказала Рианнон.
– Почему, наша умница?
Рианнон ткнула пальцем в землю. Ей нравилось то же, что нравилось другим семилетним детям. Компьютерные игры и куклы. Блестящие платья и съеденные горы конфет, о чем жалеешь ночью. Ей нравилось засиживаться допоздна, борясь со сном, чтобы не пропустить ни минуты взрослых разговоров. Нравилось подслушивать. Но еще ей нравилось слушать, как с ней шепчутся другие существа, как бабочки здороваются и целуют ее в лоб. Нравилась сила, которую она чувствовала, когда у нее под ногтями была земля. Один раз, когда никто не видел, она набила ею рот
