и съела, с червями и всем остальным. Позже в тот же день она смогла понять, о чем шептались Ана Крус с Хефитой, когда говорили по-испански. Раньше она их не понимала. Во сне mamá Орхидея сделала то же самое: съела землю и выучила язык. Свою особую с ней связь Рианнон только начинала понимать.
– Вы думаете, что хотите знать, но вы боитесь. Он страшный.
– Кто? – спросил Рей.
– Человек из моих снов. Обычно mamá Орхидея всегда рядом, чтобы меня защитить. Но иногда я его вижу.
– И как он выглядит? – спросила Маримар.
– Я не вижу его лица, ничего конкретного. Но после того как мы побывали в музее, я думаю, что он может быть луной. Или звездой.
Рей почувствовал, что у него пересохло во рту. Он рисовал тот свет, тот спектр, отразившийся вокруг в Нью-Йорке.
– Малышка, цирк – это трюки. Фокусы. Иллюзии.
– Цветок у меня на лбу – иллюзия? – спросила та с легкой усмешкой. – И разве чудеса mamá Орхидеи были трюками? Она показывает их мне во сне. Она говорит, вы оба думаете, что хотите ее услышать, но на самом деле не слушаете. – Затем она подняла брови точно так, как это сделала бы Орхидея. – Особенно ты, Маримар.
Маримар ощутила тяжесть внизу живота. Она начинала понимать, что это означает: что-то приближается. Вот-вот произойдет.
– Ты можешь показать нам, Рири? – спросила она.
Рианнон протянула вперед свои грязные маленькие ручки. По ним ползали божьи коровки, но она не обращала на них внимания.
– Хорошо, подумайте о mamá Орхидее.
Губы Рея дрогнули. У каждого из них была своя версия женщины из Четырех Рек. Для Маримар она всегда останется наполовину реальной, наполовину легендой. Она представила, как Божественная Орхидея Монтойя вытаскивает лосося из озера, где разводили форель. Представила, как готовит бальзамы и мази для каждой царапины и каждого ожога, которые Маримар наживала, словно боевые шрамы. Для Рея она была воплощением очарования. Той самой бабушкой, которую он любил и ненавидел одинаково на разных этапах своей жизни. Той, которая никогда не будет ограниченной и нормальной. Он видел ее такой, как на той фотографии, полной надежд и юной, как будто мир еще не до конца ее сломил. Рианнон знала свою версию Орхидеи – женщину, ставшую деревом. Голос в ее снах пел прекрасные песни, которые она только начинала понимать.
И тут они услышали один-единственный голос. Голос человека, который Рианнон и Рей уже слышали раньше.
– Найди меня, – сказал он.
А затем раздался четкий голос Орхидеи:
– Бегите!
* * *
Когда Рей открыл глаза, по его лицу и шее струился пот. Он на карачках подполз к стене, и тут что-то коснулось его кожи. Листья и виноградные побеги вылезали из земли, разрастаясь с невероятной скоростью.
– Бежим! – крикнула Маримар. Она схватила Рианнон за руку, и, спотыкаясь, они кинулись в дом. Рей попытался захлопнуть сетчатую дверь, но не смог. Заросли винограда оплели весь дом, заползая на потолок, обвиваясь вокруг потолочного вентилятора и светильников. Маримар хлопнула ладонью по выключателю, но света не было.
Тяжесть и боль внизу живота усилились, и, скорчившись, она упала на колени. Рианнон потянула Маримар за рубашку. Рей оттащил обеих назад.
– Маримар, Маримар, встань, пожалуйста! – кричала Рианнон. – Он здесь!
В центре гостиной возникла фигура. Вокруг нее кружилась темнота, заставляя их глаза напрячься, чтобы разглядеть очертания. Негатив фотографии, заполненный движущимися пространством и временем, излучающий радужный свет из сердцевины. Маримар поняла. Поняла, что Рианнон права. Живая Звезда.
– Чего тебе надо? – крикнула Маримар. Звук ее голоса показался ей отвратительным. От страха, сжавшего голосовые связки, он сорвался на визг.
Существо огляделось, и Маримар различила злобное выражение, мелькнувшее в ярком калейдоскопе его черт.
– Я должен вернуть украденное.
– Мы ничего не брали! – крикнул Рей.
– Это сделала Орхидея.
Он двигался быстро, его руки сомкнулись на дарах у горла Маримар и на лбу у Рианнон. Маримар и Рианнон вскрикнули. Маримар почувствовала, как трепещет ее сердце. Словно ее разрубили пополам и вывернули наизнанку, как освежеванную дичь. Она пыталась пошевелить руками, защищаться, но тело ее обмякло. Маримар увидела дерево у себя в саду. Свою долину. Облака, катившиеся черно-серыми клубами, ударявшие кулаками грома в землю. Дерево Орхидеи с текущей кровью из самого его сердца.
Живая Звезда вскрикнул и выпустил их. Позади него сверкали безумные глаза Рея, всадившего кухонный нож в плечо нападавшего. Живая Звезда рухнул на колени, свет, пульсирующий внутри него, начал постепенно угасать. Он поднял руку и вытащил лезвие из своего тела.
– Я никогда не перестану охотиться за вами, – проговорил он и печально добавил: – Так не должно было быть.
Маримар взяла Рианнон на руки, тонкие струйки крови стекали у той со лба на глаза. Любой ценой им надо выбраться из дома. Но ее разум онемел, тело болело от корней волос до мозга костей.
И в этот момент на лестнице показалась Татинелли.
* * *
Майк Салливан умер среди ночи. Он не чувствовал боли, только глубокое тепло и нежную ласку своей Татинелли, и просто покинул этот мир. В момент его кончины все капсулы в его коже, служившие гнездами для сотен яиц саранчи, вскрылись. Саранча линяла, и блестящие зеленые существа прыгали по всем поверхностям. Их бешеная песня разбудила Татинелли. Она поцеловала мужа, но оплакать его не было времени. Пока. А возможно, не будет никогда. У нее было неотложное дело. Живые все еще нуждались в ней. Она видела исчезающий силуэт Рианнон, ее милой Рианнон, убегавшей от фигуры в ее снах. Татинелли обнаружила, что виноградные лозы, заполнившие дом, не враждебны ей. Обвивая ее ноги и руки, как броня, они придавали ей сил. Температура упала, перед глазами прояснилось. Татинелли, которая всю жизнь считала себя обыкновенной, вышла из своей карантинной комнаты.
Кроме Рианнон и Майка, никто не знал, что Татинелли и поныне хранит дар, который Орхидея вручила ей семь лет назад. После рождения Рианнон остался стебелек, и из пупка Татинелли вырос золотой лавровый лист. И она ежедневно черпала в нем силы. Татинелли никогда не стала бы художником, писателем, знаменитостью, ученым. Ей не хотелось быть никем из них, и в этом не было ничего плохого. Одни предназначены для великого, прочного наследия. Другие – для незначительных моментов добра; но эти крошечные моменты, пульсируя, сливаются в высокие широкие волны. Возможно, Татинелли была обыкновенной, но не слабой. И берегла подарок Орхидеи для решающего момента.
– Оставь мою семью в покое, – приказала Татинелли монстру и из последних сил призвала к себе виноградные лозы. Снова и снова, внутри нее будто открылась бесконечная сила. Виноградные лозы прорвали кожу ее пупка, обвились вокруг Живой Звезды и стали душить его, пока он не начал исчезать. Она чувствовала жар его света, борющегося с ней. Сотни насекомых запрыгали по лестнице и
