- Ни-ни! - живо подхватил возчик. - Как она вам, сударь, потребуется, я ее всякий раз сам приведу; но чтобы кого чужого - ни-ни! От такого дела вам, сударь, большой вред мог бы выйти!
- И глуп же ты, братец! Мне с нею встречаться незачем. Лишь бы она дома вела себя прилично, была опрятна и прилежна, а ходить может куда ей угодно. Только к ней чтобы никто не ходил. Так ты понял? Надо в комнате побелить стены, вымыть пол, купить мебель дешевую, но новую и прочную; ты в этом толк знаешь!
- Еще бы! Сколько я на своем веку мебели перевозил!
- Ну, хорошо. А жена пускай посмотрит, чего девушке не хватает из одежды и белья, скажешь мне тогда.
- Все понял, сударь, - ответил Высоцкий, снова целуя ему руку.
- Ну, ну... А как твой брат?
- Ничего, сударь. Сидит, слава богу и вашей милости, в Скерневицах; земля у него есть, нанял батрака, совсем барином заделался, годика через три-четыре еще землицы прикупит; столовников стал держать: железнодорожника, да сторожа, да двух смазчиков. А тут еще и железная дорога жалования прибавила.
Вокульский попрощался с возчиком и начал одеваться.
"А хорошо бы проспать все время до новой встречи с нею", - подумал он.
Ему не хотелось идти в магазин. Он взял какую-то книжку и принялся читать, решив поехать к Кшешовскому во втором часу.
В одиннадцать в передней раздался звонок и хлопнула дверь. Вошел слуга.
- К вам какая-то барышня.
- Попроси в гостиную.
За дверью зашелестело женское платье. Подойдя к дверям, Вокульский увидел свою Магдалину.
Его поразила происшедшая в ней перемена. Девушка была в черном платье, она слегка побледнела, но вид у нее был здоровый, взгляд несмелый. Увидев Вокульского, она покраснела и задрожала.
- Садитесь, панна Мария, - сказал он, указывая ей на стул.
Она села на самый краешек бархатного сидения и еще сильнее смутилась. Веки ее часто мигали, она опустила глаза, на ресницах блеснули слезинки. Не так выглядела эта девушка два месяца назад.
- Так вы, панна Мария, уже научились шить?
- Да.
- Куда же вы собираетесь теперь поступить?
- Может, в мастерскую какую-нибудь... или в прислуги... В Россию.
- Почему туда?
- Там, говорят, легче место найти, а здесь... кто же меня примет? шепнула она.
- Но если бы здесь какой-нибудь склад заказывал вам белье, вы бы предпочли остаться?
- Ох, конечно!.. Но тогда нужна и квартира, и машина своя, и все... А раз этого нет, приходится идти в прислуги.
Даже голос у нее изменился. Вокульский пристально поглядел на нее и наконец сказал:
- Вы пока что останетесь в Варшаве. Будете жить на Тамке, в семье возчика Высоцкого. Очень хорошие люди. Получите отдельную комнату, столоваться можете у них; найдется и машина, и все, что понадобится для шитья. Я дам вам рекомендацию в бельевой склад, а через несколько месяцев посмотрим, можете ли вы прокормиться этой работой... Вот адрес Высоцких. Вы, пожалуйста, сейчас же туда и идите, купите с Высоцкой мебель, словом смотрите, чтобы в комнате было все как следует. Завтра я пришлю вам машину... Это вот деньги на обзаведение. Я их даю вам в долг, возвратите их мне по частям, когда у вас наладится с работой.
Он дал ей несколько десяток, завернутых в записку к Высоцкому. Заметив, что она не решается взять их, он насильно вложил сверток ей в руку и сказал:
- Пожалуйста, очень прошу вас сейчас же идти к Высоцкому. Через несколько дней он принесет вам письмо в бельевой склад. В случае чего, прошу обратиться ко мне. До свиданья, панна Мария... - Он поклонился и вернулся к себе в кабинет.
Девушка постояла посреди гостиной, потом утерла слезы и ушла, исполненная какого-то торжественного удивления.
"Посмотрим, как устроится ее жизнь в новых условиях", - сказал себе Вокульский и снова взялся за книжку.
В час дня он отправился к Кшешовскому, по дороге упрекая себя в том, что с таким опозданием наносит визит своему бывшему противнику.
"Ну, ничего! - успокаивал он себя. - Не мог же я докучать ему во время болезни. А визитную карточку я послал".
Подойдя к дому, в котором жил барон, Вокульский мимоходом заметил, что его зеленоватые стены были того же нездорового оттенка, что и желтоватый цвет лица Марушевича. В квартире Кшешовского шторы были подняты.
