расправить опалённые крылья. Всё это испытания через боль, обиду и элементарную глупость обоих. Мама Тёрнер права, порой необходимо просто сесть и поговорить, а не вынашивать всё внутри, а именно этим они всё это время пренебрегали. Ничего нет страшнее недоговорённости. Промолчишь, придумаешь и увязнешь в собственном страхе, а потом будешь дрожать от любого дуновения правды. Ники правда страшно. Она верила, а потом получала боль. Как долбанный рефлекс Павлова выработался «вера равна боли». Тогда не любовь ли должна быть исцелением?
Сломленные и усталые, они поддаются чувствам. Нельзя думать — это вредно.
Нэйтен проскользил кончиком языка по нижней губе и проник вглубь, чувствуя вкус её влажного языка, слегка отдававший ментоловыми сигаретами. И если сейчас кто скажет, что всё это просто сон, он уебёт его, честное слово. Никто не посмеет прервать того, что так жаждал давно. Самое дорогое в его руках, и он чувствует, гладит кожу под водолазкой, проскальзывает по линии позвоночника. Николь раскрыта для него, как никогда не была. Отвечает на любое его прикосновение. Прижимается ближе и жадно отвечает на поцелуи, кажется, забывая вдыхать воздуха в лёгкие, даже надеясь задохнуться от ощущений. Они готовы бесплотным существом впитаться друг в друга, забыв обо всём, отдаваясь только моменту.
Она цепляется в его волосы, скользит пальцами по прядям и сжимает их, обнимая шею, требуя его присутствия. Всегда ждала. Всегда требовала. Нуждалась. И отпускает себя. Наконец. Пускай излечит её, восстановит, загладит поцелуями раны. Она готова. Она ждёт. Николь послушно подняла руки, когда Нэйтен ухватился за края водолазки, потянув вверх, скидывая такой ненужный элемент одежды. Вдохнув воздуха, она прикрывает глаза и прикусывает губу, ощущая опаляющий язык на тонкой коже шеи. Мурашки пробегают по телу, когда стон желания срывается с губ. Его холодные пальцы опаляют клеточки кожи. Каждая дорожка, очерченная его ладонью, горит. Ещё никогда так не было сладко больно. Тугой узел стягивается внизу живота, и вся кровь приливает к эпицентру желания ощутить его сполна. Пускай он спал с любой, но сейчас это другое. Нечто иное и намного большее, принадлежащее ей. Ей одной. Горячее, трепетное со сладко-терпким чувством.
Николь хватает его футболку и помогает Нэйтену освободиться от неё. Её ладони опускаются на грудную клетку Нэйтена, наслаждаясь ощутимым учащённым дыханием, поглаживает кожу, одну руку останавливая на шее, и тянется к его губам, прикусывая нижнюю губу, слегка оттягивая, а потом облизывает, словно извиняясь. Его глаза, такие почерневшие, может, от ночи, а может, от желания, смотрят прямо и куда-то глубже, внутрь неё, пытаясь рассмотреть частичку души, которую он завоевал. А вместо этого она отдаёт её целиком. Николь готова поклясться, что никогда ещё Нэйтен так на неё не смотрел. Сложные чувства извинения и обожания читаются в них. Но ему не стоит переживать. Она любит. Всегда…
Нэйтен подхватил Николь под бёдра, чувствуя, как она обвила ноги вокруг его торса. Он аккуратно укладывает её на кровать и нависает сверху, сразу припадая к приоткрытым губам. Не может насытиться ей, и на это не хватит ему и всей жизни. Просто вот так быть с ней. Ещё ни с кем он не был так нежен, лишь она достойна. Пасть перед ней, чтобы слышать её дыхание, чувствовать вкус её кожи и сходить с ума, когда стонет и извивается, желая его так же, как у него жмёт в районе ширинки, чувствуя неприятное сжимание, требующее выхода плоти. Каждый новый поцелуй как успокоительное. Каждое поглаживающее прикосновение приносит покой.
Нэйтен расстёгивает пуговицу её джин и одёргивает молнию вниз, чуть приспуская их вниз, чтобы удобнее было запустить руку за линию трусиков, нащупать бугорок клитора и ощутить, как она вздрогнет. Спуститься чуть ниже, ощутить увлажнившиеся половые губы. Он вводит в неё сначала один палец, затем второй. Николь ахает и выгибается, а Нэйтен готов поклясться, что это самый потрясающий звук в его жизни. Его бьёт мелкая дрожь, он вкушает свой заветный наркотик сполна, уносясь в эйфорию. Такую яркую и нереальную. Это кайф. Запретный плод, что он так жадно вкусил, проложив дорожку в ад, и ни капли об этом не жалеет.
Её руки беспорядочно цепляются за одеяло, увлажняясь от движений пальцев Нэйтена внутри. Ей дурно, и губы сохнут от частого дыхания. Он сдёргивает с неё джинсы, отшвыривая их куда-то к стене, тянется рукой к бретелькам бюстгальтера и стягивает их вниз, сопровождая всё дорожкой поцелуев от ключиц до плеча. Его девочка. Нежная и такая ласковая. Поглаживая кожу на его спине и притягивая, Николь словно боится, что он уйдёт в любой момент, а он будет полным придурком, если сделает это. Снятый бюстгальтер оголяет грудь с затвердевшими сосками, которые он увлажняет языком по очереди. То сминает их рукой, то слегка покусывает, наслаждаясь её откликающимися звуками. Николь запрокидывает голову и прикусывает губы, цепляясь в его волосы от ласк. У неё чувство, если сейчас он не проникнет в неё, то разорвётся на части. Лопнет, как мыльный пузырь, либо сгорит от желания. Нэйтен спустился ниже, прикусил кожу живота и очертил языком вокруг пупка, а Николь задыхается. Он дразнит и издевается, однозначно. Трусики, под ловкими манипуляциями рук, стягиваются плавно, и теперь его поцелуи переместились на внутреннюю сторону бёдер, доводя до сумасшествия. Перед глазами всё плывёт, и Тёрнер только успевает услышать, как звякнула пряжка ремня, зашуршала ткань, а открыв их, видит его лицо перед собой, такое прекрасное, что ей захотелось притронуться к нему, посмотреть прямо в любимые глаза и снова ощутить вкус опьяняющих губ, под воздействием которых потеряла контроль над разумом.
Раздвинув ноги Ники, Нэйтен устроился между ними, головкой члена прошёлся по влажным губам и проник аккуратно, боясь сделать больно, словив стон её в себя новым поцелуем, ощущая, как её спина изогнулась. Это лучшее, что было в его жизни, за что он определённо отдал бы душу в рабство Люциферу. Николь стонала и извивалась, ловя каждый его толчок, и впивала ноготки в его спину всё глубже. Виски покрывались испариной, ускоряясь, входя уже глубже и резче, периодически ловя губы Николь для поцелуя или смешать дыхание воедино. Кайфуя от её вздохов, того, как покусывает его в плечо, заглушая крики и блаженствуя от её отдачи, сжимая его плотнее внутри.
— Нэйтен… — срывается с её губ, и это лучшее произношение его имени.
Его девочка. Его. Эта связь такая непростая, но прочная, нерушимая. Какое ему дело до других, самое ценное сейчас с ним, смотрит затуманенным взглядом и произносит его имя. Он клянётся,