"Ну, видно, он уже здоров, - подумал Вокульский. - Однако неловко его сразу расспрашивать о долгах. Отложу до второго или третьего визита, потом заплачу ростовщикам, и бедняга барон вздохнет спокойно. Не могу я равнодушно относиться к человеку, который извинился перед панной Изабеллой..."
Он поднялся на второй этаж и позвонил. За дверью слышались шаги, но никто не отпирал. Он позвонил еще раз. В квартире продолжали ходить, даже двигали какую-то мебель, но по-прежнему не отворяли. Потеряв терпение, он так резко дернул звонок, что едва не сорвал его. Тогда только кто-то подошел к двери, не спеша снял цепочку, потом повернул ключ, ворча под нос:
- Видно, свои... Ростовщик так не станет звонить.
Наконец дверь распахнулась, и на пороге показался лакей Констанций. При виде Вокульского он прищурился и, выпятив нижнюю губу, спросил:
- Это что такое?..
Вокульский догадался, что не пользуется расположением верного слуги, который присутствовал при поединке.
- Барон дома?
- Барон болен и никого не принимает, а сейчас у них доктор.
Вокульский подал свою визитную карточку и два рубля.
- А когда приблизительно можно будет навестить барона?
- Вот уж это не скоро... - несколько мягче отвечал Констанций. - Барин хворает после дуэли, и доктора велели им не сегодня-завтра ехать в деревню, а то и в теплые края.
- Значит, перед отъездом нельзя его видеть?
- Именно нельзя... доктора строго-настрого наказали никого не пускать. Барин все время в горячке...
Два карточных столика, один - колченогий, другой - сплошь исписанный мелом, а также канделябры с огарками восковых свечей заставили усомниться в точности медицинских заключений Констанция. Тем не менее Вокульский дал ему еще рубль и ушел, весьма недовольный приемом.
"Может быть, барон просто не хочет меня видеть? Ха! В таком случае, пусть сам расплачивается с ростовщиками и запирается от них на десять замков..."
Он вернулся домой.
Барон действительно собирался в деревню и действительно был не совсем здоров, однако не так уж, чтоб и болен. Рана на щеке заживала медленно не потому, что была серьезна, а потому, что организм больного был сильно расшатан. Когда Вокульский позвонил, барон, закутанный, как старая баба в мороз, не лежал, однако, в постели, а сидел в кресле и принимал не доктора, а графа Литинского.
Он как раз жаловался графу на плачевное состояние своего здоровья.
- Черт знает что за мерзкая жизнь! Отец оставил мне в наследство полмиллиона рублей и четыре болезни в придачу вместо лишних четырех миллионов... Эх, как неудобно без очков!.. Ну, и представьте себе, граф: деньги разошлись, а болезни остались. Самому мне удалось нажить только кучу новых болезней да кучу долгов, вот и получилось такое положение: стоит оцарапаться булавкой - и уже впору заказывать гроб и посылать за нотариусом.
- Дэ-э! - откликнулся граф. - Однако не думаю, что в подобном положении вы стали бы разоряться на нотариусов.
- Откровенно говоря, меня разоряют судебные приставы...
Не прерывая разговора, барон настороженно прислушивался к голосам, доносившимся из передней, но ничего не мог разобрать. Уловив наконец стук затворяемой двери, лязг щеколды и звяканье цепочки, он вдруг заорал:
- Констанций!
Вошел слуга, впрочем без излишней поспешности.
- Кто это приходил? Наверное, Гольдцигер... Говорил я тебе, не заводи разговоров с этим негодяем, а хватай за шиворот и спускай с лестницы! Представьте себе, - обратился он к Литинскому, - этот подлый еврей пристает ко мне с поддельным векселем на четыреста рублей и имеет наглость требовать, чтобы я заплатил!
- Надо подать в суд, дэ-э...
- Не стану я подавать! Я не прокурор и не обязан ловить мошенников. К тому же я не хочу, чтобы по моему почину губили какого-нибудь беднягу, который, наверное, просиживает ночи напролет, изучая чужие подписи... Пускай Гольдцигер обращается в суд, а тогда, никого не обвиняя, я заявлю, что подпись не моя.
- И вовсе это был не Гольдцигер, - заметил Констанций.
- Кто же? Управляющий? Портной?
- Нет... Вот этот господин... - сказал слуга и подал Кшешовскому визитную карточку. - Человек приличный, но я его выставил, раз вы велели.
- Что?.. - с удивлением спросил граф, взглянув на карточку. - Вы не велели принимать Вокульского?
- Да, - подтвердил барон. - Темная личность, во всяком случае... в обществе неприемлемая...
Граф Литинский с недоумевающим видом откинулся в кресле.
- Не ожидал я от вас... подобного мнения о нем... Дэ-э...
- Не истолкуйте, граф, моих слов неверно, - поспешил объяснить барон. Пан Вокульский сделал не то чтобы подлость, а так... маленькое свинство, которое может сойти в торговле, но не в обществе.
